Обманщик - Исаак Башевис-Зингер

– Наш Бог тоже воитель, – сказал Моррис.

– Только когда у Него уже нет выбора.

– Реб Аарон, подобные мысли, верно, хороши для вас, но не для меня, – сказал Моррис. – Я простой человек. И должен следовать Торе, а не стремиться вникнуть «в то, что вверху, и в то, что внизу».

– Нельзя всецело верить тому, что писали Книжники. Они были людьми. Создавали собственные гипотезы.

– Тогда почему же вы надеваете филактерии?

– Ну, это – знак, что я на стороне Бога Израиля. Ему нужны последователи. Он не может Сам нести справедливость.

– «Сокрытое принадлежит Господу, Богу нашему, а открытое нам и сынам нашим», – процитировал Тору Моррис. – Вы художник, а у художников свои причуды. Взять хотя бы Герца Минскера. У него миллион теорий, но это не мешает ему завести шашни с женой лучшего друга.

Аарон Дейхес перестал жевать.

– С чьей женой?

– С моей.

– Минна с ним?

– Сбежала с ним прошлой ночью. Потому я и здесь.

Лицо Аарона Дейхеса исказилось, будто кусок застрял у него в горле.

– Он проповедовал идолопоклонство. Всегда твердил, что евреям надо вернуться к Молоху, Ваалу и Ашторет.

– Уж чего он только не говорил! Глубокий мыслитель, но в голове сумбур. Он ни на что больше не способен. Я делал для него все, что мог, и вот как он мне отплатил. Я тут подумал, что вы, реб Аарон, хотите стать истинным иудеем. Но все эти попытки кончатся ничем. Вам бы лучше вернуться к живописи. Искусство есть искусство.

– Искусство есть идолопоклонство. Боги, судящие неправедно, суть художники, артисты. Где сейчас немецкие художники? Почему они молчат? А как насчет артистов в других странах? Они так и будут писать картины и кропать стихи, пусть даже все человечество погибнет. Что делали в Содоме? Наверно, тоже продолжали писать картины, ваять скульптуры и писать книги.

– Реб Аарон, вы говорите как человек интеллигентный, но нельзя отходить от источника, а источник – это Тора, Гемара, Шулхан-Арух. Без веры в единого Бога иудейства быть не может. Я пришел сюда не без причины. Провел ужасную ночь, да не случись такого с вами. Я думал, не дай бог, настал мой конец. Я потерял все – жену, детей. Они ни гроша не стоят. Портят свое наследие. И вдруг я подумал о вас. Мне хочется что-нибудь для вас сделать. Помочь всем, чем могу. Коль скоро вы желаете быть иудеем и надеваете филактерии, давайте будем истинными иудеями без всякой софистики, без всякой философии. Я намерен учредить ешиву и хочу, чтобы вы помогли мне. Может быть, зря я так говорю, но я думаю завещать вам большую долю моего состояния. Не желаю, чтобы обманщики разбазарили его.

Аарон Дейхес прикусил губу.

– Я ненамного моложе вас. Вы наверняка переживете меня.

– Отчего вы так говорите? Вы человек молодой.

– Не столь уж и молодой. Я наделал трагических ошибок. Прежде я не говорил об этом, но мой сын – нацист. Мать поклялась перед судом, что он не мой сын, только вот это ложь. Он похож на меня и на мою мать, да почиет она с миром. Вероятно, она сказала так, чтобы спасти себя и его. Но что знает мальчик? Наверно, хороводится с гитлеровскими хулиганами да распевает «Хорста Весселя». А может, служит в армии, истребляет польских евреев.

– Это не ваша вина, реб Аарон.

– А чья же? Я сбежал от евреев, хотел быть европейцем. Меня привлекали сильные. Теперь я вернулся к иудейству, но не могу обрести прежнюю веру, что каждое слово Шулхан-Арух – абсолютная истина. Я сформулировал собственное иудейство. Чем я помогу вам с ешивой? Такому, как я, надо жить в одиночестве.

– Как долго можно жить в одиночестве?

– Пока не умрешь.

– Не дело это. Вы большой художник. И лучшие годы у вас еще впереди. У иудеев нет монахов. Тора есть «Тора жизни, чтобы жить с нею, а не умирать». Так гласит Гемара. Вам нужно жениться и вернуться к работе. Закон, конечно, запрещает вырезать образы, но нынешнее идолопоклонство не таково, как в старину. Нынешнее идолопоклонство состоит из идей – фашизма, коммунизма и прочих подобных безумств. Резные херувимы были и в Святом Храме.

– Да, но что-то во мне иссякло. Я утратил все амбиции. Чтобы создавать искусство, нужно сохранить иллюзии. Моих бывших коллег по-прежнему вдохновляют ревю, картинка в газете, деньги. А я полностью избавился от подобных желаний. Эта вот комната прекрасно мне подходит. Я не променяю ее на дворец. Дважды в день я ем картошку с молоком, или овсянку с молоком, или хлеб с оливковым маслом. Скажи я вам, каковы мои расходы, вы бы не поверили.

– Вы еще не старик. Неужели вам не нужна женщина?

Аарон Дейхес покраснел, затем резко побледнел.

– Временами. Но не слишком часто. Какая женщина захочет разделить мою жизнь? И что я ей скажу? Сижу здесь один и вполне доволен, что никому не причиняю вреда. Женщина хочет детей, а я не желаю множить поколения. Они вырастают чуждыми своего наследия. Даже не пытаются понять, почему Гитлер их презирает. Для многих из них Сталин – достославный вождь. А я пройду по жизни своим путем – так или иначе.

– Вы глубоко меня разочаровали, ох как глубоко. Я и сам сломленный человек. Ведь уже привык к Минне. Вам нужен кто-то, кто будет вас ждать дома. Я хочу вернуться к еврейству, но и от него слишком отдалился. Не могу целый день сидеть над священной книгой.

– Вы разведетесь с Минной и женитесь снова.

– На ком? Я думал уехать в Эрец-Исраэль, но возможно ли это сейчас? Гитлер и на них вострит когти. Хочет вырвать все с корнем. Что мне сделать для вас, реб Аарон?

– Благодарю вас. Ничего. Совершенно ничего.

– Тут есть комитет по спасению евреев, но я не знаю, что они делают с деньгами. Кто-то говорил мне, что… нет, лучше не стану повторять. Они солидные люди, только целиком и полностью ориентированы на деньги. И в Америке их потребности невероятно возросли. Это партия, такая же, как любая другая. У них есть бюджет, и он постоянно растет. Приходишь в этакую организацию и видишь девиц с накрашенными красными ногтями, курящих сигареты и печатающих на машинке. Все это нужно, однако ж ничуть не похоже на давнюю благотворительность или на вспомоществование заключенным. Сама контора требует огромных расходов, а на нуждающихся денег не остается. Вот такова Америка.

– Таков весь мир. Да и на небесах, возможно,