Последняя игра - Дэвид Эддингс

Но ни один титул не может быть пожалован или признан до тех пор, пока его обладатель не поклянется в верности короне.

— К сожалению, милорд, — сказал Релдиген, — мы не можем присягать: клятвы наших предков герцогу Астурийскому все еще имеют силу, и мы связаны ими.

— Астурийский герцог, о котором вы говорите, умер пять столетий назад, — напомнил ему старый барон.

— Но его наследники живы, — подчеркнул Релдиген. — Ее светлость является прямым потомком герцога, и наши обязательства верности все еще остаются в силе.

Королева посмотрела сначала на одного, потом на другого.

— Прошу поправить меня, если я понимаю что-нибудь превратно. Неужели то, что здесь сейчас сказано, так важно, что Арендия из-за этого оказалась разделена вот уже пять веков?

Релдиген задумчиво пожевал губами.

— К этому можно было бы добавить еще кое-что, ваша светлость, но данный вопрос составляет самую суть проблемы.

— Пять столетий борьбы и кровопролития из-за простой формальности?

Граф Релдиген задумался. Несколько раз он начинал говорить, но всегда запинался с растерянным видом. И в конце концов рассмеялся.

— Это совсем уж по-арендийски, не так ли? — спросил он, внезапно улыбнувшись.

Старый барон Во Серин бросил на него быстрый взгляд, а потом и сам начал хихикать.

— Умоляю вас, милорд Релдиген, давайте забудем об этом открытии, чтобы мы не стали предметом всеобщего посмешища. Давайте не будем подтверждать мнение о том, что глупость является основной нашей чертой.

— Но почему же абсурдность всего этого не раскрылась раньше? — спросила Мейязерана. Граф Релдиген с грустью пожал плечами:

— Полагаю, ваша светлость, что это произошло потому, что астурийцы и мимбраты не разговаривают друг с другом. Мы сразу хватаемся за оружие.

— Очень хорошо, — чеканным голосом сказала королева. — Что же нужно, чтобы уладить это досадное недоразумение?

Граф Релдиген посмотрел на барона.

— Может быть, официальное воззвание? — предложил он. Старик задумчиво кивнул:

— Ее величество могла бы освободить вас от предыдущей клятвы. Это — не распространенная практика, но прецеденты имеются.

— И тогда все мы поклянемся в верности ей как королеве Арендии?

— По-видимому, это удовлетворит всем требованиям чести и правилам приличия… Да, удовлетворит.

— Но я ведь один и тот же человек, разве не так? — возразила королева.

— Формально — нет, ваше величество, — объяснил барон. — Герцогиня Астурии и королева Арендии — разные титулы. На самом деле вы — две личности в одном теле.

— Это весьма запутанно, господа, — заметила Мейязерана.

— Наверное, поэтому никто и не замечал этого раньше, ваша светлость, — сказал Релдиген. — И вы, и ваш муж имеете по два титула, следовательно, формально каждый представляет две личности. — Он улыбнулся:

— Я удивлен, что на троне оказалось место для стольких людей. — Затем лицо графа вновь стало серьезным. — Разногласия между Мимбром и Астурией укоренились столь глубоко, что понадобятся поколения, чтобы их разрешить.

— И вы также поклянетесь в верности моему мужу? — спросила королева.

— Как королю Арендии — да, но как герцогу Мимбратскому — никогда.

— Ну что ж, начнем, милорд. Давайте посмотрим, какую составить прокламацию. Давайте с помощью чернил и пергамента перевяжем самую кровоточащую рану нашей бедной Арендии.

— Хорошо сказано, ваша светлость! — сказал с восхищением граф Релдиген.

Рэн Борун XXIII почти всю свою жизнь провел в императорском дворце в Тол Хонете. Его нечастые поездки в другие города Толнедры по большей части совершались в закрытых каретах. Вполне вероятно, что Рэн Борун никогда в жизни не прошел пешком и мили, а человек, который не прошел милю, не знает, что это такое. А посему его советники с самого начала отчаялись объяснить ему само понятие «расстояние».

Совет, который в конечном счете помог решить эту проблему, пришел с неожиданной стороны. Бывший домашний учитель по имени Джиберс — человек, который прошлым летом едва избежал тюрьмы или даже кое-чего похуже, — робко выдвинул свое предложение. Доктор Джиберс теперь все делал с робостью.

Столкнувшись с почти открытым неудовольствием императора, он навсегда излечился от напыщенного самодовольства, которым ранее отличался. Некоторые из его знакомых с удивлением обнаружили, что теперь им даже нравится этот худой лысеющий человек.

Доктор Джиберс заметил, что, если бы император смог только увидеть вещи предметно, возможно, он их и понял бы. Как и другие хорошие идеи, которые время от времени возникали в Толнедре, эта тут же была принята к исполнению.

Императорский сад был превращен в точную уменьшенную копию пограничной области восточной Олгарии и находящихся напротив районов Мишарак ас-Талла. Чтобы нагляднее показать масштабность территории, из олова отлили несколько человеческих фигур высотой в дюйм, чтобы помочь императору наглядно представить себе происходящее.

Император сейчас же объявил, что для того, чтобы иметь представление о массах вовлеченных в дело людей, он хотел бы видеть больше оловянных фигурок, и так в Тол Хонете возникло новое производство. За одну ночь олово стало редким металлом.

Чтобы лучше обозревать поле боя, каждое утро император взбирался на тридцатифутовую вышку, которая в большой спешке была специально воздвигнута для этой цели. Оттуда с помощью горластого сержанта из императорской гвардии император передвигал свои оловянные полки пехоты и кавалерии в точном соответствии с последними сообщениями, поступавшими из Олгарии.

Многие сотрудники генерального штаба вскоре подали в отставку. Это были преимущественно пожилые люди, и для них было трудно каждое утро карабкаться на вышку вслед за своим императором. Все они в разное время пытались объяснить этому маленькому человечку с крючковатым носом, что они могли бы все это видеть и с земли, но Рэн Борун не хотел и слышать об этом.

— Морин, он хочет нашей смерти! — жаловался один тучный генерал камергеру императора. — Я бы лучше отправился на войну, чем по четыре раза на день взбираться по этой лестнице.

— Передвиньте драснийских копьеносцев на четыре шага влево! — приказал с вышки сержант, и дюжина человек на земле начали переставлять маленькие оловянные фигурки.

— Все мы должны выполнять то, что император требует от нас, — философски ответил Морин.

— Но я не видел, чтобы вы карабкались по лестнице, — сказал генерал.

— Наш император избрал для меня иное поприще, — весьма самодовольно заметил Морин.