Ложь во имя любви - Розмари Роджерс

– Но почему, Филип? Почему?

Он окончательно вышел из себя:

– Потому что он всегда меня ненавидел! С самого детства! Не мог, видимо, перенести, что дядя отдавал предпочтение мне. Потом, когда я служил на «Бесстрашном» офицером, а он – простым матросом, Челленджер, невзирая на строгие корабельные порядки, только и делал, что провоцировал меня, насмехался, дразнил. У меня не было выбора: я был вынужден…

– Что ты натворил? Расскажи, Филип, я должна все понять.

– Ничего не натворил, а распорядился, чтобы его наказали за непочтительность. – Это было произнесено почти шепотом. Потом его голос окреп. – Пойми, служба есть служба. На военном корабле я не мог позволить себе проявить слабость, чтобы он и дальше меня запугивал. Он отлично это знал, но не оставлял своих попыток досадить мне. В конце концов, когда мы стояли в вест-индском порту, случился мятеж. Он и его сообщники увели корабль. Это было в Санто-Доминго, как раз во время восстания рабов. Они направились к испанской половине острова и, как стало впоследствии известно, попали к испанцам в плен. Испанцы не пожелали возвратить судно, и моя карьера пошла прахом. Мне следовало его повесить, тогда все было бы в порядке, но я проявил снисходительность. И вот теперь он возник снова – и не где-нибудь, а в самом сердце Франции! Что ему здесь надо? Чего он хочет? Он не побрезгует и шантажом, уж я-то его знаю!

Он по-прежнему до боли сжимал ей руки, но она, ошеломленная рассказом Филипа, не смела вырваться. Его лицо, озаренное лунным светом, выглядело страдальческим. Бедняжка Филип! Но в не меньшей степени она жалела и самое себя: ведь теперь, когда он поведал ей все как на духу, она тем более не могла рассказать ему о своей связи с Домиником Челленджером: Филип будет ее презирать и отвернется от нее. Кузены!.. Она ничем не могла ему помочь. Не предостеречь ли его? Небрежно оброненные Домиником слова о том, что она рискует остаться вдовой, приобрели новый, еще более зловещий смысл. Мариса искала слова, чтобы утешить Филипа и не выдать себя.

«Какая же я трусиха!» – в отчаянии подумала она и вздрогнула от неожиданности.

Жозеф Фуше был непревзойденным мастером постановки подобных сцен. Он собрал всех, кого требовалось, привел их сюда и теперь мог спокойно наблюдать за их реакцией, мысленно отмечая все, достойное его внимания.

– Вот вы где, сеньорита! – игриво произнес он. – Сочувствуя вашим мукам жажды, я принес шампанского, прихватив с собой одного господина, мечтающего познакомиться с вами. Может быть, вам о чем-то говорит его имя? Сеньор Педро Ортега!

Мариса приросла к месту, глядя на насупленную физиономию испанца. За ним стоял с серыми, как дым от адской жаровни, глазами Доминик Челленджер, сложив руки на груди. За него цеплялась тетя Эдме. Рядом с тетей стоял устроитель бала принц Беневенто с обычной циничной ухмылкой на устах.

Он и нарушил затянувшееся молчание, проговорив нараспев:

– Дорогой мой Фуше, я надеюсь, у вас есть веские основания для устройства этого театрального действа. В противном случае я буду вынужден назвать это крайней бестактностью.

Профиль Филипа Синклера выглядел как профиль мраморной статуи, залитой лунным светом. Он медленно сжал кулаки.

– Ах, Мариса! – с упреком выдохнула Эдме.

Педро Ортега грозно наклонил голову:

– Весьма сожалею, сеньорита, что вы предпочли убежать от меня. Если бы я знал, что вам так отвратителен мой костюм, то обязательно сменил бы его на другой.

Мариса собиралась с силами, чтобы ответить. Она чувствовала себя загнанным в угол зверьком и решила никого не щадить, в том числе и себя.

– Вы опоздали со своими сожалениями, сеньор. Полагаю, вы искали простушку-жену помоложе годами, зато с хорошим приданым. Мне повезло: я подслушала, что вы говорили на сей счет приятелю, тоже здесь присутствующему. Крайне удивлена, что у вас хватает наглости смотреть мне в глаза после имевших место событий, в которых вы приняли непосредственное участие!

Он покраснел и промямлил:

– Dios mio![15] Откуда мне было знать?.. Мы все думали, что вы всего лишь цыганка…

– Чрезвычайно интересно! – протянул Талейран, щурясь. – Непонятно только, при чем тут мы? Не могу себе представить, чтобы прошлое этой дамы представляло угрозу национальной безопасности, дружище Фуше. Зачем вы привели нас сюда как свидетелей вполне личной встречи?

К изумлению Марисы, конец неприятной сцене положил Доминик Челленджер. Сбросив руку тети Эдме, он выступил вперед и, схватив за руки Марису, притянул ее к себе.

– Ни спорить, ни секретничать больше нет причин, поскольку ретивые шпионы герцога Оранского, судя по всему, докопались до истины. Педро совершенно правильно напомнил, что Мариса переоделась цыганкой, каковую я сделал своей любовницей. Во Францию она приплыла со мной. – Его тон становился все более язвительным. – Есть ли возражения у присутствующих господ? Сознался ли я в преступлении против вашей Республики, досточтимый герцог?

Эдме вскрикнула, словно ее ударили кинжалом; Педро Ортега насупился, но промолчал; Филип Синклер издал невнятный горловой звук, напоминающий предсмертный хрип.

Один Тайлеран засмеялся, чем усугубил расстройство Фуше:

– L’amour![16] А вы что нафантазировали, дружище? Роялистский заговор? Тайные козни? Судя по всему, вы извлекли наружу всего лишь некие деликатные обстоятельства, в которые нам совершенно не следовало совать нос. Примите мои глубочайшие извинения, сеньорита, а также все присутствующие.

Фуше почувствовал, что почва уходит у него из-под ног, и совсем потерял голову.

– Прошу прощения, сударь, – крикнул он, – но это еще далеко не все! Скажем, месье Синклер – англичанин, родственник герцога Ройса, его отец – член английского кабинета министров. Сеньорита, вхожая в наши правящие круги, определенно отдает предпочтение его обществу. А как быть с тщательно скрываемым родством между месье Синклером и вот этим господином, именующим себя американцем?

– Я не просто именую себя американцем, ваша светлость, но и являюсь гражданином Соединенных Штатов. Желаете доказательств? Если угодно, обратитесь за ними к господину Ливингстону. Что касается упомянутого вами родства между мной и Синклером, то, уверяю вас, ни ему, ни мне нечего скрывать. Могу честно сказать, что я – законнорожденный бастард.

Мариса попыталась освободиться, но оказалась пленницей Доминика Челленджера, который крепко прижал ее к своему гранитному телу. Одна его рука повелительно легла ей на талию.

– И ты еще смеешь… Значит, ты признаешься?.. – пробормотал Филип Синклер.

– При чем тут законнорожденность – незаконнорожденность? – не выдержал Фуше, расставшись со своей обычной бесстрастностью. – Главное в другом: кто бы ни были его настоящие родители, месье Челленджер – никакой не Челленджер, а виконт Стэнбери и, не исключено, будущий герцог Ройс. Англичанин, прикидывающийся американцем, – разве не любопытно? – Он снизил голос до зловещего шепота. – Что вы теперь скажете о своей связи с этой юной дамой, подданной Франции по матери, которую вы, по вашему собственному признанию, лишили невинности?