Семь трудных лет - Анджей Чехович

Когда мне становилось тяжело, я говорил себе: «Послушай, идет борьба. Не мы первые обратились к этим методам. Добрым словом хищника не успокоишь, не заставишь волка питаться васильками. Ты солдат невидимого фронта, тебе доверен пост на передовой…» Логика этих рассуждений была убедительной. Но в каждой ли ситуации человек может легко преодолеть сомнения и поступать только логично?

КРИВОЕ ЗЕРКАЛО

Материалы о Польше собираются, контролируются и анализируются в Polish Research and Analysis Unit. О событиях, как происходящих в Польше, так и предполагаемых, речь идет на ежедневных совещаниях у Новака и Гамарникова, а также на проходящих два раза в неделю заседаниях у американцев, на которые кроме директора польской секции и его заместителя ходили также Завадский, Заморский и часто еще кто-нибудь из редакторов, пользующихся наибольшим доверием. Вопросы, связанные с Польшей, рассматриваются участниками больших программных собраний всей секции, на которых намечаются основные направления деятельности «Свободной Европы» на ближайший год или два. С участия в такой конференции, состоявшейся у озера Штарнберг, я и начал свою работу на станции.

Сегодня, оглядываясь назад, я задумываюсь о том, в каком контексте на протяжении этих семи лет я слышал слово «Польша», и прихожу к выводу, что это всегда была искаженная картина, как бы отражение в кривом зеркале.

Перед выездом за границу в Центре мне разъяснили, на что ориентируется «Свободная Европа» в своей деятельности и какие политические концепции она намерена пропагандировать. Уже в ходе моего первого разговора с Новаком, состоявшегося в начале 1969 года, я убедился, что точка зрения Центра, основанная на хорошем знании методов и целей деятельности мюнхенского филиала CIA, целиком соответствовала действительности. Главные враги смягчения международной напряженности поняли, что открытое наступление на социализм и его завоевания уже не дает результатов. Потерпев серьезные поражения, доктринеры психологической войны занялись поиском новых, более гибких способов воздействия на взгляды и настроения общества в социалистических странах. Они делали ставку на современный ревизионизм как на движение, изнутри подрывающее основы социалистической идеологии, политики и экономики и постоянно прикрывающееся различными псевдонаучными теориями. Одной из разновидностей ревизионизма был и эволюционизм, который проповедовал Мерошевский из парижской «Культуры», хотя настоящие авторы этой теории жили по другую сторону Атлантики.

Новак делал все, чтобы ставка на ревизионизм не была в «Свободной Европе» только пустым словом. Уже на программной конференции в Фельдафинге он много говорил на эту тему и возвращался к ней многократно на заседаниях польской секции. Он старался ознакомить своих подчиненных с основными положениями ревизионизма и добиться использования их в передачах. Следовало, выдавая себя за сторонников социалистической системы, подсказывать, что и как в этой системе можно «исправить», «улучшить» и «изменить» якобы в интересах всего общества. Вскоре, однако, Новак убедился в том, что новые идеи, распространяемые им в соответствии с указаниями американцев, не находят отклика у сотрудников, радиостанции. Такие люди, как Стыпулковская или Тростянко, пожилые, с солидным стажем примитивной антикоммунистической деятельности, не так-то легко соглашались принять новую линию. Ее понимание требовало от них определенных умственных усилий, отхода от избитых штампов, а это было выше их возможностей. Новак пытался обойти их сопротивление и создать новый коллектив, состоящий из молодых сотрудников польской секции. Этот коллектив должен был заняться подготовкой программы, предназначенной для молодежи, в первую очередь студенческой. В то время Новак уже знал о «Мемориале» Куроня и Модзелевского, но не говорил о нем публично и запретил комментировать его в передачах (вероятно, потому, что сам не понимал его содержания).

Я убедился в этом в июне 1965 года. Новак вызвал меня к себе в кабинет и сказал:

— Пан Анджей, я дам вам текст, который недавно получил из Польши. Никому об этом не говорите. Я хотел бы, чтобы вы ознакомились с ним. Через недельку поговорим на эту тему.

Я еще не знал, в чем дело, но заметил фамилию Модзелевского. Новак между тем пояснил:

— Авторы текста — два молодых ученых из Варшавского университета…

— Модзелевского я знаю по университету, — заметил я.

— Вот и отлично, — обрадовался Новак. — Напишите мне, пожалуйста, страничку-две о том, что вы о нем знаете.

Когда я пришел к нему через десять дней, чтобы обсудить текст «Мемориала», Новак сразу же высказал свое мнение.

— Эти авторы — какие-то сумасшедшие фанатики и доктринеры, — сказал он. — Думают и пишут сумбурно. Некоторые места я совершенно не понимаю. Может быть, вы, воспитанный на этом жаргоне, сумеете перевести мне на человеческий язык такую, например, формулировку… — И он начал приводить выдержки из «Мемориала».

Я согласился с Новаком, что текст страдает многословием и путаной фразеологией, но — что меня поразило — он не понимал и тех мест, где авторы «Мемориала» пользовались оборотами, заимствованными у классиков марксистской политэкономии. Может быть, он проверяет меня? Мне было трудно поверить, что он, бывший ассистент кафедры экономики и истории известного в Европе Познанского университета, претендующий на то, чтобы называться энциклопедически образованным человеком, не знаком с элементарными понятиями из области собственной специальности. Нет, это не была проверка моих знаний. Новак, считавшийся на радиостанции одним из главных идеологов антикоммунизма, случайно показал, что не имеет представления об основах марксизма.

Мы разговаривали довольно долго. Наконец Новак принял решение:

— Вы согласны со мной, что этот «Мемориал» представляет собой страшную чушь? Есть в нем, однако, некоторые предложения, лозунги, адресованные авторами известным им группам молодежи, с тем чтобы привлечь эти группы к более тесному сотрудничеству с ними. Они пытаются также, по моему мнению, превратить в лозунги некоторые еще не сформулированные открыто идеи. Я рассматриваю этот «Мемориал» как подтверждение тех уже ранее полученных нами сообщений, в которых говорилось, что в среде польской студенческой молодежи начинается брожение. Теперь вашей задачей будет подготовка тезисов, которые могут настроить молодежь в соответствии с намерениями авторов «Мемориала». Без ссылки на этот документ вы будете предлагать эти тезисы на ближайших собраниях, посвященных молодежным передачам…

Я уже упоминал о том, что после конференции в Фельдафинге я по указанию Новака был включен во вновь созданную молодежную группу. Заморский морщился, но открыто протестовать не решался. Группа собиралась несколько раз в неделю в присутствии самого директора. Новак произносил монологи, а остальные слушали. Мы готовили тексты передач для молодежи. В 1966 году группа начала цикл «Черным по белому», который должен был служить первой ласточкой, предвещающей большие изменения в программах «Свободной Европы». Не обошлось без внутренних трений. Редактором молодежных передач был Розпендовский, выступавший по радио под псевдонимом Юлицкий, — человек, который прежде всего заботился о своих доходах. Наши тексты, шедшие в эфир, нисколько не уменьшали его заработка, но Розпендовский, руководствуясь какими-то высшими соображениями, честолюбием или завистью, заботился о том, чтобы через редакционное сито проходили лишь немногие из этих передач. Даже после этого он откладывал их с недели на неделю, и в конце концов потенциальные авторы выражали все меньшую готовность сотрудничать с молодежной редакцией. Они один за другим покидали поле боя, и в конце концов Розпендовский остался один и был, кажется, очень доволен этим. Новак тоже потерял свой первоначальный энтузиазм и не приходил уже регулярно на собрания. Розпендовский колебался, можно ли начинать собрание без директора, и, когда все начинали уже скучать, кто-нибудь из присутствующих выступал с предложением:

— А может быть, уважаемое собрание согласится перенести дальнейшее обсуждение в помещение, именуемое буфетом? Там, по крайней мере, есть кофе…

И мы шли выпить по чашечке, а там к нам подсаживался еще кто-нибудь, рассказывал какие-нибудь новости, и дело кончалось обыкновенной болтовней.

Так попытка организовать молодежные передачи оказалась неудачной. Удачнее пошло дело у Новака с пожилыми сотрудниками. Увидев, что директор встречается с молодыми, чтобы дискутировать на тему об «улучшении» социализма, а участники этих собраний ходят с книгами и, что еще хуже, эти же книги читает сам Новак, они слегка забеспокоились. И начали мучиться над Джиласом и ломать голову над ревизионистскими проблемами, в которых никак не могли разобраться. Даже Заморский спросил меня как-то: