Кучум - Вячеслав Софронов

— Я бы с рогатиной пошел, — глянул на отца царевич Иван.

— Сиди уж… Без тебя разберутся.

Напряжение возрастало, и к тому же Илья, пришедший в себя, пошевелил рукой, провел ей по лицу, чем вызвал злобный рык медведя. Тот поднял переднюю лапу и ударил по голове стрельца, и он вновь затих.

— Нет, не могу я смотреть на это, — проговорил Василий, вставая, выбравшись из-за стола, — лучше самому мертвым рядом лежать, чем наблюдать, как другого убивают, — ни к кому не обращаясь, пробормотал он и уверенным шагом двинулся к медведю.

— Ай, да казак! Каков молодец! — выкрикнул чей-то пьяненький голос, но его больше никто не поддержал. Остальные, наученные горьким опытом Ильюхи, скованно молчали.

Василий сорвал с себя кушак, обмотал им левую руку, оставил свободным один конец и, легко взмахнув им в воздухе, начал вращать, отчего перед ним образовался круг от быстрого движения куска материи.

— Эй, бутуз, иди ко мне! — крикнул нарочито громко, чтоб медведь обратил на него внимание и оставил на время раненого Ильюху.

Медведь, привлеченный голосом, повернул толстую шею в его сторону, но не сдвинулся с места.

— Хр-хр-хр, — Василий задвигал губами, подражая хрумканью кабана. Мишка в ответ обнажил клыки и глухо заворчал.

— Ишь ты, отзывается, — крикнули за столом, предчувствуя новое представление.

— Иди, иди ко мне, мой хороший, — Василий, низко пригнувшись, подходил все ближе и ближе, не переставая вращать конец красного кушака. Медведь уже перестал обращать внимание на залитого кровью стрельца и переключился на нового противника, почуяв угрозу именно от него. Сперва он даже чуть попятился назад и Василий решил было, что молодой, неопытный пестун, напуганный людскими выкриками, поспешит сбежать, но, верно, в том заговорил разбуженный запахом крови голос лесных предков, и он неожиданно быстро вскинулся вверх, встал на задние лапы.

"Ага, — обрадовался Василий, — теперь я тебя покружу, помотаю…" — и он начал обходить медведя вокруг, заставляя его отвернуться от стрельца, чем воспользовались его товарищи, оттащив Илью в укромное место. Теперь Василий мог думать лишь о себе и о том, как успокоить разъяренного зверя.

Он окончательно убедился, что медведю не больше года и он, в отличие от сородичей, живущих в лесу, не боится человека, а скорее готов поиграть, побаловаться с ним, используя, впрочем, клыки и когти. Но играть с ним, бороться, как это только что испробовал Илья, он не собирался.

Наконец, медведь не выдержал долгого противостояния и резко взмахнул лапой, пытаясь зацепить крутящийся перед ним кушак.

— Вот, правильно, — одобрил его действия Василий и отпрыгнул в сторону, — достань его, достань… У тебя получится…

Медведь начал беспорядочно махать лапами, казалось, что он в самом деле включился в игру, предложенную человеком, пытаясь ухватить когтями цветной лоскут. Наконец ему удалось зацепить конец кушака. Раздался треск рвущейся материи и мишка с удивлением уставился на клочья, оставшиеся у него на когтях. Он даже понюхал их, лизнул языком. За это мгновение Василий низко поднырнул, ухватил свисающуюся с ошейника до самой земли кованую цепь и потянул на себя. Медведю это не понравилось и он попытался вырвать ее из рук человека. Попятившись, он с силой натянул короткую цепь, заставляя Василия приблизиться на шаг.

Взмах мощной лапы — и плечо Ермака словно одеревенело. Скосив глаза, увидел неглубокую рану и сочившуюся из нее кровь. Каким-то чудом он не выпустил цепь из рук и продолжал тянуть зверя к сараю. И тот, смешно подпрыгивая, тащился следом, глухо урча, но особо не сопротивлялся.

— Так, так, молодец, мишенька, пошли со мной, пошли… — повторял негромко Василий, выискивая, за что можно было бы прицепить медведя.

Но тот облегчил его задачу, увидев открытую дверь амбара, в несколько прыжков достиг ее, вырвав цепь из рук Ермака, и скрылся внутри. Василий, не мешкая, заложил дверь на засов и обессиленно опустился рядом.

— Ошень храбр шеловек, — услышал он голос позади себя, обернувшись, увидел остроносого с черными прямыми до плеч волосами человека, державшего в руках небольшую кожаную сумку.

— Ты кто? — спросил он, хотя и догадался, что видит перед собой иноземца.

— Доктор Бомелиус, — с достоинством отозвался тот, — царский лекарь. Позвольте смотреть ваша рана…

— Поди лучше того стрельца подлечи, — указал Василий в сторону, где продолжал лежать на земле окруженный товарищами Ильюха.

— Там есть серьезный дело. Долго. Тут — мало дел… — и лекарь раскрыл свою сумку, вынул из нее какую-то баночку, тряпицу и склонился над Василием.

Он почувствовал, как защипало предплечье, дернулся от резкой боли.

— Нищего страшного… — пояснил тот ровным голосом, — лечь на постель. Шпать… Много шпать… — повторил несколько раз Бомелиус. — Где тебя найти? Буду лечить, глядеть рану, — предложил он.

— В доме князей Барятинских, — неожиданно раздался позади голос князя Федора, — поедешь к моему отцу, Василий.

— Зачем к отцу? Ведь завтра выступать.

— Успокойся, нагонишь своих казаков. Нам долго тащиться с обозами, с пушками. Успеешь поправиться.

— Но может быть…

— Никаких может быть, — передразнил его князь Федор, — слышал, что лекарь распорядился делать? А он при самом царе состоит.

— Эй, казак, тебя царь к себе зовет, — к ним подошел Богдан Вольский и с интересом разглядывал Василия Ермака. — Успокоил медведя, миром дело решил… — то ли одобрительно, то ли разочарованно произнес он.

— А ты бы хотел, чтоб зверь и его заломал? А? Богдаша? Скажи, хотел поглядеть, как кровь человечья польется? Любишь ведь смотреть на кровь! Не так разве? Признайся! — неожиданно накинулся на боярина князь Федор.

— А чего мне ее любить или не любить, — удивленно воззрился на князя Бельский, — я не палач, какой…

— Ты не палач, нет… Ты хуже палача, — подступал к боярину со стиснутыми кулаками Барятинский. Василий впервые увидел его таким разъяренным и, подскочив, оттащил в сторону от боярина.

— Прекрати, царь смотрит…

Иван Васильевич действительно со своего места внимательно смотрел на них, щуря глаза. Василий смело направился к царскому месту, слыша одобрительный гул голосов и ощущая сотни глаз, направленных на него.

— Как кличут? — спросил негромко Иван Васильевич, пристально вглядываясь в него.

— Ермак Василий меня зовут, — также негромко ответил он.

— Из чьих будешь? Казак, по платью вижу.

— Сотник казачий. По приглашению на войну направляюсь.

— Где-то, однако, встречались мы с тобой. Не припомню только…

— Алексей Федорович Басманов на службу меня принимал и к тебе, государь, во двор приводил.

— В Александровой слободе?

— В ней, государь.

— Вспомнил. Умен был Алешка, ох, умен. Знал, кого набирать к себе. Не от Строгановых с пермской земли, случаем, прибыл тогда?

— От них, государь.

— Там и научился с медведями обращаться?

— Там, государь.

— Что сотника стрелецкого спас, за то молодец, хвалю. А что не стал с медведем бороться, то правильно. Береги силушку, а она, видать, недюжая у тебя, береги для ворогов.

— Поберегу, государь, — эхом отозвался Василий, заливаясь от царских похвал легким румянцем.

— Подлечись, лекаря своего дам, а там нагонишь войско. Успеешь навоеваться. Война долгая будет, чую… А вот Строгановы-то зря тебя отпустили, ох, зря… Писали, мол, нелегко им сейчас приходится. Пошел бы служить к ним?

— Отчего не пойти, — просто ответил Василий, — ляхов повоюем, а там, видно будет.

— Молодец, — царь отвернулся от него, быстро утратив интерес.

— А панцирь где? — напомнил царевич, который тоже с восхищением разглядывал уверенно державшегося Ермака.

— Да, чуть не забыл про панцирь, — по-бабьи всплеснул руками Иван Васильевич и Ермаку показалось, будто тот специально забыл о подарке. Может, не желал дарить доспехи именно ему, узнав, что он был взят на службу Алексеем Басмановым, а может, и по иной причине. Как знать…

Двое молодых слуг уже несли панцирь, продетый через проушины на древко короткого копья. Он поблескивал полукруглыми боками и кованые пластины чуть шевелились, как чешуя у вытащенной на берег рыбины.

— Не мал будет, — спросил Иван Васильевич, вновь повернувшись к Ермаку, и ему снова показалось, что царю не хочется расставаться с панцирем.

— Оружейники подгонят, — помог выйти из положения вернувшийся к столам Богдан Бельский, — они это умеют.

— Ладно, носи на доброе здоровье и о царе вспоминай. Помни, кому служишь, — с особым значением прибавил Иван Васильевич, — не забудешь, случаем?

— Не забуду, государь, — ответил Василий, принимая панцирь, — до самой своей смерти помнить буду.