Давайте, девочки - Евгений Будинас

Она понимающе вздохнула:

– Ты хочешь сказать, что потом, у взрослых, все иначе?

У взрослых не иначе, подумал он. Чушь, привитая с детства, слишком живуча. Она в благотворной среде. Ее лелеет это нелепое чудовище – общепринятая мораль. Она втемяшивается в еще детские головки, но уродует и калечит всю жизнь.

– Ничто с возрастом не проходит, – сказал он зло.

Сначала они ищут Будущего Принца, придумав себе «возвышенный идеал», потом находят «абы что» и пытаются подогнать его под свои придумки, обстругивая, как папа Карло… Поняв, что все не совпало, бегут. Или – того хуже – сожительствуют. И до старости сводят с ним счеты. Полагая, что это и есть любовь…

– А что же тогда по твоему – Любовь?

– Любовь – это процесс, – нарочито грубо сказал Рыжюкас, чтобы понятней, – он происходит в постели. И начинается не с розовых слюней, а с кровати.

– Тогда это не любовь, а секс. – Она все знала.

Он снисходительно улыбнулся:

– Секса без любви не бывает. Это один из постулатов моей Системы.

– Как это?!

– Просто, как в учебнике. Называется половая близость, заканчивается, извините, оргазмом… Или близко к нему. При этом человек неизбежно оказывается на самой вершине Любви. Даже если он трахается в борделе. Это может быть мгновенной вспышкой, а может стать озарением на всю жизнь.

– Любовь?! В борделе? С кем попало? – На ее лице детский ужас. Нет, пожалуй, ужас был все же наигранным.

– На самом деле, – скрыв от нее улыбку, произнес он серьезно, как на лекции в обществе сексологов. Ему нравилось ее слегка эпатировать. – Сам предмет любви, то есть Вася или Коля, даже менее важен, чем процесс.

– Что-что?!

– Если любишь трахаться, настроить себя на Васю вовсе не сложно. Ну а потом – привыкаемость. Вот тебе и вся любовь…

– Ты хочешь сказать, что любви без секса не бывает?

– Сколько угодно. Но это другое занятие. Оно даже называется как-то безумно…

– Возвышенная любовь? – спросила она обиженно.

«Над чем возвышенная?» – скривился он, подумав, что честности даже с собой от нее, пожалуй, никогда не добьешься, не прорубившись сквозь все эти «возвышенности». Но распинаться сегодня ему почему-то не хотелось.

– «К чему любить, к чему страдать, коль все пути ведут в кровать?», как любила напевать наша дворовая прима Муська-давалка. Кстати, она никогда не торговалась. И сама выбирала, с кем ей… ходить в кино.

– Она у тебя вообще идеал. А все правила у тебя примитивные и какие-то приблатненные.

– Не приблатненные, а дворовые. Был дворовый кодекс, когда все называлось своими именами. Лучших правил я не нашел. Ну, может, кроме формулы «Чем выше интеллект, тем ниже поцелуи»… Но это уже не во дворах, где поцелуи, пожалуй, были все же примитивными.

Маленькую знобило. Видимо, начиналась простуда.

– Хорошо было твоей Муське, – говорила она, зябко кутаясь в одеяло, когда, придя в номер и приняв ванну, она улеглась, а он принялся заваривать чай кипятильником (что в отеле строжайше запрещено), специально прихваченным у сестры. – Она-то была свободна. И никто ее не доставал с нравоучениями…

Посмотрев на нее внимательно, Рыжюкас по тени смущения на лице и едва заметной лукавости во взгляде почувствовал, что она куда-то клонит.

– В то время ведь все было иначе…

Он решил ей подыграть:

– Никогда ничего не бывает иначе. И свободная любовь была и будет всегда, и ханжеская мораль. Здесь дело выбора, и я лично выбираю свободу.

– Всегда?

Он кивнул. Тут она и вырулила:

– Ну так скажи, а если мальчик полюбил девочку, которая… любит делать минет таксистам? – Она посмотрела на него в упор. – Тогда что?

– Тогда ему остается только одно, – спокойно произнес он, – радоваться каждый раз, когда ей это удалось.

Она не поверила.

– А если его это бесит?

– Значит, он не ее полюбил, а какую-то другую девочку…

– Ага… Ты все понимаешь! – она наконец вышла на цель. – Но так почему же ты тогда… так прессуешь и воспитываешь меня?

– По инерции, – улыбнулся он. Ему нравилось, когда она начинала хитрить и что-то свое выстраивать. – Только учти: это уже никакой не пресс… Так, семечки… В том-то и дело, что ты устраиваешь меня какая есть.

– Ты меня – тоже. Но… – Она продолжала вести свою линию. – А если бы ты был на его месте?

– Любовь зла, сказал бы я, полюбишь и козла.

– Опять твои дворовые штучки. Но это и у нас во дворе говорили… – Малёк посмотрела на него уже совсем испытующе. – А вот если бы… Если бы на ее месте была я? – Она захлопнула дверцу ловушки. – Ты как бы к этому отнесся?

– К чему? К тому, что ты хочешь меня испытать? – он засмеялся.

Ладно, мелькнула шальная мысль. Не перейти ли к практике? Тем более что он давно собирался сводить ее в мастерскую к Саулюсу, показать его живописные работы.

С Саулюсом они в свое время немало покувыркались, водя «на экскурсию» к нему в мастерскую студенток из Академии художеств. Его мастерская располагалась в мансарде дома, стоящего на горе, это была высшая геодезическая отметка в городе. К слову, во дворе этого дома жил когда-то великий мастер сюжетной интриги Роман Гари. Недавно в подъезде открылось кафе «У Гари», которое он хотел заодно посмотреть.

Спальню в мастерской Саулюс устроил на внутреннем балкончике под самой крышей. Там на высоком подиуме стояли два видавшие виды топчана, сдвинутые вместе. Они видели так много, что художник все подбивал Рыжюкаса написать любовный роман от их имени.

– Хочешь меня испытать? – спросил ее Рыжюкас. – А что? Устроим забойную групповуху… Или слабо? Представляешь, самая высокая в городе кровать!

– Ты с ума сошел! Мне же еще нельзя! – произнесла она с весьма деланным испугом.

– Немножко можно.

Она не поверила ни одному его слову. И выглядела заметно обескураженной…

Назавтра, подтрунивая над ее вчерашней обескураженностью, он подбил ее во время прогулки зайти в костел, чтобы поставить свечку – за спасение «заблудшей» овечки.

– Ты знаешь, а я вот все думаю про Любовь, – говорила она, вцепившись в его рукав и ковыляя на каблуках по неровному булыжнику старинной мостовой.

– Мне нравится, когда люди думают, – веселился Рыжюкас. – А особенно мне нравится, когда они думают про любовь. Тем более по дороге в Храм…

С улицы Бокшто, наводившей тогда дикий ужас на всю их компанию разместившимся здесь мрачным зданием венерологического диспансера, они спустились кривой и узенькой улочкой к площади, где на берегу весело бурлящей по валунам речки Вилейки холмистой громадой возвышался его любимый костел бернардинцев. Строгим фасадом он как бы широко раскрывал свои мужественные объятия. Рядом, игривым контрастом с его величественными формами, пристроились фигурными кирпичиками шпили Святой Анны – во всех прелестях их чересчур ажурной, пожалуй, даже слишком слащавой готики.

На автостоянке, к которой они вышли, как всегда, кучковались туристы, которым экскурсоводы, видимо, как обычно, втюхивали историю про Наполеона, мечтавшего на ладони перенести Святую Анну в Париж.

Удивительно, подумал Рыжюкас, но при всей миниатюрности Вильнюса воображение легко размещает здесь любых исторических персонажей. Запросто можно представить, как катил этой улицей Его Величество французский император, как, махнув белой перчаткой, велел свите остановиться, залюбовавшись красно-кирпичной невестой по имени Анна, как тронулся дальше его экипаж, прокатив мимо Успенского собора и скрывшись, пыля, за поворотом дороги…

Левее протянулся пристроенный к костелу двухэтажный корпус Академии художеств, раньше это был Художественный институт – единственное место в городе, где на вечерах (что как раз трудно было вообразить) разрешалось тогда отплясывать буги и даже рок-н-ролл.

Пол ходил ходуном под ногами двух десятков вполне спортивных мальцов, и, казалось, обвалится потолок, когда они методично пуляли из стороны в сторону своих бесстрашно прыгающих партнерш, да еще и кидали их через спину, вытаскивая откуда-то между ног. «Эврибоди буги, эврибоди рок!..»

Однажды он застал здесь Ленку. Они не сговаривались, они вообще ни разу в паре не рокенролили, но тут откололи такой буги, а потом, совсем раскрутясь, и такой рок, что Рыжук, потянувший спину и мышцы ног, потом неделю не ходил в вечернюю школу, потому что не мог подниматься по лестнице. Зато на «броде» еще довольно долго говорили, что Гене Рыжий единственный в роке «король».

Малёк слушала не очень внимательно. Она думала о своем. И ей нужно было этим поделиться:

– Мне так кажется, что настоящая любовь – это когда все невозможно, а люди вместе, хотя они друг другу даже совсем не подходят. И остаются вместе, несмотря ни на что, да хоть атомная война… Потому что друг без друга они не могут… Или когда они расстались навсегда, как вы с Ленкой.