Дневник полковника Макогонова - Вячеслав Валерьевич Немышев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Николаич, грядут перемены, — сказал Тополев.
— Будем переучиваться на горы, — ответил Макогонов.
В день референдума разведка кружила по горам дотемна. Секреты были выставлены на скале, над дорогой. Секреты залегли вдоль села, а на въезде были выставлены бронегруппы из саперов — всех поголовно привлекли к делу всенародного голосования. Народ голосовал вяло; но к обеду потянулись. Пугливо осматривались старики и мужчины старше тридцати. И проходили на территорию 194-й КТГ. Каждого Душухин предупреждал:
— Обязательно имейте в виду, что это противозаконно — что урны на территории части. Поэтому значит, что вы не голосовали здесь, а голосовали там. — И Душухин показывал пальцем в сторону сельской школы.
— Школа отопление нэт, буллетень может испортиться, — говорил старик в грандиозной каракулевой папахе. — У вас пэчи. Тэпло.
— А что отец, — спрашивал уважаемого старика Душухин, — а кинжал можно приобрести? Только мне бы настоящий.
— У нас нэт не настоящий, — хвалился старик. — Буду голосовать за конституция.
На следующий день, как закончился референдум, Душухин приказал погрузить все бумажки вместе с урнами в бэтер. И придав еще бэтер с десантом, отправил колонну в Ханкалу. В теленовостях ответственные лица республики заявляли, что голосование прошло успешно, но окончательный подсчет голосов состоится на следующий день утром, потому что в горных районах обстановка продолжает оставаться тревожной. К вечеру же, как вернулись посланные отвезти урны с бюллетенями, Душухин приказал снять с территории 194-й КТГ все агитационные плакаты, чтобы не демаскировали.
Хотелось курить. Вроде дошли. Переход вымотал всех без исключения. Спирин достал галету из кармана, погрыз. Макогонов с Усковым ушли чуть вперед — туда, где кончался густой орешник. Утро наступало, светлели горы. Разведчики вглядывались в долину: им видны уже были очертания Харачоя — их конечная цель. Поднявшись на полторы тысячи, они спустились на тысяча двести. Вся округа была перед ними как на ладони. Снова послышался волчий вой. Спирин снял «ночник», приспособил на СВД обычную оптику. Стал шарить дулом. Вот она. Волчица не уходила, будто дразнила их. До волчицы было метров триста, не больше. Ухо рваное, морда вытянутая, и взгляд — желтые бездушные глаза рыжего волка. Волки знают, что у людей есть оружие, они чуют запах оружейного масла и много чужих запахов с берега речки Хулхулау.
— Спирин, здесь останешься с Тимофеевым. С вами Слон и Ежик.
Макогонов подозвал остальных.
— Тимоха, установите «Утес» на этом выступе. Вон там, где Усков, поставите, — белый маскхалат зашевелился на краю обрыва. — Село оттуда как на ладони. Спирин с СВД. На связь самим не выходить, только в случае явного нападения или открытого движения противника в вашу сторону.
Спирин подумал про волчицу. Усков из «бесшумного» ВАЛа запросто хлопнул бы.
— Товарищ подполковник, волчица ходит, — зашептал командиру Спирин.
Макогонов нервно повел плечом.
— Чего «ходит»?
— Мож, хлопнуть ее?
— Я тебе хлопну! Вести наблюдение за селом. И левее смотри, там дорога к реке выходит, а за рекой сразу кустарник. Чего болтаешь попусту!
— Товарищ подполковник, я не попусту. У нее гон, она гулящая. Она всю стаю на нас может натравить. Мне пастух рассказывал, когда на блокпосту…
Уже рассвело.
Но еще было время, чтобы скрытно передвигаться по местности.
Туман лег в низине.
Вторую подгруппу Макогонов разместил южнее и ближе к селу.
Утренние сумерки не торопились расходиться, солнце тяжело вставало из-за харачойских гор.
Спирин снял с плеч и кинул на снег РД с медикаментами.
Хотелось курить.
Уважение среди сослуживцев Спирин заработал тем, что был из саперов еще тех — старых. Появился в комендатуре давным-давно — при живом еще старшине Косте Романченко, помнил Бучу — сапера Ивана Знамова. И еще, что вызывало к Спирину у других уважение, но в первую очередь зависть — то, что стал он мужем всеизвестной и всеуважаемой медсестры Ксюхи. Досталась Спирину снайперская винтовка Ивана Знамова. Бучиной винтовкой Спирин дорожил, содержал оружие в надлежащем состоянии.
На войне Спирин обвыкся: когда заходили разговоры о прошлых днях, он будто бы и не хотел о тех днях вспоминать. Рассказывал одну историю, — даже не историю, а так — сон цветной.
— Мы три месяца просидели. Блокпост этот. От него туда и туда по часу идти до наших. Один съехал с катушек — пошел, не дошел. Нам его в мешке подкинули. Кино видали «Блокпост»? Вот как в кино было. Год шел девяносто шестой. Водки не было. Мы траву покупали. Местные тащили. Обкумарились. Кумар пер, пер. Меня так перло. Смотрю они идут, как немцы в кино и вопят: «Русские сдавайтесь, ваш Ельцин все просрал!» Я думаю, хули мне Ельцин! И стреляю, стреляю. И все стреляют. Иногда снится, что стреляю. Под кумаром прет, прет стрелять. Чего нам сделалось? Да ни хера. Духи тоже были под кумаром. Весело было. У нас двоих убило.
О разведке Спирин и не помышлял. Не потому что трусил или другое что было поважнее, просто привык на войне не совать нос куда не надо.
Когда они поженились, Спирин огляделся в санчасти — перспективы семейной жизни с Ксюхой его пока устраивали. Он сдвинул две медицинские кушетки, притащил пару матрацев; по периметру вокруг брачного ложа Ксюха навешал марлевки. Что и было очень удобно. Когда Ксюха возилась с ранеными или страдающими поносом, то Серега мог спать или валяться с удовольствием.
Ксюха не захотела продолжать службу в горах Ведено. Спирин не стал с ней спорить. Они развелись, прожив в санчасти три счастливых месяца… Макогонов как-то подозвал его к себе, сказал, что ему нужен санинструктор, а он, ефрейтор Спирин, все ж имел отношение к медицине.
Спирин организовал себе лежку в снегу — удобно приспособился: через оптику видно было целиком село, и виден был отчетливо вход в ущелье за речушкой. Тимоха защелкнул ленту в лентоприемнике, поводил стволом «Утеса». Дальномером прикинул расстояние. Выставил прицел. Ленты в мешке тащил Паша Аликбаров.
Макогонов расставил группы огневого обеспечения. С ним остались Усков, Мельник и Паша Аликбаров с пулеметом. Они двинулись на север, забирая градусов десять западнее. Туман рассеивался — нужно было успеть перейти речку. Метка ему примерно показал на карте, где можно проскочить по камням, не замочившись.
Макогонов отнял от лица бинокль.
— Вроде здесь. Усков, давай, пошел.
Усков секунду постоял у воды в нерешительности, но почти сразу нашел, куда ступить, и быстро заскакал по камням к противоположному берегу. За ним, выждав коротко, рванулись остальные. Переправа
