Сквозь тебя (СИ) - Данина Дарья

Я пытаюсь разлепить глаза, но яркий дневной свет мгновенно разъедает радужную оболочку, создавая ощущение песка под опухшими веками. Я терпеливо жду, когда глаза привыкнут к солнцу, что светило в зарешеченные окна, будто насмехаясь над нами. Лишний раз напоминая, что всё только начинается. Седьмой круг ада.

Смотрю на того, кто говорил со мной и узнаю в худощавом парне своего соседа по палате Пашку. И ты тоже...

- И ты тут? – хриплю. Надсадно и пиздец как больно.

- Шшш! – шикает на меня и кивает головой на открытую настежь дверь надзорной палаты. Надо же... а они тут прибрались. – Забыл про уши? Они только и ждут, когда ты проснёшься. Так что лучше не шуми.

Уголки мои обезвоженных губ дёргаются в подобии улыбки. Я пытаюсь сменить положение, но тут же чувствую скованность. Мудаки... на привязь «посадили».

- Я их матом обложил... - продолжил Пашка, осекаясь в сторону открытых дверей. Не просто открытых, а приваренных. В этой палате никогда не закрываются двери. Нельзя. Странно, что их вообще с петель не сняли до сих пор... - ну и, они долго не думали. Отправили обратно в надзорную. Так что, нам с тобой теперь по новой отматывать. А ты чего нюни распустил? Не знал, что сопли под запретом?!

Знал. Просто в какой-то момент не сумел сдержаться. Я хотел домой. Я хотел к родителям и к брату. Я хотел увидеть Паулу – мою собаку. Я хотел вернуться к друзьям. В нормальную жизнь.

Я рассчитывал на обычный стационар, а не на это дерьмо в виде твёрдой кровати, отвратительной жрачки и грёбаного банного дня, которого ждёшь, как второго пришествия. Звонить нам позволяли только один раз в неделю, и то не всегда. Плакать и даже смеяться, мать вашу, нам тоже было нельзя. Даже еда, которую приносили родственники, доставалась нам только с дозволения санитаров. А чтобы разрешили покурить, ты должен отдраить толчок ил выдраить столовку...

И это только цветочки. Ягодки прятались глубже.

...

Терапия? Какая на хер терапия? Даже смешно.

Единственная терапия, которой мы удостаивались — это шашки, домино и ещё кое-какие настольные игры. Книги, но их было так мало, что мы выстраивались в очередь, чтобы прочесть хотя бы Жюля Верна.

Пашка однажды стащил простой карандаш у санитара. Мы втихаря ночью играли в морской бой. Да, именно ночью. Потому что свет здесь не выключали даже в это время. А днём в палатах нам находиться было запрещено. Старались как можно меньше давить на грифель, чтобы тот не стирался быстро, так как поточить его было нечем. Этот карандаш стал моей отправной точкой.

В больнице ходили слухи, что некоторые из персонала пользуются пациентами. Ну, вы поняли в каких целях?

Всё было слишком просто. Ведь потом можно было сказать, что псих всё это придумал. Ему показалось. Это просто его больное воображение...

Хотя, какие слухи? Мы все об этом знали. Только толку от этого было мало. Фальсификации данных в медицинских картах говорили о том, что это просто "видения". Лечили ли здесь? Если лечение тебе подошло, то ты везунчик. Если нет — кто об этом узнает?

Это была моя вторая госпитализация. Я уже имел представление, как себя вести и понимал, чем чреваты шум, эмоции или простое непослушание.

Я плохо чувствовал себя после таблеток. Поэтому утреннюю дозу я стал прятать. Выплёвывал их при первой возможности и смывал в толчок.

Это было место, где было невозможно убежать от себя. Именно здесь, я начал осознавать как хрупок человек и его жизнь. Каким зыбким может быть твоё существование. И уверенность в том, что происходит вокруг тебя...

Карандаш... тупой и изгрызенный. Я смотрел на то, как он торчит из глотки санитара. Из-под него сочилась струйка крови. Сначала тонкая, но с каждой секундой та утолщалась и становилась гуще. Эта мразь таращила на меня свои поросячьи глазки и хватала воздух тонкими губами. Из его рук выпал телефон, на который он фотографировал обнаженную двенадцатилетнюю девочку, и отскочил к моим ногам. Я был не в себе. Я всё ещё стоял напротив него. Задыхаясь и не веря, что сделал это. К моей спине прижималась девчонка. В попытке спрятаться, она крепко сжимала свои тонкие пальцы на моих плечах. Я чувствовал, как она трясётся. Как мокрым заплаканным лицом трётся об мою застиранную до дыр рубашку.

Это было время, когда отец впервые вытащил мою задницу из ещё большей задницы. Я мог бы получить реальный срок. Только не на тех нарах, на которых сидят обычные зеки. А на тех, откуда ты уже точно не выйдешь дееспособным человеком.

Дело о насилии сдвинулось с мёртвой точки. Отец поспособствовал расследованию, но отношения между нами дали такую трещину, которая вряд ли способна затянуться...

...

Я открыл глаза, тут же осознавая, где нахожусь. Больничные стены мгновенно растворилась на задворках сознания и приняли очертания моей комнаты. На своих волосах я всё ещё ощущал пальцы Ярославы. Они так приятно путались в них, погружая меня в далёкое прошлое, где точно так же делала моя мать.

Только Яси след простыл. Я поднялся слишком резко, и голова закружилась. Меня резко повело в сторону и, если бы не стена, я бы скорее всего рухнул на пол. Кладбищенская тишина в доме погружала меня в панику. Она ушла? Сбежала? Блять...

Несколько секунд, чтобы собраться. Прикрыл глаза, унимая головокружение и прерывисто дыша через нос. Конечно, после всех открытий, которые она сделала за последние сутки, она будет дурой, если не воспользуется шансом бежать наутёк.

Не отпуская стену, я сделал несколько несмелых шагов и вышел из комнаты, вновь прислушиваясь. Босые ноги неприятно жалил холодный пол. Поджал губы с неприязнью осматривая тот разгром, который сам здесь устроил. Ненавижу бардак. Сука, он так раздражает.

Но когда я услышал тихий шелест, моё сердце ухнуло к ногам. Мягко, почти бесшумно я последовал на звуки. Дура. Точно дура... тебе всё мало, Яся? Какие ещё открытия ты решила для себя сделать?

Когда нашёл её в другой комнате, замер, всматриваясь в её фигурку, на которую она нацепила мои тряпки. Худые плечи едва заметно дрожали, а голова опущена. В этот момент я понял, что именно за шелест привлёк моё внимание. Чёрт. Сука. Моя глотка завибрировала от подступившей злости.

Я молча наблюдал за тем, как она перелистывает страницы моего блокнота и слишком тихо что-то шепчет себе под нос. Даю себе несколько мгновений, чтобы успокоиться и не причинить ей вреда. Она не заслуживает этого. Каким бы длинным ни был её нос... а ты, хренов псих, должен держать себя в руках... если, конечно, кишка не тонка.

Поэтому я почти давлюсь своим голосом, насквозь пропитанным фальшивым спокойствием:

- Нужно было тебя снова пристегнуть, - надломлено. Наблюдая за тем, как блокнот с моими рисунками выпадает из её рук, а плечи вздрагивают, когда он бьётся о пол возле её ног, - тебе не нужно было этого делать, Яра.

Глава 37

Ярослава

Я испуганно приподняла плечи, ожидая чего угодно. Ощущение тревоги сковало всё моё тело. Я боялась обернуться и взглянуть на него. Мои пальцы сжимаются в кулаки, а подбородок начинает бесконтрольно дрожать. С такой силой, что мне приходится стиснуть челюсти.

- Я не собиралась сбегать... - лгу, чтобы хоть как-то сгладить углы. Вряд ли он мне поверит, но это первое, что приходит в голову.

- Серьёзно? - Игнат обходит меня и опускается, чтобы поднять то, что я уронила. Поднимается, становясь напротив, и убирает книжку на полку, где она стояла прежде, - с трудом верится...

- Игнат, - на выдохе. Храбрюсь, встречаясь с ним взглядом. Ищу в его стальной радужке подтверждение своим мыслям. Или же опровержение. Но там снова пустота. Он смотрит сквозь меня, - здесь холодно...

Господи, что ты несёшь, дура? Он ведь не идиот. Он сразу всё понял...

- Понятно, - вскидывает тёмные брови. Так неожиданно и беззаботно, что одним щелчком выбивает почву из-под ног, - А это? Нашла что-то интересное? - кивает на полку, куда только что вернул свою записную книгу.