Затерянный дозор. Лучшая фантастика 2017 (сборник) - Владимир Васильев

Именно поэтому в исключительных случаях я действую принудительно. Анатоля Манна доставляют ко мне двое добровольцев из техникеров. Им приходится крепко держать Анатоля, пока я проворачиваю переключатель, спрятанный в его втором позвонке. После этого тело блокируется автоматически. Инстинкт, заложенный самой природой. Любое непроизвольное движение пациента в момент, когда я занят починкой его перфосистем, может обернуться трагедией.

Я стираю все воспоминания Анатоля о его жене. Работа долгая и кропотливая, но результат стоит того — еще один житель Андеграунда не станет эскапистом. После операции я погружаю Анатоля в сон. Ему незачем помнить об этом визите и бестолково гонять штифты по пустым перфолентам.

Когда я возвращаюсь домой, Зофьи еще нет. Кошка Афина смотрит на меня взглядом, полным презрения, и на попытку погладить отвечает попыткой поцарапать.

Оставаясь с кошкой наедине, я чувствую себя неловко. Мне кажется, она открыто проявляет те чувства, которые скрывает за тихой покорностью и доброжелательной улыбкой Зофья. Думаю так — и тотчас запрещаю себе подобные мысли. Мне, единственному лекарю человеческих душ в Андеграунде, ни к чему паранойя. Конечно, Зофья меня любит. Иначе зачем оставалась со мной все эти годы? Зачем отправилась вслед за мной в этот новый чистый мир, отгороженный от ужасов войны и порока, царящих наверху?

Иду в кабинет. Здесь у меня есть перфоскоп, и я могу спокойно изучить сегодняшнюю находку.

Но сначала завожу граммофон (прежде он стоял в гостиной, и это почему-то ужасно печалило Зофью). Выбираю из стопки пластинку, на которой изображена сандинская принцесса в пышном наряде. Крупным шрифтом: Зофья Огюст-Кант (она взяла двойную фамилию после свадьбы).

Тихий шелест иглы. Волнующие звуки флейты — через мгновение они становятся только легчайшим фоном для потрясающего меццо-сопрано певицы, которая умоляет отца-шейха отпустить ее к любимому.

Кошка увязалась за мной — точно тюремный конвоир, подозревающий заключенного в попытке к бегству. Села в дальнем углу и не спускает с меня осуждающего взгляда. Так и не знаю, за что она меня не любит. Заели штифты, порвалась перфолента?

Однажды я высказал намерение изучить внутренний мир Афины и разобраться с этим вопросом раз и навсегда. Не думаю, что кошачьи ментальные механизмы так уж сильно отличаются от человеческих. Мне было бы даже интересно разобраться в них на досуге. Но Зофья решительно запретила. А я не посмел спорить.

Потому остается одно: игнорировать.

Погружаюсь в просмотр загадочной перфоленты. В идеале, конечно, следовало бы поместить ее внутрь моей головы, найдя предварительно место, из которого она была извлечена. Но эту операцию некому поручить. Я единственный в своем роде специалист. По крайней мере в Андеграунде.

Впрочем, эмоции и аллюзии сами собой добавляются в образы, которые я вижу вместо паттернов перфокарты. Это короткое, но очень славное воспоминание. Еще из доандеграундной жизни. Зофья возится с маленьким черепахового окраса котенком. Котенок этот, разумеется, будущая Афина. Обе они — и кошка, и моя жена — счастливы и веселы.

Пересматриваю пленку снова и снова в попытках разгадать ее тайный смысл.

Я не единожды задумывался о некоем коде, знаке и способе этот знак передать — на случай вмешательства в мою собственную память. Разумное опасение со стороны человека, который каждый день перекраивает чужие перфоленты, или опять паранойя?

Неужели я действительно это сделал? Нашел способ передать весточку от себя-прошлого себе-нынешнему? Если так, остается восхищаться собственной предусмотрительностью и скорбеть об утерянном. Точнее — украденном.

Я представления не имею, что именно у меня украли, но сделаю все, чтобы найти и наказать вора.

Зофья возвращается домой поздно.

Она вымотана, остатков пара едва хватает, чтобы добрести до стим-станции. Зофья закрывает глаза раньше, чем тело ее падает в кресло. Дальше все происходит автоматически. Выползает щупальце подзарядки и впивается в ее спину. Манипуляторы с иглами ловко находят шунты на запястьях.

Сам я не спешу погружаться в сон. Смотрю на Зофью.

Вечером это совсем не та Зофья, которую я так люблю утром.

Вечером ее лицо — средоточие усталости и печали.

Разумеется, я предпочел бы, чтобы Зофья проводила день в заботе о доме, чтобы встречала меня по вечерам сияющей улыбкой и пела бы мне на ночь арию сандинской принцессы из знаменитой оперы Ривьеры. Но здесь, в Андеграунде, Зофья совсем перестала петь. Даже в обыденной речи голос ее сделался тусклым и невыразительным. Исчезла потрясающая глубина, которая пленила меня при первой нашей встрече. Сколько я ни рылся в ее перфолентах, разгадать эту загадку так и не смог.

Возможно, дело в неподходящих условиях. Холод и сырость никогда не шли на пользу музыке и связкам. А может, проблема в отсутствии привычной большой сцены, поклонников, букетов, подарков. Наверху Зофья была знаменитой на все кайзерство оперной певицой. А здесь она просто моя жена.

Некоторое время Зофья действительно пыталась быть домохозяйкой, но очень скоро стало ясно, что ежедневное одиночество и безделье ее угнетают. Однажды Зофья решительно заявила, что будет работать. В сообществе, где каждый человек на счету, где каждый эскапист — трагедия, сложно придумать аргументы достаточно веские, чтобы переубедить человека, желающего приносить пользу. Так Зофья устроилась на фабрику — Андеграунд не слишком щедр на альтернативы. Конечно, я был против. Мне было больно от мысли, что моя жена проводит целый день в обществе других людей. Что нежные руки ее, созданные для поцелуев, станут грубым дополнением к программной перфоленте швеи, которую при выходе на смену получает каждый работник фабрики. Но еще сложнее мне было представить жену в комбинезоне техникера, ползающую по дальним тоннелям Андеграунда в поисках утечек пара.

Поэтому я не люблю вечера. Глядя на засыпающую Зофью, я всякий раз вспоминаю, чего ее лишил.

Неожиданная мысль прожигает сознание, точно случайная искра от чужого костра: уставшая, вымотанная, на последних запасах пара — Зофья напевала что-то, когда вошла. И не только сегодня. Вот уже несколько дней, как она снова поет, а я пропускал это мимо сознания.

Мой кошмар: убегая от врагов, прячусь в тайной комнате. Но дверь ненадежна, да и замок заело, никак не могу его запереть. Значит, нужно воспользоваться следующим ходом, опуститься на уровень ниже. Энергично кручу колесо люка, но засов при этом не сдвигается ни на дюйм. Враги между тем все ближе, я уже слышу их голоса за той самой ненадежной дверью моего убежища. Наконец удается открыть засов и распахнуть люк. Скольжу вниз, держась руками за металлические бортики лестницы. Переключаю рычаг внизу, чтобы люк захлопнулся, а засов вернулся на место. Никакой реакции. Враги уже в верхней комнате, подходят к люку. Я чувствую запах миндаля, и этот запах как будто пытается схватить меня за горло, протащить по битым осколкам и носом уткнуть во что-то важное. Но я вырываюсь. Бегу к лифту. Лифт косо сбит из прогнивших досок, в центре кабины зияет дыра. Жму кнопку — наугад, потому что цифры давно стерлись. Слышу резкий звон обрывающегося троса. Лифт несется в бездну.

Я как никто разбираюсь в природе снов. Мне нередко приходится искать в чужих перфолентах причины кошмаров и устранять их.

Известно, что для сохранения целостности человеческая перфосистема должна находиться в непрерывном движении — по крайней мере большая ее часть. Во время манипуляций с перфолентами я позволяю себе ненадолго отключать отдельные сегменты, но всякий раз пристально слежу за временем.

Когда человек спит в объятиях стим-станции, его перфосистема продолжает напряженно функционировать. Не получая актуальной информации для обработки, она вхолостую гоняет ленты по валам и практически случайным образом штифтует паттерны. Так рождаются сны.

Зная этот механизм досконально, я тем не менее никак не могу избавиться от неприятного послевкусия, которое оставил мне ночной кошмар, явившийся незваным взамен счастливого и нежного сна о давнем свидании на набережной.

Практичная моя натура ищет и быстро находит правдоподобное объяснение: перфолента, просмотренная вчера, и фантазии, связанные с ее обнаружением, разбудили какие-то секции долговременной памяти, до этого момента благополучно дремавшие в покое и забвении.

Эффект домино. И мне нужно докопаться до первого камня, падение которого спровоцировало обрушение остальных.

Логи Сибиллы Жерар утверждают, что этим камнем, триггером к запуску и моментальной аварийной остановке моего воспоминания, спрятанного в ее голове, послужило некое событие, случившееся пять дней назад в шестнадцать ноль-восемь. Это время окончания первой смены на фабрике, где работает Сибилла.