Сильнее времени (Сборник) - Александр Казанцев

— Сходить с ума придется вам, когда подведет животы.

— Что ты сделал? — грозно придвинулся к нему Роман Васильевич.

— Мне все надоело! Все! Я не желаю гнусного прозябания в пустоте на икряной диете! Они не послали за нами спасательной экспедиции. Я волен действовать.

— Опять за здорово живешь, — укоризненно загудел Каратун. — Да ты что? Всегда гордился своими способностями, и не зря гордился. А теперь старую песню завыл? А ну прикинь своим набалдашником, как можно нас разыскать за пределами солнечной системы? Не первый год летим бис его знает куда.

— Летим? — передразнил Валерий. — И это ты называешь полетом? Дохлое висение среди одних и тех же звезд? Нас просто не хотят искать.

— Ты действительно нездоров, — спокойно сказал Ратов. — Понимаю, что тебе нелегко, когда тоска по Земле за сердце берет. Но пора смириться. Наш мир замкнут в этой кабине. Зачем же за старое? Наблюдения, которые мы делаем…

— Бесполезно! — прервал Валерий. — Вы сами сказали, что нас нельзя найти.

— При современном уровне науки. Но в грядущем…

— Мне наплевать на грядущее. Мне наплевать, что потомки тех, кто блаженствует без нас на Земле, найдут через сто тысяч лет наши вонючие записи, не обнаружив в них для себя ничего нового. Я — космонавт. Я готов был на риск, на смерть или славу.

— Ну, что ты наробил? — дружелюбно спросил Каратун.

Это был добродушный увалень с полным лицом и щетинистыми усами, которого, казалось бы, нельзя было вывести из себя.

— И бриться перестал, — с ласковым укором продолжал он, подходя к Валерию и пытаясь его обнять.

Снастьин злобно скинул с плеча его руку:

— Не трогай! Сначала узнай, что гнусная выдумка тех, кто хотел, чтобы мы мучились все пятьдесят лет, нашла свой конец.

— Что ты сделал? — еще строже спросил Ратов.

Валерий стоял, картинно скрестив руки на груди, длинноволосый, горбоносый, с жесткой щетиной на щеках и безумными глазами.

— Каратун, ты самый толстый. Тебя мы съедим первым.

Догадка ошеломила командира. Но его гладко выбритое, словно литое, лицо не дрогнуло. Он спокойно вышел в кормовой отсек.

Машина пищи!

Давно уже идея такой машины, воспроизводящей природный процесс создания питательных веществ, владела людьми. Еще Тимирязев, открыв великое начало жизни в фотосинтезе растений, мечтал получать хлеб прямо из воздуха, содержащего все необходимые для синтеза вещества. Дым, загрязняющий атмосферу, и углекислота, отравляющая ее, могли быть сырьем такой фабрики пищи. Вместе с водой они дали бы углеводороды, крахмал, наконец, сахар, необходимые живому организму. Дело было лишь за тем, чтобы найти способ искусственного синтеза пищевых продуктов.

Природа производит этот синтез с помощью солнечного света и «живых машин» — растений и животных. Но то, что происходит в листке растения или в организме животного, принципиально говоря, может быть получено и искусственным путем.

Еще очень давно, в шестидесятых годах двадцатого века, академиком Несмеяновым была изготовлена красная и черная икра, искусственное мясо, картофель и другие пищевые продукты. При дегустации первой икры произошел забавный случай, когда скептик, брезгливо морщась, пожаловался на неприятный привкус продукта. Но оказалось, что он взял со стола не искусственную, а обычную икру, поставленную рядом для сравнения.

Так была доказана возможность получения синтетических питательных продуктов. Однако новому нужно было сломить сопротивление привычек. Люди, питавшиеся хлебом, выращенным на удобренных навозом полях, отворачивались от хлеба, полученного, по Тимирязеву, из воздуха, или от «искусственного мяса» из дрожжей, взошедших на отходах нефти.

Поля и реки, сотни тысяч лет служившие человеку, не уступали свою монополию. Но люди еще к концу звездного столетия все же стали понемногу переходить к производству искусственной пищи.

Главный конструктор космических кораблей Архис, готовя рейс Ратова, подсчитал, что «машина пищи» будет весить меньше запасов продовольствия и аппаратуры очистки воздуха корабля. «Машина пищи», синтезируя хлеб, масло, сахар и икру, поглощала все жизненные отходы на космическом корабле. Нужные вещества включались в замкнутый «круговорот жизни». Основной целью этого круговорота была передача питательными веществами энергии организмам. В природе такую энергию давали «живым машинам» солнечные лучи. В «машине пищи» корабля энергию поставляло топливо.

Когда год назад корабль Романа Ратова из-за оторвавшегося реактивного руля потерял управление, все три космонавта стоически приняли неизбежность Вечного рейса. Они решили держаться до конца и бесполезное теперь для обратного рейса топливо использовать в «машине пищи». Она могла им служить пятьдесят лет — до глубокой их старости.

И вот Валерий Снастьин не выдержал и в припадке безумия вывел из строя «машину пищи» и тем обрек весь экипаж на голодную смерть.

Едва Ратов вошел в кормовой отсек, состоящий из прозрачного пластика, как понял все. За ракетным кораблем, давно уже не пользующимся своими двигателями, к серебристым полосам Млечного Пути тянулся чуть светящийся хвост. Снастьин выпустил в космос топливо, и оно шлейфом странной кометы протянулось за кораблем.

Ратов резко перекрыл кран.

— Слишком поздно! — раздался за его спиной голос Валерия. — Наконец-то изощренная пытка черной икрой закончится.

— Безумец! А ты думал о других? Или только о себе? — повернулся к Снастьину Ратов.

— Теперь в нашем бывшем цивилизованном обществе действует только один закон диких: кто кого? Предлагаю вам объединиться со мной, командир. Вдвоем мы живо справимся с Каратуном. А его надолго нам хватит.

В руке Валерий угрожающе сжимал нож, очевидно сделанный им из напильника.

Ратов первым бросился на Снастьина, никак не ожидавшего нападения. Каратун услышал их возню и вовремя подоспел на помощь командиру. Оба они скрутили Валерию руки сзади. В условиях невесомости клубок из трех тел ударялся то в «машину пищи», то в дверь, то в прозрачный колпак.

Шесть сцепившихся рук и шесть болтавшихся ног вертелись, напоминая чудовищного спрута. Но борющимся казалось, что в неистовом хороводе вертятся звезды.

Наконец звезды остановились. Ратов и Каратун, прилипнув к полу магнитными подошвами, прижали к нему безумца. Тело его продолжало извиваться, сгибалось дугой, глаза закатились, на губах выступила пена.

— Отпусти, — оказал Роман Васильевич. Каратун повиновался.

Тело Валерия обмякло. Он тихо оторвался от пола и бессильно повис над ним.