Наливайко - Иван Леонтьевич Ле
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В полночь поднялись и двинулись на восток, где Синан-паша уничтожал села, полонил девушек, забирал в неволю и без того порабощенных своими панами и дуками людей. Беглецы из Валахии искали спасения у Наливайко и рассказывали, что Синан-паша берет в плен только тех, у кого нечем откупиться, выкупить жену или дочку. Богатые остаются в селах, они даже помогают Синан-паше.
Скорым маршем проехала конница на свежих семитрадских конях; проходили пешие в хорошей одежде и с отборным оружием. Несколько пушек с обученными самим Наливайко артиллеристами завершили поход уже под самое утро.
12
Посол короля Рудольфа Эрих Лясота ловко ускользал от погони под самым носом у Жолкевского. Станислав Хлопицкий, что ни день, исчезал с дороги куда-то в сторону, заметал все следы.
Агенты Рудольфа везли с собой подарки императора запорожцам — восемь тысяч червонцев золотом, клейноды и знамена с императорскими гербами. Под немецкими стягами должны были выступить запорожские старшины на поддержку завоевательных планов Рудольфа.
На Эриха Лясоту Рудольф II не мог жаловаться. Еще в битве под Бычиною против Замойского Лясота доказал свою преданность династии Габсбургов. Разбитый Замойским и Жолкевским эрцгерцог Максимилиан, неудачный претендент на польский престол, попал в плен. Верный слуга его, Лясота, пожертвовал своей свободой, сам сдался в плен победителю-канцлеру, чтоб быть вместе со своим государем… Такой слуга сумеет сохранить и тайну императорского посольства, честно выполнит службу Рудольфу. Обходя отряды и посты Жолкевского, Лясота, точно уж, ускользал от погони и продолжал путь в Сечь. То у главнокомандующего венгерских войск Христофора фон Тейфенбаха оставлял золотые червонцы, то посылал за ними своего помощника Гейнкеля, а сам с Хлопицким пробирался дальше, стороной от дороги… Во владениях панов Синявских, на реке Буг, чуть было не попал в руки приграничных войск Жолкевского. К счастью, во-время подвернулся молодой поляк из Замостья, которым занялись жолнеры и назойливый хорунжий, а тем временем Лясота очутился уже в Покове.
В Базавлук Лясота прибыл летом 1594 года. Летний зной уже спалил луговые травы на холмах, и малочисленные лошади сечевой стражи паслись в низинах возле самого Чортомлика. Оповещенные Хлопицким сечевики выслали навстречу императорскому послу пышную свиту, дали залп из гаковниц в честь его прибытия.
— Рад застать и видеть славное казачество в добром здравии, — приветствовал Лясота сечевиков, чтоб поднялись насупленные запорожские брови и приветливей взглянули глаза. Встретили его без гетмана, — Микошинский находился в походе на крымских татар, — поселили при коше и заставили ждать гетмана.
Около двух недель посол Рудольфа терпеливо выжидал Микошинского, ежедневно получая от Хлопицкого секретнейшие донесения про кош. Сечевое начальство, по его словам, было радо послу, но среди казаков-бедняков, которые попадали иногда в Сечь, когда бежали от помещиков, ходили и неблагоприятные для немца толки.
Но вот Микошинский вернулся из похода, полюднело на Базавлуке. Гетман привез пленного из знатных татар и на радостях подарил его Лясоте. Послы от московских бояр, в то время тоже прибывшие с подарками в Сечь, неприязненно отнеслись к такому поступку гетмана и передали ему об этом через посольского дьяка. Чтоб успокоить бояр, Микошинский первыми принял их в круге старшин.
А несколько времени спустя Эрих Лясота. изложил на сечевом круге цель своего посещения и сообщил о цесарских подарках.
— А где же те червонцы немецкие? — воскликнуло несколько голосов.
— Червонцы, уважаемые рыцари, у Якова Гейнкеля, моего помощника, в посольстве.
— Посчитать бы их, а то и обмануть могут. Сколько прислал император?
— А не медяков ли заморских подсунут нам эти баре в подрясниках?
Лясота терпеливо слушал и не спешил. Как он и ожидал, казаки не обрадовались, узнав, что император прислал лишь восемь тысяч.
— Хозяин приданого за дочкой дает больше, чем император за военный поход нам отсчитал. Не пан ли Остап Хлопицкий это посоветовал? Сам, верно, больше хапнул…
— Этого паночка из наших пустить бы без штанов с кручи в Чортомлик. Торгует душами украинскими..
С поддержкой Лясоты горячо выступил кое-кто из старшин. Полковник Лобода несколько раз прошелся среди старшин, совестил казаков и вышел в круг с такой речью:
— С Москвою нам, господа, не легко договариваться, хотя русские одной с украинцами веры.
— Одной крови, а не только веры! — крикнули из толпы казаков.
— Кровь тут ни при чем…
— И крови, славное казачество, — согласился Лобода. — Бояре прислали только грамоту, а император грамоту с паном Лясотою на словах передал — да и так верим, — зато червонцы, я сам их видел, натурально препроводил в самую Сечь. А нам, славным рыцарям, какого рожна еще надо? Лишь бы деньги! Да я, ваш полковник, разве не с вами недавно только вернулся из-под Белогорода? А чем мы разжились в этом походе? Тряпку на онучи, старый дукат турецкий, да с турчанкою позабавились без разбора… А тут, пусть пока что восемь тысяч, но они ведь уже готовенькие бренчат не под саблею, а в карманах лыцарства…
— Пан полковник годился бы в казначеи даже и полякам.-..
— Иудина привычка у наших полковников!
— За тридцать серебренников, а то и за медяки, не то что за восемь тысяч червонцев продадут!
Лобода и старшины оглянулись в ту сторону, откуда раздались насмешливые. голоса.
Гетман Микошинский гневно осадил строптивых:
— Недомыслие, срам! Мы идем туда, где нужны наши боевые руки воинов. Ведь лыцари мы, а не батраки. Почтенные казаки с нами пойдут, а упрямая бесштанная чернь не понимает выгодных предложений императора, ей бы только шататься по куреням. Отказываюсь быть гетманом у людей, которые не дорожат своей лыцарской казачьей славой и честью запорожского имени. Поход, если он как следует оплачен, и есть наш настоящий казачий хлеб…
Лишь на третий день удалось Микошинскому и старшинам уломать сечевой круг, и запорожцы согласились, наконец, на предложение Рудольфа. Правда, нет у них коней для службы его величеству, и это задержит их выступление, но беде этой они помогут, пройдя Украину, а там и Валахию… Вспотевший от трехдневного лукавствования дипломат Рудольфа, наконец, мог записать в свой дневник:
«.. передал старшинам восемь тысяч червонцев золотом среди поля, где водрузил стяг его величества. Они разостлали на земле кобеняки и велели старшим казакам пересчитать деньги».
На том же круге сечевики решили направить Хлопицкого к московским
