Княжич - Олег Гончаров
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Вон как за Беляну окрысились.
Даже пражский братоубийца[136] за племянницу вступился. Князя Чешского только ляхи да вира[137] большая от войны остановили. Фрязи возмутились. А конунг свейский Эйрик сказал, что больше людей своих Игорю в подмогу давать не будет. Хазары, и те обещали товар свой на Русь не слать. Правда, одумались потом. Но все равно Игорю крови попортили. И сам он себя корил. Да и теперь корит. Не сдержался. Толкнул княгиню. И жалеет, что вышло так, а только не поправишь уже ничего.
Ладно уж. Ведь не хотел вспоминать, а вспомнилось. Возвращаться пора. Небось уж и столы накрыли. Дружина его ждет…
Развернул коня каган Киевский и поскакал туда, где над шатрами развевался родовой стяг Рюриковича…[138]
И не ведал каган Киевский, что эта конная прогулка могла оказаться для него последней. Не знал Игорь, что Смирной с Яруном держат его на наконечниках своих стрел. И в любой момент оба лучника готовы спустить тетиву. И каждый из них борется с искушением.
Три лета они с Путятой подбирались к кагану, чтобы отомстить за княгиню Беляну. За поруганную землю Древлянскую. За товарищей, сложивших головы свои в ятвигском уделе и под стенами Коростеня. А особенно за тех, кто разбил свои жизни по прихоти варяжской о гранитное подножие Святища.
Три долгих года они мечтали, как станет корчиться Игорь-волчара, истыканный их безжалостными стрелами. И вот теперь… когда он пришел к ним в руки… когда пальцы сами разжимаются, чтобы отправить вдогон кагану неминуемую погибель…
Им нужно сдержаться.
Вытерпеть.
Отпустить врага лютого.
Так Путята велел. А своему болярину отроки верили. И подчинялись беспрекословно.
Значит, поживет еще каган Киевский. Значит, не пришло его время. Но придет. Обязательно придет…
14 сентября 945 г.
Я спешил к оружейнику Жироту, когда меня вдруг окликнули:
— Княжич!
Обернулся на голос и остолбенел:
— Любава? Как ты здесь?
— Да вот, с батюшкой на погостище[139] приехали. Он жито в ругу привез да еще масла льняного надавил и хотел на топор выменять. Наш-то совсем износился. Здраве будь, княжич.
— И тебе здравия. Любава, как я рад видеть тебя. — Теплая волна поднялась к груди. — Какой ты стала…
— Какой? — Девушка лукаво на меня взглянула.
— Красивой. — Я словно к земле прирос, не в силах оторвать взгляд от ее глаз.
— Скажешь тоже! — Она вдруг зарделась. — Ты мне лучше скажи, как голова твоя? Не беспокоит? Матушка велела узнать. Переживает она сильно.
— Голова? Ах да… хорошо со мной все. Как там Берисава?
— С ней тоже, слава Даждьбогу, все хорошо. Здорова она. Вспоминает тебя часто.
— А ты? Ты вспоминала меня?
— Времени не было. Закрутилась совсем, — ответила.
— А-а-а… — иголкой кольнуло сердце. — Сын кузнецов…
— Он мне уж который раз сватов засылает.
— Значит, — иголка затупилась, сломалась и вылетела вон, — не отдал тебя за него Микула?
— Так я и сама бы не пошла. Нужен он мне больно!
— Кого же ты ждешь?
— А чего это я ждать кого-то должна? — Она отвела глаза и принялась теребить пальцами подвеску на пояске. — Разве я кого-то провожала?
Что тут скажешь? Права она. Даже когда я из подворья Микулиного уезжал, она проститься не вышла…
— Ладно, — кивнул я. — Кланяйся своим. Развернулся и пошел.
— Княжич, — остановила она меня.
— Что?
— Погоди.
— А чего годить-то?
— Как же? — растерялась она. — Что ж ты не расскажешь, как за море ходил? Как среди варягов жил? Может, приглянулся тебе там кто? Я ж не знаю ничего. Сижу в своей глуши, а от тебя ни слуху ни духу.
— Про варягов дюже долго рассказывать, — сказал я.
— А я не тороплюсь, — пожала плечами. — Мы с батюшкой в Шатрищах у дядьки Лучана, мамкиного свояка, ночевать будем.
— Так ты не спешишь? — обрадовался я.
— Нет, — улыбнулась Любава.
И тут меня по плечу кто-то хлопнул.
— Княжич, ты к оружейнику? — Побор оказался.
— Да, болярин. А ты тоже туда?
— Стрелы нужны. Запас пополнить надобно. А это что за красна девица? — улыбнулся старик хитро.
— Это Любава, Микулина дочка, не признал, что ли?
— Какой красавицей стала. — Старик поклонился ей шутейно. — Утенком была, а стала белым лебедем.
— Да ладно тебе, болярин, — засмущалась Любава.
— Эх, — подмигнул болярин, — будь я помоложе, сватов бы заслал, — и засмеялся. — Ладно, пойду я. У Жирота увидимся. А ты, девка, отцу за меня кланяйся, — и ушел.
А мы все стояли посреди стогня, словно два дерева на высоком утесе. Стояли и смотрели друг на друга…
— Жди меня здесь, — спохватился я.
— Ой, — всплеснула руками Любава, — там же батюшка заждался. Он же пошел лодку пристроить, чтоб до утра посторожил кто, а я в город отпросилась. Бежать мне надо, Добрынюшка…
— Я скоро!.. — крикнул я и к оружейнику заспешил…
— Добрыня, ты сызнова со мной пойдешь? — Побор проверял каждую стрелу: ровная ли? Хорошо ли склеена? Не отвалится ли оперение? Остры ли наконечники?
Жирот нервничал. Знал, что привередлив болярин. Даже мелочи не пропустит…
— Нет, — ответил я, разглядывая новые щиты, ровными рядами расставленные вдоль стен оружейной башни. — Обойдутся без меня лучники. Я с Путятой буду. У нас дело особое.
— Жаль. Справный лучник из тебя получился. Болярин Дедята хотел тебя в свою лодью взять.
— Кланяйся болярину, — ответил я. — В другой раз сам к нему попрошусь.
— Вот и славно. Жирот, — повернулся он к оружейнику, — вот эти, — указал он на большую снизку стрел, — я забираю. А эти, — вторая снизка была поменьше, — никуда не годятся. Сможешь до утра переделать?
— Постараюсь, болярин. — Жирот пожал плечами.
— Ты уж постарайся. Сам понимаешь, не на игрища отправляемся. Стрела, она лететь должна, куда ее лучник отправит, а не куда ей самой вздумается.
— Сказал же, поправлю.
— Пойду я. — Старый лучник взял снизку. — Знаешь, Добрыня, а девка и вправду хороша. Не упусти ее, — подмигнул он мне и вышел из башни.
— И к чему придрался, ума не дам. — Жирот, по привычке, пожал плечами, разглядывая отложенные Побором стрелы. — Рассуди, Добрыня, чего болярину не понравилось?
— Ну, ему с кургана виднее, — ответил я.
— Людо, — позвал он стрельника, — вот это нужно к утру исправить. Справитесь?
— Так есть, — кивнул стрельник, забрал снизку и ушел в мастерскую.
— Жалко его, — вслед ему сказал Жирот. — Холопство его по зиме кончается. Я его уговаривал, чтоб остался. Не хочет. Говорит, что к своим мазовщанам вернется. Где такого стрельника взять? Эх… ведь как они с дочкой с моей жили… душа в душу… да забрал ее Даждьбоже… а Людо как чужой стал… эх… — махнул рукой оружейник. — А ты, княжич, просто так пришел, или дело у тебя?
— Дело, Жирот.
— Ну, рассказывай.
— Отец велел для меня кольчугу подобрать. Такую, чтоб под одежей не видно было.
— Ну что ж, пойдем посмотрим, что у меня тут есть…
— Погоди. Что это у тебя? — ткнул я пальцем в кинжал, что висел на его поясе.
Редкой работы был тот кинжал. Не нашей. И не варяжской. Видно, издалека пришел он, чтобы повиснуть у оружейника на толстом пузе. Когтем изогнутые ножны усыпаны камешками самоцветными. А в рукоять вправлен большой яхонт.
— Это? — гордо сказал оружейник. — Это из Булгара я привез, когда ты в свейской земле у варягов был. Отменной работы кинжал. Вот, смотри.
Он вынул из ножен клинок. Тот поразил меня.
Синие прожилки бежали по серому лезвию. Закручивались, свивались в причудливый узор. Завораживал клинок непонятной строгостью и поражал.
Я несколько мгновений, словно очарованный, рассматривал лезвие.
— Видишь узор? — спросил Жирот. — Как такое чудо сделать смогли? Не понимаю. Второй год над секретом бьюсь.
— Жирот, подари, — не стерпел я.
Он смерил меня взглядом. Вставил клинок в ножны. А потом махнул рукой. Отстегнул кинжал и протянул мне:
— Держи. Оружейник я, не воин. Тебе нужнее будет.
С трепетом я взял кинжал. Рукоять удобно легла в руку.
— Ладно, — сказал оружейник. — Налюбуешься еще. Пошли кольчугу тебе подбирать. Ивиц, — крикнул он, — где та кольчужка, что ты анадысь доделал?
— Тут она, батя, — услышал я из мастерской.
Я выскочил из оружейни, метнулся через стогнь. Головой туда-сюда кручу, Любаву высматриваю. Нет ее. Не дождалась…
А сам себя корить начал. Мол, на кинжал позарился, а Любаву забыл.
Только вот он, кинжал. На поясе. А Любаву найдем. Она про отца говорила…
Выбежал из ворот. К пристани поспешил…
А у воды толкотня. Погостище. С окрестных посадов и деревенек наехало огнищан. Кто чего натащил. Мен идет.
Присмотрелся я, а мен-то только для виду. Разговоры об одном — как Ингваря порешить? Шумят огнищане. Спорят. Всяк свой способ предлагает.