Схизматрица - Брюс Стерлинг

Картель Дембовской

24.10.53

— Ну, Федор, вот уж не думал, что увижу тебя таким!

Лицо Рюмина под действием видеокосметики сияло поддельным здоровьем. Имитация была превосходной, но наметанный глаз Линдсея тут же опознал компьютерную графику во всей ее пугающей безупречности. Губы Рюмина двигались в общем соответственно, словам, но некоторые характерные мелочи выглядели ужасно фальшиво.

— И давно ты записался в механисты?

— Лет десять уже. Проволочки меняют ощущение времени. Знаешь, даже не припомню, где оставил свой родной мозг. Наверняка в самом неподходящем месте… — Рюмин улыбнулся. — Должно быть, он где-нибудь на Дембовской. Иначе бы получилось запаздывание.

— Мне нужно поговорить с тобой с глазу на глаз. Как по-твоему, сколько людей нас подслушивает?

— Только полиция, — заверил Рюмин. — Ты же — на одной из квартир гарема; все их звонки идут напрямую через банк данных Главного. Для Дембовской это — приватней некуда. Особенно для того, мистер Дзе, чье прошлое так же темно, как ваше.

Линдсей промокнул нос платком. Какая-то из новых бактерий здорово врезала по его носоглотке, ослабленной озонированным воздухом Инвесторов.

— На Дзайбацу все было не так. Там мы были рядом.

— Провода все меняют, — сказал Рюмин. — Мир превращается в систему входных данных. Мы все больше и больше склоняемся к солипсизму. Не обижайся, пожалуйста, если я вдруг и в тебе начну сомневаться.

— Ты давно на Дембовской?

— С тех пор как Замирение пошло на закат. Понадобилась тихая гавань, и эта оказалась самая подходящая.

— Значит, старик, путешествиям — конец?

— И да, и нет, мистер Дзе. Утрата мобильности компенсируется расширением сферы чувств. Захочу — могу подключиться к зонду на орбите Меркурия. Или в атмосфере Юпитера. Собственно, я это частенько и делаю. Раз — и я там, причем самым настоящим образом. Таким же настоящим, как, скажем, я сейчас в своей собственной комнате. Сознание, мистер Дзе, это совсем не то, что ты думаешь. Ты его связываешь проволокой, а оно куда-то перетекает. И данные всплывают пузырями откуда-то из самых его глубин… Жизнь, конечно, не совсем настоящая, однако и она имеет свои преимущества.

— А «Кабуки Интрасолар» ты бросил?

— Дело идет к войне, а потому звездные дни для нашего театра на время кончились. Большую часть нашего времени занимает Сеть.

— Ты занялся журналистикой?

— Да. Мы, проволочники, или, абстрагируясь от пропагандистских кличек, которые на нас повесили шейперы, — старейшие механисты, — имеем свои методы передачи информации. Сети новостей. Порою это очень близко к телепатии. Я — здешний обозреватель церерской «Дейтаком Нетуорк». Я — гражданин Цереры, хотя юридически иногда гораздо удобнее считаться чьей-нибудь электронной аппаратурой. Вся жизнь наша есть информация. Даже деньги. Жизнь и деньги для нас — одно и то же.

Синтезированный голос старого механиста звучал спокойно и бесстрастно, но Линдсея охватила тревога.

— У тебя что, неприятности? Может, я чем-то могу помочь?

— Мальчик мой, — сказал Рюмин, — за этим экраном — целый мир. Черты его столь расплывчаты, что даже жизни и смерти приходится отойти на галерку. Среди нас есть такие, чей мозг разрушился годы и годы назад. Они ковыляют до сих пор лишь на прежних инвестициях да заранее составленных программах общего назначения. Если об этом узнают — объявят их юридически мертвыми. Но мы своих не выдадим. — Он улыбнулся. — Считай нас, мистер Дзе, чем-то вроде ангелов. Духов на проволоке. Иногда так легче.

— Я здесь чужой. Надеялся, что ты мне поможешь, как тогда. Мне нужен совет. Мне нужна твоя мудрость.

Рюмин вздохнул с точностью прямо-таки автоматической.

— Я познакомился с Дзе, когда мы оба ходили в жуликах. Я верил ему. Я восхищался его дерзостью. Тогда и ты был мужчиной, и я. Теперь — не то.

Линдсей прочистил нос и с дрожью отвращения отдал засморканный платок роботу.

— В те времена я был готов на все — даже умереть, — но остался жив. Я продолжал искать — и нашел. Нашел себе жену, и между нами не было притворства. Мы были счастливы вместе.

— Рад за тебя, мистер Дзе.

— А когда появилась опасность, я бежал. И теперь, через четыре десятка лет, я снова бродяга.

— Сорок лет… Целая жизнь для человека, мистер Дзе. Не заставляй себя быть человеком. Наступают времена, когда с этим приходится расстаться.

Взглянув на протез руки, Линдсей медленно, один за другим, сжал пальцы в кулак.

— Я и сейчас люблю ее. Нас разлучила война. И если снова наступит мир…

— Ну, пацифистские сентиментальности нынче не в моде.

— Рюмин, ты оставил всякую надежду?

— Слишком стар я для разных страстей, — отвечал Рюмин. — И не проси меня ввязываться в рискованные дела, мистер Дзе, или кто ты там теперь. Оставь мне мои потоки информации. Я есть то, что есть, ничего назад не вернуть и сначала не начать. Эти игры — для тех, кто еще сохранился во плоти. Кто еще может излечиться.

— Ты уж извини, — сказал Линдсей, — но мне нужны союзники. Знание — сила, а я знаю вещи, которых никто другой не знает. Я буду бороться. Нет, не с врагами. С обстоятельствами. С самой историей. Я хочу вернуть свою жену, Рюмин. Мою супругу — шейпера. Свободной, чистой, без всяких пятен и теней. И если ты не поможешь мне, кто поможет?

— Есть у меня друг, — после некоторых колебаний ответил Рюмин. — Фамилия его Уэллс…

Картель Дембовской

31.10.53

До пришествия людей Пояс астероидов самоорганизовался согласно физике дисперсных систем. Части его классифицировались по степеням десятки. На каждый астероид, начиная от тысячекилометровой Цереры до триллионов не нанесенных на карты булыжников, двигавшихся в гравитационном поле Солнца с относительной скоростью пять километров в секунду, приходилось по десятку втрое меньших.

Дембовская принадлежала к третьему рангу, около двухсот километров в поперечнике, и, подобно всем прочим телам, на гелиоцентрической орбите, отдавала дань законам вероятности. Еще во времена динозавров по Дембовской шарахнуло нечто довольно крупное. В долю секунды визитер появился и был таков, оставив после себя куски расплавленного взрывом и разбрызгавшегося пироксена, вкрапленные в кору астероида. В точке взрыва кремний основного тела Дембовской был расколот, и астероид раскрылся рваным вертикальным ущельем двадцати километров в глубину — до самого никелево-железного своего ядра.

Ныне большая часть ядра была выгрызена ненасытной промышленностью. В ущелье располагался Картель Дембовской. Вниз, уровень за уровнем, в ослабевающее притяжение уходили длинные террасы; с изменением уклона то, что было стеной, переходило в пол, покуда — в точке, наиболее близкой к невесомости, — понятия «пол» и «стена» не теряли всякий смысл. У дна ущелья мир расширялся, образуя гигантскую пещероподобную выработку, полое сердце Дембовской, из которого многие поколения автоматических горнодобывающих машин выгрызали металлы и руды.

Это нора была слишком велика, чтобы заполнять ее воздухом. Здесь, в невесомости и вакууме вблизи центра астероида, располагалась новая тяжелая промышленность — криогенные заводы, претворявшие намеки и воспоминания, вытянутые из выжженного сознания Майкла Карнассуса, в постоянный и неуклонный подъем ценных бумаг картеля Дембовской на мониторах сотни миров.

Утроба Дембовской, укрытая под многокилометровой каменной толщей, надежно хранила промышленные секреты. Жизнь, словно замазка в трещину, заползла в глубь планетки, выгрызла ее сердце и заполнила пустоту машинами.

Для центральной полости дно ущелья являлось нижним ярусом внешнего мира. Здесь и располагалась контора Уэллса, откуда его служащие двадцать четыре часа в сутки перехватывали все информационные потоки Союза картелей под квазинациональной эгидой церерской «Дейтаком Нетуорк».

Стены кабинетов были сплошь покрыты экранами и липучкой; тускло мерцая, они заполняли воздух непрерывным бормотаньем. Под ногами и над головой к липучке были прилеплены распечатки; репортеры в наушниках переговаривались по аудиосвязи или энергично колотили по компьютерным клавишам. Все выглядели молодо, а одеты были с рассчитанной экстравагантностью. Сквозь разговоры, частый треск принтеров, жужжанье дататайпов пробивалась негромкая музыка — хрупкий звон синтезаторов. В холодном воздухе стоял запах роз.

Секретарь доложил об их приходе. Его волосы выбивались из-под свободного механистского берета. Объемистость берета заставляла предположить наличие в черепе разъемов. На лацкане секретаря красовался патриотический значок с изображением большеглазого лица Майкла Карнассуса.