Я никогда не была спокойна - Амедео Ла Маттина
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Эту записку пишет Консани, причем сразу после того, как вместе с женой Анной встретил на вокзале Анжелику, вернувшуюся из Ниццы. Он грузит чемоданы, как заботливый член семьи, и выслушивает соображения Анжелики, которая выступает за новое международное движение при условии, что оно будет основано на демократических началах, и подлинную автономию присоединившихся к нему партий. Автономию, которую Троцкий не признает: он уже видел это на примере Коммунистического интернационала.
Еще одно «щупальце» политической полиции, протянувшееся из французской шпионской сети, по имени Альдо Сончелли доносит об отчаянии Балабановой из-за «ужасающей» ситуации в Германии и прихода к власти Гитлера. В сентябре 1933 года Сончелли сообщает о личной встрече с революционеркой и об их долгой беседе по поводу ситуации в Европе. Она по-прежнему считает себя «чистой марксисткой», говорит, что «кризис переживает не марксизм, а социал-демократия, которая не имеет ничего общего с марксизмом и никогда не была социалистической». При этом Балабанова убеждена, что социал-демократы могут многое сделать против фашизма благодаря тому, что они состоят в правительствах стран, враждебных Германии. Однако Анжелика не верит, что социал-демократы смогут подготовить почву для революции:
В тот день, когда немецкий пролетариат сможет подняться с колен и создать себе правительство, это будет не демократическое правительство. Мы вступим в настоящий коммунизм. Хорошо зная лидеров коммунизма, Балабанова не верит, что они могут договориться с лидерами II Интернационала и достичь того соглашения, которого хотят социал-демократы. III Интернационал не заинтересован в заключении такого соглашения. Верить в обратное – значит не знать менталитета московских лидеров. Они никуда не торопятся. Они прекрасно понимают, что финал борьбы будет не между демократией и гитлеризмом, а между коммунизмом и фашизмом, пусть и замаскированным под гитлеризм. Демократия и ее сторонники в решающий момент будут сметены рабочим движением, ориентированным на коммунизм. Что касается успеха или закрепления коммунистического эксперимента в Германии, то Балабанова сказала мне, что сомневается в его результатах и считает, что ортодоксальный марксизм, как она его понимает, может вклиниться между демократией и коммунизмом. Германия не сможет выдержать удар европейской реакции, которую она развязала и которую она больше не сможет сдерживать[268].
Ее самоотстранение все больше вытесняет ее на задний план. Психологическое и физическое состояние Балабановой ухудшается, когда в 1933 году она попадает в Париже в автомобильную аварию. Она переезжает в Гольф-Жюан на Лазурном берегу, где долго восстанавливает здоровье.
29 января 1934 года она посетила Ливио Бини, тосканца, с которым познакомилась двадцать лет назад. Он был революционным социалистом, редактором еженедельника La Difesa. Во время Первой мировой войны Бини подвизался в военном шпионаже и проводил сенсационные операции, например, выкрал конфиденциальные документы из австрийского консульства в Цюрихе. В 1929 году он сообщил о тайном возвращении Сандро Пертини в Италию из Франции. Теперь Бини стал номером 7, очень искусным в вербовке нуждающихся эмигрантов и превращении их в информаторов.
С Балабановой он даже не пытается проделать то же самое, но он понимает, что всегда полезно поддерживать отношения с лидером максималистов. «Сегодня утром, – пишет Бини из Ниццы, – меня посетила Анжелика Балабанова. Она плохо выглядит и подавлена: физически – из-за травмы, морально – из-за краха Германии. Два года назад она долгое время находилась в Германии, несколько раз возвращалась обратно и ей показалось, что там возникнет сопротивление со стороны революционных сил»[269]. Но революционные силы были сокрушены, и Балабанова обрушилась с критикой на немецких социал-демократов, «недостаточно наученных итальянскими событиями». Все тот же Бини пишет: «Балабанова абсолютно подавлена: она жила на доходы от своих публикаций в немецких газетах и журналах, из которых еще давала деньги на издание нескольких номеров Avanti! когда типография задерживала оплату. У нее также были небольшие сбережения, которые она тратила на помощь немецким беженцам». И наконец, самая печальная запись: «Она больше не верит в антифашистскую итальянскую эмиграцию и в результаты борьбы»[270].
Эти новости из первых рук из Франции радуют Муссолини, ведь он выигрывает борьбу с теми, кто исключил его из партии и прогнал прочь. Бини, который выдает себя за убежденного сторонника максималистской линии, утверждает, что единый антифашистский фронт «закончился полным провалом». И:
…если Б. покинет наше движение и уедет в Америку, наша максималистская партия полностью развалится, потому что именно благодаря ей она держится на плаву. До появления единого фронта и последовавшей ожесточенной полемики было легко предсказать, что многие из нас перейдут в коммунизм. Сегодня я в это не верю, потому что коммунисты ведут себя ужасно. Возможно, мы будем двигаться в сторону республиканской партии, воссозданной на новой основе, с антибуржуазной и антикапиталистической программой. Пока же мы в открытом море!!![271]
Вот такие «товарищи» окружают Анжелику. И в этот горький момент в одного из них Анжелика влюбляется: она нуждается в нежности, в уважительном отношении, в культурной, изысканной, чуткой компании. Избранника зовут Витторио Террачини, он секретарь Дино Рондани, бывшего депутата-социалиста и одного из антифашистских лидеров в Ницце. Ему тридцать пять лет. Ей пятьдесят семь (ей могло быть и шестьдесят четыре, если она родилась в 1870 году). Весной 1934 года многие сообщения посвящены этим отношениям: они приходят из Ниццы, и дуче их внимательно читает. В одном говорится о «глубокой, бесконечной ненависти», которую она питает к Муссолини.
Это чувство выходит за рамки всяких возможных проявлений ненависти, которые неизменно наблюдаются в среде политэмигрантов. В Балабановой оно гораздо более сильное, грубое, осознанное. Это почти физическая потребность причинить ему вред. Она не говорит об этом открыто, но это чувствуется в каждой ее мысли, жесте, в каждом поступке, гневном взгляде. Эта женщина пропитана не только пролетарским идеалом, руководит ею не просто противоположная политическая идея, а что-то большее и страшное. Может быть, мотивы и истоки ее звериной злобы лежат в этой бездне не удовлетворенной когда-то любви? В таком случае ее следует остерегаться: она все еще может представлять некоторую опасность. Она надеется, что сможет остаться в Гольф-Жюане до начала апреля, но не уверена; потом вернется в Париж, где хотела бы иметь при себе Террачини, чтобы… воспитывать его. Это ее навязчивая идея. Вчера она подарила ему свое последнее стихотворение на пяти языках: «Посвящение убитым в Австрии»[272].
Анжелика хочет, чтобы Витторио был всегда рядом, но она не знает, что
