Синдром Клинтона. Моральный ущерб - Макс Нарышкин

Истасов молчал, глядя перед собой. Видимо, на эту тему разговаривать с малознакомыми людьми он не собирался.

— Ладно, не отвечайте.

И Тихон с изумлением посмотрел на профессора.

Тот поправил очки.

— Может быть, — процедил консультант по корпоративным отношениям, — вам известно еще что-то, что вы пожелали бы держать от меня в тайне?

— Быть может, — согласился тот.

— Быть может, я вам нужен был только для того, чтобы вы беспрепятственно вошли в «Регион»?..

— Вы удивительно проницательный малый, — согласился Берг и в очередной раз поправил очки.

— А быть может, старая шкура, ты имеешь что-то общее с этими педиками?

— Куртеев, я знал, что вы умный малый, но не догадывался, насколько. Видимо, мне стоило принять это во внимание, готовя вас для «Региона».

Невероятно заинтригованный беседой пленников, Истасов развернулся и теперь с нескрываемым интересом наблюдал за ссорой недавних партнеров.

— А быть может, ты такой спокойный, потому что никто не помешает мне разбить твое гадкое лицо? — Голос Куртеева крепчал с каждой секундой. — Ты думаешь, что находишься здесь, среди подельников, в полной безопасности?

— Вы движетесь к истине, Куртеев, — похвалил Берг. — Еще немного, и вы ее п-познаете…

— Уверен ли ты на сто процентов в том, что сейчас подозреваю я?!

— Я бы даже сказал — на сто один процент, если бы такое представляли возможным правила математики.

— Ах ты, старая перхоть… колода раздолбанная… Как я мечтал сказать тебе это долгих два года… Ты надеешься на мое благоразумие?.. Ты думаешь, я благоразумен?.. Ты полагаешь, что профессионал в области конфликтологии не способен на лирику?.. Сука!!

Рванувшись вперед, Куртеев схватил профессора за голову и резко наклонил к полу.

Телохранители Истасова приступили к работе. Конфликтология — предмет далекий от программы обучения телохранителей. Бодигард — лицо, отвечающее за жизнь хозяина. Иногда эти же люди — не самые подготовленные бодигарды — выполняют мелкие поручения боссов. К поручениям относятся и те, которые еще не прозвучали, но о которых можно догадываться. Схватка конфликтолога «Региона» с профессором социологии в салоне микроавтобуса боссом Истасовым как один из возможных вариантов развития событий не предполагалась. Соответственно, она не предполагалась и даже считалась за нарушение порядка телохранителями. А потому они приступили к работе.

Сидящий ближе всех к Куртееву мгновенно выбросил вперед руки и привстал с сиденья. И в следующую секунду он испытал чувство, близкое к изумлению. Страх за жизнь пришел позже, во время второго мгновения. А сейчас, ощущая, как в его шею над левой ключицей вошло что-то длинное и острое, он лишь присел и охнул…

Вырвав заколку из шеи телохранителя и по-прежнему не поднимая головы профессора, Тихон с размаху всадил ее в шею Макса. Микроавтобус чуть вздрогнул и под глухой вскрик водителя стал ползти на дороге.

Из раны на шее бодигарда вырвалась горячая струя и ударила в лицо сидящего напротив него человека. Ослепленный кровью напарника, он отшатнулся назад, ударился затылком о стену и почувствовал, как полегчало у него под мышкой…

Трудно представить, что случилось бы, окажись вынутый из кобуры пистолет на предохранителе. Хотя любой, кто наделен хотя бы мизерным даром предвидения, представить последствия мог легко. И дело вовсе не в том, что у Куртеева не было времени, он просто не знал, где на пистолете находится предохранитель. Что же касается времени, то можно вообразить, в каком нелепом положении оказался бы консультант, если бы у пистолета еще не был передернут затвор. Телохранители всегда готовы выдернуть пистолет и выстрелить, патрон всегда в стволе их пистолета, но знал ли об этом консультант? Он не знал. Он просто использовал единственный выпавший ему шанс… спастись.

…Бодигард так и не успел протереть глаза. Он даже не слышал выстрела. Пуля девятого калибра пробила ему лоб и вышла из затылка, разбрасывая по салону фрагменты черепа и густые липкие мозги…

Куртеев нажимал на спусковой крючок, пока тяжелый затвор, вхолостую лязгнув, не отлетел назад.

Микроавтобус сбил ограждение трассы и теперь летел вниз со скоростью, с которой ехал по дороге. Мертвый Макс болтался за рулем вперед, право, влево, и ему было решительно наплевать на кисло-сладкий, перемешанный с нестерпимо сырым, мясным запахом дух в салоне.

Микроавтобус мчался к собственной гибели.

Истасов не мог этому помешать. Находясь в прострации, в которую впал сразу после того, как из шеи его человека, словно из детской брызгалки, ударила тугая струя крови, он цеплялся ногтями за обшивку сиденья и даже не смотрел в ту сторону, где должен был закончиться жизненный путь его комфортабельного микроавтобуса…

В простреленные насквозь борта врывался свет фар проезжавших по трассе машин и рисовал в салоне трассирующие штрихи. В этих ярких струях металась пыль, и казалось, что картина нереальна, нелепа. Сейчас автобус остановится, и все отдышатся…

Микроавтобус словно обезумел. Он уже не ехал. Он подпрыгивал и высоко взлетал над землей. И каждый раз, когда он отрывался от земли, у Истасова холодели ноги, внутренности опускались куда-то вниз, и он слышал рев многосильного двигателя.

Выронив пистолет из руки, Куртеев схватил Берга в охапку и повалился с ним на пол. Туда, где разливалась густой и блестящей лужей кровь из трех безжизненных тел.

— Мы переворачиваемся!.. — неестественно искренне вскричал Истасов, когда микроавтобус, решив совершить последний прыжок, оторвался от земли так, словно с ней прощался…

Понять что-то было невозможно. Сначала Берг повалился на Куртеева, потом на Тихона рухнул Макс, сверху его придавили несколько грузных, потяжелевших от смерти бодигардов, а потом вдруг все изменилось, и Тихон оказался поверх этой кучи, вращающейся в строгой последовательности — справа налево… И тут же ушел под нее.

Он видел сияющую кровью голову Берга. Перекошенное от ужаса лицо Истасова, безразличные рожи телохранителей, ноги, руки, перстни — все смешалось в его голове, и наступила тьма…

Глава 24

Когда он разлепил веки, ему стало смешно и легко. Какая разница, где он? — в чистилище ли, готовясь пересесть к ручью, на грязной ли земле. Единственные две вещи, которые, казалось, не пострадали в этом аду, были: аккумулятор и магнитола. Опустив приподнятую над растерзанным, измазанным чем-то липким потолком, выполняющим сейчас роль пола, голову, Тихон снова закрыл глаза. Из радиолы струилась музыка бывшего автобусного кондуктора Гордона Мэттью Самнера, известного теперь как Стинг. Просто повезло человеку. Он пел что-то о том, как хорошо бывает в теплый осенний вечер, подняв воротник, выйти из дома и направиться навстречу судьбе. Впрочем, за дословный перевод Куртеев не ручался. Песню он слышал впервые, а в голове происходило что-то среднее между колокольным звоном и гудением проводов высокого напряжения.

— Берг… — позвал, не узнавая своего голоса, Тихон.

Провода ныли, колокола били, и за этими звуками ничего нельзя было разобрать.

— Берг…

Уже привыкнув к темноте, он раскрыл глаза и чуть шевельнул телом. К его величайшему удовольствию, каждая клетка тела, от пятки до макушки, отозвалась болью. Значит, еще на земле. Тихон не представлял, как можно сидеть у ручья, живоописанного Викой. И страдать, к примеру, от зубной боли. Значит, по-прежнему, на земле. И все работает, хотя и болит.

Нащупав опору, он поднялся и тут же рухнул. Колено уткнулось в чье-то лицо, и Куртеев сказал себе, что это не лицо профессора.

— Берг, черт бы вас побрал!..

— Это вас п-побрал бы, — послышалось откуда-то из угла показавшегося таким большим, а теперь кажущегося таким маленьким салона. Виной тому было, видимо, неправильное размещение тел в пространстве.

— Бе-ерг! — протянул Тихон и рассмеялся.

Просто им повезло.

Открыть хотя бы одну из дверей не представлялось возможным. Микроавтобус совершил столько прыжков и кульбитов, что все створки вмялись в кузов и едва ли не срослись с ними. Стекла осыпались. И только сейчас Куртеев понял, почему это волосы его трепещут, а голове прохладно. Сначала он подумал, что это от ужаса.

Выбравшись сам, он принялся протаскивать тело Берга в узкое окно.

И только сейчас рассмотрел, во что превратился ухоженный, требовательный к своему внешнему виду профессор. Его голова, по которой за шестьдесят лет жизни никто ни разу ничем не ударил, сегодня узнала, что это такое. Глубокая, однако не до кости, ссадина пролегла от затылка почти до лобовых морщин Игоря Оттовича.

— С ума сойти, — проскрипел Куртеев. — Столько крови… Как вы себя чувствуете?

— Очень хорошо. Как человек, у которого разбита голова. Посмотрите, не остался ли там кто в живых…