Под знаменем Сокола (СИ) - Токарева Оксана "Белый лев"

— Ловчих на болото! — энергично распорядился он. — Пусть поднимают секача, которого давеча приметили. Высокие гости желают охотой развлечься. К нашему возвращению, чтобы столы от снеди ломились. Все честь по чести — вина заморские, меды сыченые, да скоморохам скажите, чтобы подтягивали веселей. И еще, — он понизил голос, подзывая к себе Оческа. — Ромея заприте покрепче да глаз с него не спускайте. Я с ним еще не закончил. Таиться вздумал, пес. Он моего гнева не видел! И не таких обламывали! Он у меня будет на брюхе ползать, из собственного дерьма зелья, какие я прикажу, готовить! Не будь я Ратьшей Дедославским! Только гостям моим про него ни слова. Не для того я пятерых своих людей положил, чтобы его за просто так отдать.

— А про княжну? — осторожно осведомился Очесок.

— Тоже. Придет время — сам скажу. А станет кто болтать, языки повыдергаю, вы меня знаете!

Очесок кивнул: они его и вправду знали.

Впрочем, перед хазарами Мстиславич хотел показаться радушным и вежливым хозяином, а долг гостеприимства велел ему не только вести серьезные беседы, но также угощать и забавлять гостей. Иегуда бен Моисей и его сын по достоинству оценили и мастерство ловчих, и щедрость трапез, и искусство скоморохов, которые для столь важных гостей, казалось, превзошли самих себя. Но тархан и его люди были прежде всего воинами, и всем иным забавам предпочитали те, которые позволяли испытать силушку богатырскую, показать ухватку молодецкую, проверить, насколько послушны в руке копье и сабля, добрый меч и тугой лук.

Глядя из окна светелки на дружеские сшибки хазар и гридней Мстиславича, Всеслава испытывала двойственные чувства. С одной стороны, как дочь земли вятичей, она не могла не восхищаться силой и удалью соплеменников. С другой: что ж вы делаете, окаянные, выдаете лютому врагу приемы и секреты мастерства, придуманные дедами для обороны родной земли. Впрочем, что взять с кромешников, безжалостно рубивших в Тешилове тех ребят, с которыми только пару месяцев назад мирно пировали в Корьдно.

Молодой Ашина тоже решил отложить в сторону свой саз. Сегодня он выглядел лучше, видимо, отдых и сон пошли ему на пользу. К тому времени, когда он опоясался мечом, свое боевое искусство хазарам показывала Войнега. Еще живя в родительском доме, в дни приезда чужеземных гостей она по просьбе светлейшего Всеволода, а затем и Ждамира надевала кольчугу и выступала в единоборстве: мол, поглядите, в земле вятичей даже девки мечом не хуже иных мужчин владеют. Так она впервые встретилась с Инваром, и молодой урман далеко не сразу сумел ее одолеть.

Среди свиты тархана пока не находилось воина, способного взять над ней верх: чернобородые мастера считали ниже своего достоинства связываться с юнцом, на которого походила закованная в броню Войнега, а у ровесников девушка без труда выбивала из рук оружие.

— Ну что, мой сын, — Иегуда бен Моисей похлопал наследника по плечу. — Сумеешь защитить честь рода Ашина?

Стоявший рядом с ними Мстиславич переменился в лице. Задуманная им потеха принимала дурной оборот. Одно дело — хазарские отроки и сыновья ал-ларсиев, другое — любимое дитя самого тархана. Тут при любом раскладе ничего хорошего не жди. Разве что Войнега позволит себя победить и при этом сумеет не раскрыться.

Отец много раз говорил Всеславе: хочешь узнать человека — посмотри, каков он в бою. В истинности этого утверждения девушка неоднократно убеждалась, ибо и князь Всеволод, и дядька Войнег, и лада Неждан, и храбрецы-руссы говорили, как сражались, а сражались, как жили. И если, к примеру, Хельги Хельгисон и в пылу самых жарких споров, и в угаре битвы сохранял ясность рассудка, ее возлюбленный всегда говорил то, что думал, не заботясь о последствиях, и в битву бросался, очертя голову, своим воодушевлением увлекая других.

Нынешний поединок не являлся исключением, ибо юный Ашина сумел проявить себя не только как воин, но и как поэт. Поэты, как известно, приходят в мир, чтобы нести и воспевать красоту. И, верно, потому отточенные до совершенства движения Давида бен Иегуды были исполнены неповторимого изящества, а сабля в руке напоминала кисть, которой мастер каллиграфии выводит причудливой вязью строки из писания или изречения древних мудрецов.

Впрочем, эта воплощенная изысканность не всем пришлась по вкусу.

— Ну, пошел выделывать кренделя, — недовольно скривился Очесок. — Извивается, точно скоморох, поди разбери, кто тут большая баба!

— Все бы бабы так сражались, — покачал головой один из его старших товарищей, умелый и безжалостный боец, прозывавшийся Костомолом. — Чтобы такие кренделя отведать и не поперхнуться, знаешь каким умением надо обладать? Хозяйская краля, конечно, девка злая да дурная, но в науке ратной ее сам князь Всеволод наставлял!

Ратьша свирепо глянул на обоих и для пущего вразумления отдавил Оческу ногу, а Костомола пихнул локтем в бок: многие хазары, чай, понимали славянскую речь. Пока, правда, для дедославского княжича все складывалось благополучно. Трудно сказать, поняла ли его немой приказ Войнега, но поддаваться ей не приходилось. Куда там, тут бы успеть следовавшие одна за другой атаки кое-как отбить да бело личико уберечь: сабля юного поэта, пусть и не заточенная для убийства, несколько раз пролетала в опасной близости от ее раскрасневшихся щек.

Но в какой-то момент (молодой Ашина как раз повернулся к окну Всеславиной светелки лицом), княжна поняла, что сейчас произойдет что-то непоправимое. Давид бен Иегуда глотнул раз другой воздух и начал давиться поднимающимся откуда-то из глубины груди мучительным кашлем. Так же захлебывался зимой во время единоборства с Ратьшей Хельги Хельгисон. Неужто всем настоящим поэтам суждено оплачивать свой дар страданием? Но Лютобор прошел не десяток, а сотню, если не больше, поединков и битв и обладал несокрушимой, не сломленной даже палачами волей, позволявшей ему подавлять нездоровье.

Давид бен Иегуда ни такого опыта, ни такой закалки не имел, да и болезнь, подтачивавшая его тело, зашла слишком далеко. Потому, сделав несколько неуверенных, неловких взмахов, он начал валиться наземь, пытаясь не захлебнуться хлынувшей у него горлом алой кровью. В довершении всех неудач во время последнего неосознанного уже выпада юноша задел шлем Войнеги. Ремни нащечников лопнули, шлем улетел в сторону, и долгая тяжелая коса, которую никто пока не удосужился в подтверждении свершившегося брака расплести, сбежала на грудь поляницы.

Смуглые скулы тархана побагровели от еле сдерживаемой ярости: подобного оскорбления ему еще никто не наносил. Его сын, наследник древнего и влиятельного рода, корчился на земле, точно побитый раб, а над ним с победным видом (а выглядело это все именно так) стояла ряженая мужиком девка, дочь племени данников.

Ох, Войнега, Войнега! Не в добрый час ты взяла в этот день в руки меч. За верную службу твой господин отблагодарил тебя грязной бранью и жестокими зуботычинами, следы от которых еще долго красовались на белом личике. Стоило ли ланиты румяные от хазарской сабли сберегать.

— Лекаря сюда! — гаркнул Ратьша, посылая Оческа и еще двоих ближних за Анастасием.

Сильно он, верно, перепугался, коль о своем же повелении таить ромея от пришельцев забыл.

Иегуда бен Моисей его остановил. Потомки белых хазар и купцов рахдонитов издревле владели искусством врачевания и не признавали знахарей-чужеземцев.

Не обращая внимания на Рахима и других слуг, суетившихся возле его несчастного сына, тархан шагнул на поле, вызвав себе в супротивники не менее десятка воинов из ближней Ратьшиной дружины. То ли он их уже видел в деле, то ли его наметанный глаз мог с одного взгляда определить, кто на что горазд, но выбрал он самых опытных и умелых бойцов.

Его сабля сверкающим стальным ураганом взвилась в воздух, прочерчивая круг, и могучие гридни один за другим кубарем покатились по земле, точно спелые яблоки от порыва ветра. Двоим кромешникам, в неудачный миг подвернувшимся под молодецкую руку тархана, не сумел бы помочь даже Анастасий, который при всем своем искусстве не воскрешал мертвецов. Стремительный и неукротимый в своем гневе Иегуда бен Моисей наносил за ударом удар, а Всеслава не могла отогнать наваждения: он сражался точь-в-точь как лада милый Неждан.