Утка с яблоками (сборник) - Татьяна Осипцова

И Надя поступила. Несмотря на большой конкурс – легко, с первого раза. Мама нарадоваться не могла: «Человеком станешь! Не то что я – всю жизнь среди чужих грязных тряпок. Ничего, потерпим… Еще пять лет, и станешь прилично зарабатывать».

Зарабатывать Надя начала еще на первом курсе. Устроилась на полставки санитаркой в больницу. Там присмотрелась как делать уколы, ставить капельницы, и если кому из знакомых курс прописывали, помогала. Вначале больные отделывались конфетами, а вскоре и денежку стали за уколы давать. Девушка аккуратная, чистоплотная, рука легкая – как не отблагодарить?

Работая, Надя смогла прилично одеться, только времени катастрофически не хватало. Однокурсницы на свидания бегали, на дискотеки, кто-то уже и замуж собрался, а ей не до того. После учебы или работа в больнице, или уколы. Ее стали рекомендовать, и клиентуры прибавилось. А вечерами до ночи сидела за своими учебниками, отгородившись бабушкиной ширмой, чтобы маме не мешать спать.

«Ничего, – думала она, – еще три года потерпеть, и стану я дипломированным фармацевтом, можно будет не подрабатывать».

Надя училась на четвертом курсе, когда маму разбил инсульт. Ирина Петровна несколько часов провела в одиночестве без сознания. Вернувшаяся с работы соседка сначала попыталась самостоятельно привести ее в чувство и лишь после «неотложку» вызвала. Будь Надя дома, еще до приезда врачей уколола бы что следует.

Мать лежала пластом одиннадцать лет. Только одна рука чуть-чуть двигалась.

Едва ворочающимся языком она признавалась дочке:

«Хоть бы господь поскорее прибрал… Сколько ж тебе терпеть?.. Измучила я тебя совсем».

Надя вначале пыталась улыбаться, обнадеживала:

«Ничего, мамочка, ты у меня встанешь, и еще танцевать будешь! Ты же молодая, сильная, сорок шесть лет всего!»

Но сил на выздоровление у Ирины Петровны не оказалось, а смерть все не приходила.

Учиться стало очень тяжело – где время на все взять? И заработать надо, и маме массажи, уколы… Одной стирки сколько. Уходя из дома, Надя на манер детского подгузника запеленывала маму в простыню, натягивала сверху самолично изобретенные огромные трусы на пуговицах, подшитые полиэтиленом. Но тяжелый запах не выветришь никакими открытыми форточками. Хорошо, если в подгузнике лишь моча, а иной раз…

Соседи затыкали носы, когда Надя тащила по коридору вонючий ком, и требовали, чтобы она каждый раз отмывала ванну с хлоркой. Могли и не напоминать – такой-то чистюле.

И все-таки она закончила институт. Распределили на производство. Работа однообразная, требующая внимания и терпения. Но Надя была рада, что не в аптеку – хоть выходные как у людей. Впрочем, какие выходные? Стирка, стирка, стирка… Развешивала прямо в комнате. Соседи ворчали: хватит того, что каждую неделю пар от кипящего белья по всей квартире, так еще путаться среди драных простыней.

Дни катились один за другим, заполненные однообразными тягучими хлопотами. На работу, забежать в магазин, маме белье переменить, покормить, массаж от пролежней, посидеть-поговорить немного. Сбегать сделать уколы, если есть кому – без приработка совсем бы пропали. Вернуться, постирать, маму на ночь обиходить – и спать.

И так неделями, месяцами, годами.

В стране гремела перестройка. После работы заглядывать в магазины стало бессмысленно – на прилавках хоть шаром покати. Слава богу, кое-кто за уколы вместо денег продукты давал. Надя не слишком вникала в то, что вокруг происходит, некогда. Мама целыми днями лежала с телевизором, бормочущим о съездах, демонстрациях.

«Господи, что в мире творится!» – вздыхала она, желая поделиться с дочерью, но много рассказать заплетающимся языком не могла. Разговоры их были короткие.

«Потерпи, доченька! Чувствую, недолго мне осталось».

От безысходности у Нади не было сил изображать оптимизм, и все-таки она отвечала:

«Все нормально, мам. Не накручивай себя. Разве это дело – смерть звать?»

«Я не ради себя зову. Тебя освободить. Тебе давно пора свою семью – а со мной…»

Надя молчала. Что тут скажешь? Скоро тридцать, все одноклассницы-однокурсницы при мужьях и с детьми, а она… Даже целовалась всего один раз, давно, в десятом классе.

Не до кавалеров. Некогда ей на молодых людей засматриваться. И они ее тоже не замечали. Один только парень из отдела контроля внимание обратил, когда она на фабрику после института пришла. Володя занимал для нее в столовой очередь и обедали они вместе. Внешне обычный, невидный, он нравился Наде, и было заметно, что она тоже ему нравится. Хотя разговаривали они в основном на производственные темы. Когда Володя, наконец, осмелился пригласить Надю на свидание, она, вздохнув, отказалась, и честно объяснила почему, завершив рассказ о своих жизненных обстоятельствах словами:

– Не трать на меня время, Володенька. Полно девчонок свободных, а мне не до свиданий.

Чтобы не искушать себя и молодого человека, Надя перестала ходить в столовую, перекусывала тем, что из дома прихватывала. Через год она узнала, что Володя женился на девушке, работающей в соседнем цехе, и они ждут ребенка.

Мамы не стало в 93-м. Надя еле денег наскребла на похороны – зарплата за инфляцией не поспевала. Соседи помогли поминальный стол собрать. Пока Ирина Петровна пластом лежала, не больно ее своими визитами баловали, а тут сокрушались и вздыхали: «Отмучилась, бедная…»

Это «отмучилась» долго стояло у Нади в голове, и она не могла понять, о себе или о маме думает. Плакала, конечно – как не плакать! – единственный близкий человек. Всю жизнь с ней, даже подруг не завелось, некогда было.

В начале 94-го года Надя попала под сокращение. Предприятие их скукожилось до одного цеха, остальное сдали в аренду под офисы и склады. Соседка посоветовала на вещевой рынок идти, у нее туда недавно племянница устроилась – нормальной-то работы совсем нет. И Надя пошла, хотя никогда не предполагала, что за прилавком стоять будет. Впрочем, прилавка не было. В глубине железного контейнера подобие склада за занавеской, ближе к распахнутым дверям – полки для обуви. С утра до вечера – в жару, в дождь, в мороз… Народу на Ладожском рынке полно шатается: кто купить, кто поглазеть, а кто и украсть. Глаз да глаз нужен! И терпение, терпение, терпение… Для каждой покупательницы десять пар достать, помочь примерить, лишь бы с пустыми руками не ушла; не отвечать грубо, даже когда хамят; не отчаиваться, когда день пустой – заработок-то только проценты с продаж…

Ничего, освоилась, и поняла, что даже может откладывать понемногу. Конечно, в долларах – кто ж после девяносто второго будет деньги в рублях хранить?

Надя копила на обмен. Была у нее одна-единственная мечта – иметь собственную квартиру. Экономила на всем: одевалась с секондных раскладушек, никогда не покупала обед на рынке, таскала из дома в двух термосах суп и чай. Бралась за подмены – хозяева соседних точек знали, что на нее можно надеяться. И все так же бегала делать уколы. Уже не скромничала, брала по обычной таксе. За год накопилось почти две тысячи. Через год на обмен хватит, радовалась она. И тут неожиданно подвернулся удачный вариант.

Всем на рынке был известен Лешка-ханурик. Долговязый, тощий, вечно с фингалами, грязный и оборванный, он, прикидываясь хромым, шатался по продуктовым рядам, выпрашивая еду или копейки. Получив подачку, тут же подхватывал костыли подмышку и удалялся рысцой к своей супружнице – такой же попрошайке и алкоголичке, промышлявшей в других рядах. И вдруг прошел слух, что Лешкина жена допилась, померла.

«Не зевай, Надька, – твердили со всех сторон товарки. – У Ханурика квартира однокомнатная! Куда ему одному! Предложи денег да оформи все быстренько, пока кто другой не подсуетился».

«Квартиру на комнату за две тысячи не меняют. Да и неудобно как-то подселять к соседям алкоголика», – мялась в сомнении Надя.

«Соседей пожалела? Тебе с ними детей не крестить! Себя пожалей!»

Продавщица из ближнего контейнера сама притащила Лешку – лилово-синего, опухшего после недели поминок.

«Вот. Договаривайтесь».

Договорились. Месяца не прошло, и Надя перевезла свои вещи на первый этаж хрущевки. Квартирка оказалась тесной, загаженной до последней степени. Полгода она отскребала, отдирала, красила, клеила обои. Сама, как сумела. А когда закончила, все по местам расставила-разложила, радостно вздохнула: «Вот теперь можно и жить».

Как-то в ее контейнер забрела бывшая коллега по работе. Оказалось, фабрика их опять задышала. Объявились новые хозяева, цеха от арендаторов освободили, оборудованием импортным оснастили, и зарплаты неплохие установили. Только специалистов не хватает.

Надя решила вернуться на производство – надоело на рынке. Не лежала у нее душа к торговле. Уж лучше на привычном месте.

Те, кто Надю знал, обрадовались ее возвращению. Шутили: «Замуж тебя выдадим, ты ж у нас теперь невеста с приданым. На девушку без жилищных проблем охотников – только свистни».