Выбирая свою историю. «Развилки» на пути России: от рюриковичей до олигархов - Ирина Карацуба

В зале присутствовали старшие обер-офицеры Преображенского полка — капитаны, капитан-поручики и поручики; полковые адъютанты и самый младший по чину — только что произведенный Анной прапорщик Обухов. Одни из них подписали прошение Татищева, но, похоже, не ожидали, что императрице опять предложат какие-то условия — и сорвали весь его план. Другие ни в какой «политике» замечены прежде не были и явились защитить свою «полковницу» от происков «бояр». Угрозы группы гвардейских офицеров (37 человек с майорами) и кавалергардов (36 человек) заставили собравшихся принять решение о вручении Анне «самодержавства».

Вслед за тем Анна потребовала подать «кондиции», которые «всемилостивейше изволила изодрать»… Последним днем заседаний Верховного тайного совета стало 28 февраля. В этот день правители сами составили манифест о «принятии самодержавства», который отнесли на подпись к императрице вместе с черновиками «кондиций». «Верховники» — как бы ни расценивать их политические взгляды и цели — не сумели ни выдвинуть приемлемый для «шляхетства» план государственного устройства, ни пойти на компромисс с другими представителями генералитета.

«Оппозиция» не смогла объединиться. Смелые «прожектеры»; вельможи, недовольные выбором «благодетельницы»; полковники и капитаны, сравнивавшие достоинства «кандидатов» в императоры; наконец, просто захваченные политическими спорами провинциальные служивые — как же трудно было им найти общий язык для того, чтобы совместно выработать новое государственное устройство страны! А если добавить давление «фамильных», корпоративных и карьерных интересов, открывшуюся возможность смелой интригой обеспечить себе счастливый «случай» или вынужденную оглядку на желание влиятельного и чиновного родственника-«милостивца»…

Но и Анна понимала, что самодержавием обязана 162 собравшимся во дворце дворянам, что немногим отличалось от «выборов» ее «верховниками». Поэтому на следующий день в Кремлевском дворце была положена копия второго прошения и началась процедура ее подписания с привлечением «общественности». Первыми этот документ подписали главные герои — гвардейские офицеры. Приложились и архиереи во главе со «смиренным Феофаном». Затем шли подписи офицеров гарнизона, чиновников центральных учреждений, придворных — от высших чинов до «дозорщиков конюшенного ведомства»; московских купцов, мещан городских слобод и даже случайных приезжих, как «вологжанина посадского человека Дмитрия Сукина». За десять дней к прошению «приложили руки» 2246 человек. Инициаторы этой пропагандистской акции умело использовали — в отличие от своих противников — тактику «гласности» и традицию «земских» челобитных XVII века. Подписи подданных разного чина должны были демонстрировать «всенародную» поддержку самодержавной Анны, чтобы ее «восшествие» не выглядело прихотью вельмож или гвардейских капитанов.

В первые дни после победы власти издали манифест, гласивший, что «верные ж наши подданные все единогласно нас просили, дабы мы самодержавство в нашей Российской империи, как издревле наши прародители имели, восприять изволили, по которому их всенижайшему прошению мы то самодержавство восприять и соизволили». Но уже через две недели спохватились, ведь манифест допускал зависимость самодержца от воли «общенародия». Новый манифест от 16 марта 1730 г. о венчании Анны на царство уже не допускал и мысли о каком-либо ином источнике власти: «…От единого токмо всевышнего царя славы земнии монархи предержащую и крайне верховную власть имеют».

Далее последовала раздача «пряников» вместе с пока умеренным применением «кнута». По случаю коронации раздавались звания, ордена и имения тем, кто помог Анне утвердиться на престоле: Андрею Остерману, Никите Трубецкому, Антиоху Кантемиру, Алексею Черкасскому. Новыми статс-дамами двора стали деятельно участвовавшие в борьбе за престол графини Головкина, Лопухина, Салтыкова, баронесса Остерман и княгиня Черкасская.

Применялся принцип «разделяй и властвуй». Молодой Иван Долгоруков уже 27 февраля был «выключен» из майоров гвардии, а 5 марта его посадили под домашний арест и потребовали вернуть вещи «из казны нашей». Одновременно фельдмаршалы В. В. Долгоруков и М. М. Голицын получили от Анны по семь тысяч рублей. Последнему императрица, кроме того, пожаловала четыре волости в Можайском уезде; жена князя стала первой дамой двора — обер-гофмейстершей, а сам он — президентом Военной коллегии.

Скорее всего, все эти меры должны были поссорить влиятельные фамилии. Датский посол Вестфален рассказывал, как фельдмаршал Голицын у ног Анны просил ее о прощении и оправдывался тем, что «хотел защитить наше несчастное потомство от такого произвола, назначив благоразумные границы их (монархов) непомерной власти и власти фаворитов, которые немилосердно нас мучили». М. М. Голицын скончался в том же 1730 г. при не вполне понятных обстоятельствах; его старший брат прожил еще несколько лет, прежде чем его обвинили в покровительстве зятю при получении наследства и заключили в Шлиссельбургскую крепость, где Д. М. Голицын и умер в 1737 г.

После коронационных торжеств Долгоруковых отправили сначала в почетную ссылку — губернаторами и воеводами в Сибирь, Астрахань и Вологду. А затем Василий Лукич был навечно заточен в Соловках, а Алексей и Иван Долгоруковы отправились по следам Меншикова в Березов. Фельдмаршал В. В. Долгоруков угодил в заточение за то, что посмел «собственную нашу императорскую персону поносительными словами оскорблять». У опальных были конфискованы вотчины, дома, загородные дворы и почти 25 тыс. душ «бывших князей». За ними тут же выстроилась очередь, многие владения Долгоруковых перешли в руки новых владельцев; даже знаменитому шуту Анны, отставному прапорщику Балакиреву, достался дом в Касимове. В 1739 г. на ссыльных обрушилось новое следствие, на этот раз окончательное. Осенью этого года «верховники» Алексей и Василий и фаворит Петра II Иван Долгоруковы были казнены…

В выигрыше оказался обрадовавшийся было ограничению власти императрицы, но воздержавшийся от подписания проектов капитан-командор Иван Федорович Козлов. При Анне он спокойно выслужил генеральский чин, стал членом Военной коллегии; на одном из ее заседаний он в числе прочих решал вопрос о содержании когда-то вызывавших его с докладом «на ковер», а теперь заточенных фельдмаршала В. В. Долгорукова и Д. М. Голицына.

Всем офицерам гвардейских полков императрица дала великолепный обед. В отличие от прошлых «революций», императрица решила наградить не отдельных лиц, а весь офицерский состав гвардии — как только появился «премиальный фонд» в виде конфискованных имений «фамилии» Долгоруковых.

Капитаны получили по 40 душ, капитан-поручики — по 30, поручики — 25, подпоручики и прапорщики — по 20 душ. Награды семеновцам были несколько меньше, поскольку основную роль в событиях сыграли преображенцы. При раздаче учитывались конкретные заслуги офицеров: кому-то пожалования увеличили с 40 до 50 душ, другим уменьшили до 20 и 15. Награды ожидали и рядовых. 26 февраля Анна повелела выдать 141 рубль гвардейцам-именинникам и 38 рублей — новорожденным солдатским детям. В марте 1730 г. дворянам-рядовым разрешили отправиться в долгосрочный отпуск — в Преображенском полку этой милостью воспользовались 400 человек.

Особо отличившихся награждали в индивидуальном порядке. Выказавший личную преданность императрице 25 февраля преображенский капитан И. Альбрехт отдельным указом получил 92 двора в Лифляндии и стал майором. Больше всего получили главные участники событий: С. А. Салтыкову пожаловали 800 дворов, а «переметчику» А. И. Ушакову — 500. В среднем же восстановление самодержавия «стоило» казне примерно 30 душ в расчете на каждого офицера — не слишком большая цена за ликвидацию российской «конституции». Но для многих гвардейцев с 20–30-летним стажем и это являлось немалой наградой, ведь многие за десятки лет службы так и оставались беспоместными и подавали прошения: «Во время всех походов, акций, атак и приступов и в морских кампаниях был при полку всегда безотлучно, а деревень родовых и купленых не имею…» Мы уже никогда не узнаем, задумывались ли они над тем, что могли повести себя 25 февраля 1730 г. иначе, или для них и проблемы такого выбора не существовало?

В 1730 г. гвардия сохранила сплоченность и приверженность своей «полковнице» — как и пять лет назад при возведении на престол Екатерины I. Но тогда гвардейцев привели их командиры. Теперь же гвардия — в первый раз — выступила как самостоятельная политическая сила. Переворот «сделали» обер-офицеры — ротные командиры. Именно они обеспечили порядок в своих частях, они возглавляли дворцовые караулы и добились нужного им поворота событий, когда сочли предъявленные императрице требования неприемлемыми. Символично, что среди «восстановителей» самодержавия оказался дед первого дворянина-революционера кавалергардский капрал Афанасий Прокофьевич Радищев. При этом среди подписавших прошение о восстановлении самодержавия нет ни одного солдата или унтер-офицера — они пока еще находились вне «политики» и исполняли приказы старших.