Голос ночной птицы - Роберт Маккаммон

— Кого вы имеете в виду под словом «она»? — спросил Вудворд.

— Ее. Вон, в камере. Ведьму. Рэйчел Ховарт.

— Хорошо. — Вудворд снова стер пот со лба. Стены тюрьмы будто смыкались над ним. Единственной в буквальном смысле слова отдушиной был люк в потолке, где виднелся квадрат серых туч. — Продолжайте.

— А потом… потом было еще больше греха и безобразия. Ведьма перевернулась, встала на четвереньки, и стало видно, что у нее сзади. Тогда этот полумужчина-полуженщина взялся за свой шпиль и залез на нее сверху. Я видел… такое видел, чего ни один христианин видеть не должен, сэр. Я вам точно говорю, в жизни я повидал виды, но в голове у меня все было в порядке. А теперь нет. Спросите мою Пэшиенс. Она вам скажет, я теперь ни к чему не пригоден.

— Это создание — полумужчина-полуженщина — продвинуло в мадам Ховарт свой пенис?

— Да, сэр. Эта штука запихнула свой ярд сзади.

— Не будем вдаваться в такие подробности, — сказал Вудворд с побелевшим лицом. — Что за этим воспоследовало?

— Вос… что, сэр?

— Воспоследовало. Что случилось после того, как это создание… — Вудворд помолчал, подыскивая подходящее слово, — завершило свое дело?

— Оно с нее слезло и пошло себе. А ведьма встала и начала одеваться. И тут вдруг кто-то назвал меня по имени, прямо над ухом, и я повернулся посмотреть, кто это.

— И вы увидели?

— Ну… я сильно был напуган. Там за мной стоял какой-то человек… и у него будто и лица не было. Только рот… это я помню. И он сказал: «Джеремия Бакнер, беги домой». И все. Наверное, я так и сделал, потому что следующее, что помню, это что лежу в кровати, весь в поту, и трясусь. Пэшиенс крепко спала, наверное, завороженная. Помню, петух закричал, и тогда я понял, что демоны ночи ушли.

— В это утро вы рассказали своей жене, что случилось?

— Нет, сэр. Мне было стыдно рассказывать Пэшиенс такие вещи. И еще я очень боялся, что ведьма убьет ее за то, что слышала. Я никому ничего не рассказал, даже когда услышал, что Элиас Гаррик видал. Потом мне Лестер Крейн говорил, что Стивен Дантон тоже такое видел — три твари с ведьмой, только они свои мерзости творили в доме, где жила до этого семья Пул, рядом с фермой Дантона. И я все равно держал язык за зубами.

— Что заставило вас переменить решение и сообщить о том, что вы видели? — спросил Вудворд. — И кому вы об этом рассказали?

— Я решил… после того, как нашли кукол в доме ведьмы. Я пошел прямо к мистеру Бидвеллу и все ему рассказал.

— Мне следует поговорить с мистером Дантоном, — сказал Вудворд Мэтью. — Отметь, пожалуйста, у себя.

— Не получится, — ответил Бакнер. — Он забрал всю свою семью и уехал два месяца назад. И дом Дантона после этого сгорел. А Лестер Крейн со своим выводком примерно тогда же собрал вещи.

Вудворд на минуту замолчал, приводя мысли в порядок.

— Вы знали Дэниела Ховарта?

— Да, сэр.

— Что он был за человек?

— Ну, молодой он был. Лет сорок, может, сорок пять. Большой такой. Его чтобы завалить, действительно нужен был демон, это я вам точно говорю!

— Вам выпадали случаи видеть мистера Ховарта вместе с женой?

— Да нет, не много. Дэниел был сам по себе. Не слишком общительный.

— А его жена? Она была общительна?

— Ну… тут не мне судить. Дэниел вот с этой женщиной были здесь года три. У него был приличный кусок земли, купил он его у голландца по имени Нидекер. У того голландца жена умерла родами, ребенок тоже не выжил, так он и решил все бросить. Дэниел был всегда такой спокойный. И ничего ему ни от кого не было надо вроде как. — Бакнер пожал плечами. — А женщина… ну, она, может, и хотела быть общительной, да только всегда выходила суматоха.

— Суматоха? Какого рода?

— Да вы на нее посмотрите, сэр. Если сможете вынести после того, что я вам рассказал. Она же помесь ниггера с испанцем. Вы захотели бы с ней сидеть на одной скамье в церкви?

— Ведьма ходила в церковь? — приподнял брови Вудворд.

— Пока не ударилась в ведьмовство, — пояснил Бакнер. — Она ходила два или три воскресенья. И никто рядом с ней не садился. От них, от португашек, вонь идет.

— То есть ее появление в церкви не приветствовалось?

— Да никто ей не мешал делать что хочет. Кто бы стал не пускать ее в дом Отца Нашего? Я только помню, как когда она в последний раз показалась там, кое-кто — я помню кто, только не скажу, — запустил в нее перед входом тухлым яйцом. Прямо в голову, сбоку. И знаете, что она сделала?

— Что?

— Села прямо на скамью как есть — с грязными волосами, с этой вонью, со всем — и не шевельнулась, пока преподобный Гроув не сказал последнее «Аминь» часа через четыре. Конечно, он малость поспешил — воняло-то в церкви будь здоров.

Краем глаза Мэтью заметил шевеление. Он поднял глаза, когда кончил записывать, — и увидел, что Рэйчел Ховарт стоит возле решетки, стиснув зубы, и на лице ее можно прочесть одну лишь свирепость. Правая рука женщины взметнулась в воздух — яростный жест, который заставил Мэтью крикнуть:

— Магистрат!

От одного этого крика у Вудворда могли вылететь остатки волос на голове. Он резко обернулся, а Бакнер издал сдавленный крик ужаса и поднял руку, защищая лицо от несомненного для него удара сатанинского пламени.

С громким треском рука женщины ударилась в решетку. Осколки темной красновато-коричневой чашки упали на солому. Мэтью увидел в пальцах женщины ручку от чашки — остальное было разбито вдребезги.

— Я допила чай, — сказала Рэйчел. Разжав пальцы, она уронила последний фрагмент на пол, внутрь камеры. — В таком виде хотела Лукреция Воган ее получить?

— Да, в таком. А тебе, Мэтью, спасибо, что помог мне облегчить пузырь. Не мог бы ты теперь собрать для меня осколки?

Магистрат обтер лицо рукавом и попытался призвать к порядку колотящееся сердце. Мэтью пришлось встать на колени и полезть рукой в камеру женщины, чтобы собрать все осколки. Она стояла над ним, и без того пугающая, но теперь, после рассказа фермера Бакнера, — совершенно внушающая ужас, пусть даже Мэтью был одарен способностью рассуждать здраво.

— Погодите, — сказала она, когда он начал вставать. Опустив руку, она подобрала кусочек, который он пропустил. — Возьмите и этот тоже.

Она положила осколок в протянутую ладонь, и Мэтью немедленно убрал руку сквозь решетку.

Вудворд положил осколки в корзину мадам Воган.

— Давайте продолжать, хотя, должен сознаться, мой ум сейчас представляет собой такую же неразбериху, как осколки этой разбитой чашки. — Он обеими руками потер виски. — Мэтью, у тебя есть вопросы к свидетелю?

— Да, сэр, — ответил он с готовностью и приготовился записывать собственные слова. — Мистер Бакнер, давно ли вы вынуждены ходить с этой тростью?

— С тростью? Ну… лет восемь, девять. Кости сдают.

— Насколько я понимаю, той ночью в саду вы были в ужасе. Ужас придает силу ногам, это я тоже знаю. Но когда та личность у вас за спиной сказала: «Джеремия, беги домой», вы действительно побежали?

— Не знаю. Наверное, да, потому что оказался у себя в кровати.

— Вы не помните, как бежали? Не помните, была ли боль в ногах?

— Нет, — ответил Бакнер. — Не помню.

— Через какую дверь вы вошли в свой дом?

— Дверь? Сейчас вспомню… вроде бы через заднюю.

— То есть вы не помните, какая это была дверь?

— Их всего две, — фыркнул Бакнер. — Задняя и передняя. Я был за домом, так что, наверное, вошел в заднюю.

— Той ночью было холодно? — спросил Мэтью, обмакивая перо.

— Февраль был, я же сказал.

— Да, сэр. Но мой вопрос, предложенный вам, таков: было ли холодно в ту ночь?

— Было, конечно. Не могло не быть — в феврале-то!

— Но вы не помните точно, было холодно или нет? Вы не вспоминаете ощущение холода?

— Меня, что ли, здесь судят? — Бакнер посмотрел на магистрата в поисках поддержки. — Чего это он добивается?

— В твоих вопросах есть какая-то цель, Мэтью?

— Да, сэр. Вы мне позволите их задать?

— Ладно. — Вудворд кивнул. — Только помни, пожалуйста, что мистер Бакнер — свидетель, а не обвиняемый.

— Мистер Бакнер, когда вы встали, чтобы выйти на улицу в эту холодную февральскую ночь, вы не задержались надеть верхнюю одежду?

— Верхнюю одежду? При чем она здесь?

— Куртку, — сказал Мэтью. — Плащ. Шляпу. Перчатки. Конечно, вы не могли не задержаться, чтобы надеть башмаки.

Бакнер наморщил лоб.

— Ну… да… конечно, я надел башмаки!

— А куртку?

— Ну да, помню, что и куртку надел! Вы меня за дурака держите?

— Никоим образом, сэр. Но эти детали вы сообщаете не очень уверенно. Скажите мне тогда вот что: когда вы услышали крик петуха, вы лежали в постели в башмаках и в куртке?

— Чего?

— Вы показали, что лежали в постели, весь в поту и дрожа. Вы в какой-то момент остановились снять башмаки и пальто перед тем, как лечь в постель?