Я никогда не была спокойна - Амедео Ла Маттина

Муссолини сидит в зале «Карта мира». Он с улыбкой читает донесения – этот агент действительно хорош: забавляет его своими рассказами, похожими на недурную прозу. Дуче задумывается над письмом, которое Анжелика послала Витторио, вернувшемуся в Барселону к своим друзьям-гомосексуалам. Она называет его «несравненным и своим дорогим импресарио, неповторимым, уникальным». «Я искренне печалюсь оттого, что не смогла оставить вам в память о тех днях, которые благодаря вашей доброте стали очень приятным временем в моей жизни, часть моего духовного, интеллектуального наследия, из которого я черпаю силы и благодаря которому я могу считать себя одним из самых привилегированных существ, живущих на земле». Здесь нет никаких «словесных выражений чувств», которые она так не любит. Скорее, она хочет видеть в Террачини человека, разделившего с ней «великую и полную радости жизнь, посвященную Чистому и Действенному идеалу, жизни, без остатка отданной служению обездоленным».

Она без конца благодарит его за поездку, объясняет, что отказалась бы от столь ценной помощи, если бы не чувствовала, что он оказал услугу не ей лично, а ее работе, то есть выразил благодарность, отдал дань справедливости по отношению к итальянскому народу, который она очень любит и почитает, особенно после жестокого, но временного поражения.

В Пальма-де-Майорке Анжелика начала писать о трагедии, пережитой итальянцами, и об истории Муссолини. В своем письме к Витторио она признается, что имеет отношение к этой трагедии, ведь она «в решающий момент своей жизни спасла человека, который был совершенно потерян» и которого она «оживила дыханием своей горячей веры в судьбу тех, кто сегодня последние, а будут первыми». Но она никогда не смогла бы пережить этот удар ножом в сердце, если бы «заслуживала хоть малейшего упрека» своей совести[290].

Террачини очень польщен этими признаниями и даже хвастается длинными письмами от знаменитой Балабановой. 29 июля 1934 года он пишет, что она находится в смятении из-за аннексии Австрии нацистской Германией, что она «всюду видит руины» и предвестия новой войны. «Джаннини прав, с нею нужно иметь множество амулетов. Она снова на мели и ищет, где бы заработать. Завтра надо будет послать ей немного». Но кому же пишет Террачини? Политической полиции[291]. Это он – тот стервятник, живший на острове, рассказчик, забавляющий дуче, тот, кто на деньги итальянского министерства внутренних дел дает возможность Балабановой писать антифашистскую книгу, призванную показать истинное лицо Муссолини. Ее «уникальный, неповторимый» друг – шпион, которому подчиняется чиновник Ренцо Мабрини. В течение двух лет он следил за республиканской группой в Ницце и за эмигрантами, проездом оказывающимися на Лазурном берегу. Некоторое время назад он вступил в масонский орден на Пьяцца-дель-Джезу. В 1926 году в Ливии открыл несколько борделей для итальянцев, годом позже изготовил и продал фальшивые акции. Теперь он безбедно живет во Франции: у него достаточно денег, и он ни в чем не нуждается, он легко добивается дружбы обедневших и голодающих антифашистов.

Последний отчет Террачини в Рим датирован 29 июля 1934 года. Шеф политической полиции знает, что Террачини вышел из игры: анархисты в Барселоне вычислили его и охотятся за ним. Они хотят его убить. «Террачини конец, уже разрабатываются планы, как устроить на него нападение», – отмечает Ди Стефано, которого держит в курсе дела Санторре Веццари, руководитель шпионской группы в Испании. Именно этот полицейский рассказывает о поспешном бегстве Террачини из Барселоны и о возвращении секретных документов в Pensión RIS, на Пасео-де-Грасия.

Известия о Витторио Анжелика получает в Пальма-де-Майорке: она потрясена. Еще одно предательство. Ей снова нанесено поражение, и снова близким человеком; политическое поражение еще впереди. Эмма Гольдман – единственный человек, который сейчас утешает и поддерживает ее, пусть даже письмами. «Я знаю, что твоя жизнь печальна и трудна, но ты герой, моя дорогая, и ты должна переносить все испытания мужественно»[292]. В августе Анжелика присылает ей ответное письмо. В конверте – ее последние стихи, написанные на пяти языках: она считает их «данью уважения жертвам фашизма» и способом собрать средства «для тех, кто еще жив». Она хочет опубликовать их, но признается, что это «невозможно, потому что ее бойкотируют крупные организации». Она потрясена «физическими и моральными пытками», которым подвергаются товарищи в Италии, а также во Франции, России и Германии. Ей стыдно за то, что невозможно отомстить и жизнь продолжается как ни в чем не бывало: «Я ненавижу себя всякий раз, когда думаю о себе. Как смею я говорить о себе. Прости меня, если не буду говорить о себе…»[293]

И она не говорит. Не говорит она и о Террачини. О своей любви к нему, шпиону-гомосексуалу, о чьей двойной жизни она даже не догадывалась. И конечно, она злится от своего бессилия и чувствует себя преданной. Ей хочется все бросить и уехать, но визы в Америку так и нет, и долларов тоже.

Ты единственная, – пишет она Эмме, – среди тех, кто обещал мне помочь с этой поездкой и с публикацией моих статей, кого я могу простить за бездействие: я знаю, как много ты работаешь и как занята. Ланги тоже мне ни строчки не написали, а ведь я им так верила! Альсберг не только не сдержал свое обещание, но и не вернул мне брошюры, имевшие для меня большое значение и которые я дала ему, только когда он пообещал, что сразу их вернет: с тех пор прошло два года, а может быть, и больше. Мне стыдно за него[294].

Анжелика проводит много месяцев в одиночестве между Французской Ривьерой, Балеарскими островами и маленькой деревушкой в Пиренеях. Тем временем в Париже дела идут очень плохо, и не только у максималистов. Для всех европейских социалистов наступает черная полоса. ИСП Балабановой насчитывает всего 684 члена по всей Европе. Фактическим лидером является Мариани, который пытается убедить своих товарищей присоединиться к коммунистам. Он рассылает циркуляр с вопросом, как действовать дальше, но сам предлагает объединить силы: оставаться в изоляции уже политически неразумно.

18 сентября 1934 года он пишет письмо Балабановой. Он умоляет ее вернуться «как можно скорее, так как обстановка в партии категорически требует вашего присутствия». Он вежливо упрекает ее за нерасторопность («Вы обещали приехать к середине сентября…»).

Он рисует ужасающую картину происходящего в партии: внутренние конфликты в рядах коммунистов, «работа» последних и социал-демократов, направленная на изоляцию партии: «они надеются на этот раз действительно ликвидировать ее». «Мы пытались и пытаемся реагировать, но ясно, что наши действия не дают должного эффекта. У нас мало средств; мы не можем заниматься пропагандой: мы уже не можем выпускать Avanti!