Я никогда не была спокойна - Амедео Ла Маттина
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Справедливости ради следует подчеркнуть, что, несмотря на многочисленные жертвы и множество врагов основанного им режима, никто никогда не сомневался в абсолютной самоотверженности и самопожертвовании Ленина. В этом неизмеримая разница между Лениным, который считает себя исполнителем неминуемого приговора истории, и другими диктаторами, руководствующимися своим жалким эго[315].
Но Анжелика стала свидетелем краха коммунистической утопии, «безмерной трагедии» Ленина, ставшей затем и ее собственной: «О нем можно сказать, перефразируя бессмертного Гете: “Он хотел добра, а создал зло”, и то и другое в превосходной степени»[316].
Владимир Ильич тоже привязан к Балабановой. В день ее отъезда из России он дважды звонит ей по телефону. Анжелики нет дома: она отправилась попрощаться с товарищами, но ее предупреждают, что ее ищет Ленин. Она перезванивает ему, но не застает на месте. Она спрашивает секретаря Фотиеву, почему он звонил.
– Товарищ Ленин, – отвечает секретарь, – хочет узнать, не может ли он чем-нибудь тебе помочь. Он знает, что ты нездорова, и беспокоится, чтобы тебе были созданы все условия, чтобы у тебя было достаточно денег.
– У меня есть все, что нужно. Но, пожалуйста, передай ему мою благодарность и привет[317].
До границы Анжелику сопровождает правительственный чиновник в специальном вагоне.
Вторая часть ее долгой жизни начинается, когда ей уже сорок четыре года. Теперь в Швеции она чувствует себя свободной, избавившейся от «бесконечных страданий».
Меня можно было бы принять за соучастника преступлений против человечества, предательства социализма, невероятной моральной подлости. У меня не было бы ни права, ни мужества встретиться взглядом, услышать осуждение тех, кому я поклялась в верности, став социалистом. Эту пытку я предвидела во время позорной кампании, которую большевики развязали против ИСП. Тогда не были преданы гласности ни мои протесты, ни мое к этому отношение, ни моя отставка. Время шло, Россия становилась военной державой с откровенно империалистическими целями, ситуация ухудшалась, и так бы продолжалось всю мою жизнь. <…> Подтвердить все это своим присутствием было бы худшим из осуждений, хуже всех страданий, всех мучений, хуже самой физической смерти. Радость, которую я испытываю, избежав этих пыток, безмерна, потому что я могу со спокойной совестью быть тем, кто я есть: я сама себе завидую, что я обрела эту возможность. Перед моими глазами до сих пор стоит Ленин, каким он был в тот вечер, и это мешает мне высказать окончательное суждение о нем. Мне тогда показались слишком очевидными его опасения и его усилия предотвратить крах, и это запечатлелось в моей памяти…[318]
Балабанова больше не могла видеть, как рушатся ее идеалы: она хотела уехать, вернуться в Италию, надеялась, что сумеет сделать это с итальянской делегацией, прибывшей в Россию в июне 1920 года. Но ей не удалось бежать. Ей не выдало визу итальянское правительство, и эстонское не выдало транзитную. И именно Центральный Комитет коммунистической партии препятствовал ее отъезду, там не хотели «отпустить на свободу» такую авторитетную и влиятельную диссидентку. Балабанова не отступилась, она предложила работать на Москву в посольстве в Осло. Ответ: «Нет». Тогда Анжелика отправилась в Кремль за разъяснениями. Сначала Ленин отвечал уклончиво, потом заявил, что, если она хочет уехать, ей надо написать «брошюрку» против Серрати, лидера итальянских социалистов, который не соглашается превратить ИСП в коммунистическую казарму, в покорный придаток Москвы.
– Ты сам пиши такую брошюру, Владимир Ильич. Позиция Серрати совпадает с моей, – ответила она ему[319].
После этой беседы у Анжелики случился нервный срыв, он усугубился тем, что она почти ничего не ела: в России был голод, а она не пользовалась привилегиями номенклатуры. Летом 1921 года она наконец получила поддержку из Швеции: премьер-министр от социал-демократической партии Ялмар Брантинг готов предоставить ей визу, если она подтвердит, что срочно нуждается в медицинской помощи за границей. Балабановой совсем не трудно получить такую справку, единственным препятствием остается партия. На этот раз она обращается не к Ленину, а к одному из его доверенных лиц, Молотову, который всячески пытается ее отговорить, вплоть до того, что предлагает ей лучших врачей в стране и должность наркома пропаганды. При условии, что она решит вернуться в ряды партии. Но «неудобная моралистка» (так называет ее Ленин) отказывается. Вернуть ее уже невозможно. Партия дает добро на ее отъезд, но при условии, что она не будет распространяться по итальянскому вопросу и об уничтожении ИСП.
ИСП была первой партией, на живом теле которой большевизм ставил свои опыты, столь пагубные и гибельные для рабочего движения. И все это тогда, когда Ленин принимал непосредственное участие во всех большевистских делах, вдохновлял их, руководил ими. Именно ему мы обязаны той ошибочной линией, которой впоследствии придерживался коммунизм во всем мире. Именно тогда впервые ленинские методы были применены в широком масштабе: пренебрежение всеми этическими канонами, выбор соратников, доверенных лиц не по заслугам, не по положительным качествам, а, наоборот, по слабостям, по продажности, потому что Ленину нужны были не соратники, а сообщники. А под «доверием» он понимал свою уверенность в том, что выбранный человек выполнит любое его распоряжение, не исключая тех, что противоречат его собственной совести[320].
Что и говорить, ленинские методы заставили ее осознать многое. Впервые с этими методами Анжелика познакомилась в 1915 году. Вместе с Кларой Цеткин она организовала подпольный съезд, делегатами были женщины, примыкавшие к социал-демократии, выступавшие против войны. Конференция собралась в Берне на Пасхальной неделе. Военная мясорубка уже перемалывала своих жертв. Ленин послал на конференцию свою жену Надежду Крупскую и Лилину, спутницу Зиновьева. Обе большевички не принимали ни одного решения, не посоветовавшись с вождем, который всем руководил, целыми днями просиживая в кафе. Они спрашивали его, кто и что должен говорить. Позиция Ленина ставила под угрозу успех женской конференции, делегаты которой, рискуя жизнью, доказывали, что социалисты еще могут придерживаться единого мнения, что еще живы идеалы международной солидарности. И тем не менее Ленин велел Крупской и Лилиной внести в повестку дня требования разорвать отношения с реформистами, создать новый
