Сочинения - Дионисий Ареопагит

Я уже не говорю о дивных событиях, совершившихся в Египте, о божественных знамениях, произведенных в других местах; я упоминаю только о тех небесных явлениях, которые всеобщи, известны везде и всем. Аполлофан, конечно, скажет, что все это несправедливо, но это сохранилось в священных сказаниях персов, и маги доныне празднуют память тройственного Митры. Впрочем, он не верит этому, может быть по незнанию или неопытности; напомни же ему по крайней мере о затмении, бывшем при распятии Иисуса Христа; тогда мы оба находились в Илиополисе и своими глазами смотрели на дивное совпадение солнца и луны (этому совпадению в то время быть не следовало) [[53]], а потом видели, как луна, вдруг отделившись от солнца, с девяти часов до вечера стояла против него и опять вполне освещалась его лучами.

Напомни ему также и о другом обстоятельстве: что это совпадение, как обычно, началось с восточной дуги солнца и продолжалось в противоположной его оконечности, а потом луна вдруг обратилась назад и очистила прежде не ту сторону, которую сначала закрыла, а противоположную ей (западную). Вот явления, в то время происшедшие, — такие явления, которые могли быть произведены одним Христом, Высочайшей Причиной всякого бытия, совершающей великие и дивные чудеса, им же несть числа!

Скажи Аполлофану, если нужно, все это и, если можно, обличи его с тем, что тогда он со мною и вместе был, и вместе смотрел, и вместе рассуждал, и вместе удивлялся; тогда он даже проникнут был как будто духом пророчества и, обратившись ко мне, говорил: «Любезный Дионисий! Это изменение порядка есть дело Божие!» Того, что я теперь сказал, для письма довольно, а чего недостает, дополнишь сам и этого во многом мудрого мужа совершенно обратишь к Богу. Может быть, он и не откажется признать с кротостью сердца истину нашей веры, стоящую выше всякой мудрости человеческой.

8. К монаху Демофилу (о своеволии и кротости)

Благородный Демофил!

Еврейская история говорит о святом Моисее, что он удостоился и боговидения за свою великую кротость. И если когда представляет его чуждым этого божественного видения, то прежде удаления его от Бога представляет удаление его от кротости. Она говорит, что разгневался на него яростию Господь, когда он слишком упорствовал и противился Его божественным советам. Также когда возвещает о его божественном избрании, то преимущественно прославляет его подражание благости Божией, ибо он был весьма кроток, почему и называется рабом Божиим и признается достойным высшего перед всеми пророками боговидения. Да и когда у него и у Аарона некоторые дерзновенно оспаривали первосвященство и начальство над народом, он явился выше всякого честолюбия и любоначалия и уступал власть над народом всякому, кто только был избран Богом. Когда же, несмотря на это, не переставали умышлять против него, порицали прежние его поступки, угрожали ему и почти налагали на него руки, тогда он воззвал о спасении ко Всеблагому, не переставая быть кротким: говорил весьма смело и вместе весьма скромно, что он никак не виновен в тех бедствиях, которым подвергались вверенные его начальству, ибо знал, что тот, кто беседует с благим Богом, должен, сколько возможно, быть подобен Ему и в своей совести уверен в правоте своих поступков. Отчего богоотец Давид сделался другом Божиим? Конечно, потому что он был добр и снисходителен к врагам. Преблагой и Влаголюбивый говорит о нем: Обретох мужа по сердцу Моему. Да и закон дан был, чтобы не презирать даже скота, врагу принадлежащего. И Иов за незлобие оправдан. Иосиф не мстил братьям своим за коварство их, и Авель с простотой и без подозрения сопутствовал брату своему, убийце. Слово Божие всех таковых благих прославляет, которые не только не мыслят и не делают зла, но и, терпя злобу других, не отступают от добра, а, напротив, подобно Богу, благодетельствуют и злым, оказывают им великую благосклонность и со всей скромностью склоняют их к подобным поступкам.

Но возведем выше взор свой: не будем говорить ни о кротости святых мужей, ни о благости человеколюбивых ангелов, милосердствующих о людях, молящихся о благе их, удерживающих зловредные и губительные силы, соболезнующих о злых и радующихся о спасении возвращающихся к добру, и, что еще говорит слово Божие о благодетельных ангелах, все оставим, и, озаряясь благотворными лучами истинно благого и преблагого Христа, возведем просвещенный ими взор на Его божественные благодеяния. Не есть ли это поистине знак неизреченной и непостижимой благости, что Он привел существа в бытие, что во всех их сохраняет его и хочет, чтобы все всегда были близки к Нему и каждое по своей способности приобщалось Его? Тем более что и тех, которые удаляются от Него, Он не оставляет Своей любовью, но старается их удержать, умоляет их не пренебрегать Тем, Кто любит и осыпает их благами, Кто терпеливо переносит, когда они безрассудно Его обвиняют, и Сам же защищает их. И еще больше обещает послужить им: увидев еще издали идущих к Нему, Он бежит уже и встречает их, Собою всем всецело обняв их, лобызает, не обвиняет за прежние поступки, но радуется о настоящем, учреждает торжество, созывает друзей, т. е. всех добрых, чтобы дом Его исполнился веселящимися. Демофила же и всякого, кто ненавидит добрых, справедливо укоряет, но вместе и научает добру, чтобы он исправился, ибо как можно, говорит Он, доброму не радоваться о спасении погибших, об оживлении умерших?! И поистине, лишь бы кто только обратился от заблуждения, Он тотчас подъемлет его на плечи свои и благих ангелов возбуждает к радости, благотворит и неблагодарным, солнце Свое сияет на злых и добрых (Мф.5:15) и самую душу Свою полагает за удаляющихся от Него (Ин.10:100). А ты, как видно из твоего письма, уже повергшегося пред священником, нечестивого и грешника — как ты его называешь, не знаю, по какому праву, придя, своими руками извлек вон; потом, когда он умолял тебя и признавался, что он пришел для уврачевания своих зол, ты не только этого не уважил, но еще дерзнул ругаться над добрым священником, который благосклонно принял сего кающегося и оправдал сего грешника; наконец, принудив и священника выйти, ты с подобными себе вторгся вопреки закону в святилище и осквернил Святое святых, а пишешь к нам, что своим старанием сохранил Святое от угрожающего ему осквернения и доселе хранишь в целости. Итак, теперь послушай слов наших: служителям Церкви и высшим тебя, тем менее монахам равного с тобою чина порицать священника не следует, хотя бы казалось, что он и недостойно приступает к Божественным Тайнам или хотя бы очевидно он делал что–нибудь запрещенное. Ибо если вообще нарушение устройства и порядка есть преступление божественных и законов и постановлений, то нельзя считать делом во славу Божию ниспровержение порядка, Самим же Богом установленного. Ибо Бог Сам в Себе не разделяется, иначе как устоит царство Его? (Мф.12:25) И если Бог, по словам Писания, есть Судия (Ис.30:18; Рим.2:16), а священники — ангелы (Мал.2:7) и после архиереев истолкователи Его божественных судов, то от них ты через посредство диаконов в подобающее время должен учиться божественным истинам, так как через них же удостоился быть и монахом. Не то ли внушает нам смысл священных прообразов? Ибо Святое святых не от всех равно удалено — особенно близок к нему чин первосвященников, потом разряд священников, за ними следуют диаконы; чинам же монашеским назначены места у врат алтаря, у которых они и посвящаются, и стоят не для хранения их, но для того, чтобы знали, что они по чину своему ближе к народу, нежели к священникам. Поэтому чиноположение церковное повелевает, чтобы они не сами приобщались божественных таинств, но чтобы последние преподаваемы им были другими, т. е. теми, которые стоят ближе их ко внутренности Святилища, ибо они, окружая таинственно божественный престол, видят перед собою непокровенными божественные таинства и, с благоговением исходя с ними вне священных завес, достойно показывают их благопокорным монахам, священному народу и проходящим степени очищения, — таинства, которые до того времени сохранялись в совершенной чистоте и целости, доколе ты со всей святостью не устремился на них и не принудил невольно открыть себе Святое святых. И после этого смеешь еще называть себя хранителем святыни, когда и не видел, и не слышал, и не имеешь ничего приличного ее служителям, ибо не знаешь даже истинного смысла Писания, ежедневно занимаясь спорами об одних словах, ко вреду слушателей? Если бы кто принял начальство над народом без царского повеления, то не понес ли бы справедливого наказания? Также если бы кто из предстоящих подданных дерзнул перечить государю, оправдывающему кого–либо или осуждающему, не говоря уже, если бы кто стал презирать и попирать власть его? А ты такую дерзость показал в том, что принадлежит кроткому и благому Богу и установленному Им священноначалию! Это надо было бы сказать даже в том случае, если бы кто–либо делал, по–видимому, должное, однако не по своему достоинству, ибо до этого никто не допускается. Что неприличного сделал Озия, когда воскурил фимиам пред Богом (2 Цар.26:19)? Что Саул, принося в жертву (1 Цар.13:10; 15:12)? Что лютые демоны, признавая Иисуса истинным Богом (Мк.3:11)? Однако же словом Божиим осуждается всякий, кто делает то, что ему не позволено (1 Кор.14:23): всякий должен пребывать в чине своего служения (Лев.16:2); во Святое святых один только первосвященник мог входить однажды в год, и притом со всей чистотой, какой только закон требовал от первосвященника (Евр.9:7). Священники покрывают святилище, а левитам возбраняется и прикоснуться к нему, чтобы не умереть. Разгневался яростью Господь на Озию за его дерзость (2 Цар.26:19); и Мариам, когда хотела давать законы законодателю, поражена проказой (Чис.16:10); на сынов Скевы ринулись демоны (Деян.19:14). Говорится также: Не посылах пророки, а они течаху; не глаголах к ним, и тии пророчествоваху (Иер.23:21). И еще: Беззаконник жряй ми тельца, яко убиваяй пса (Ис.66:3). Короче говоря, совершенная правда Божия не терпит нарушителей закона. Если они говорят: Твоим именем силы многи сотворихом, Господь отвечает: Николиже знал вас; отъидите от Мене вси делающие беззаконие (Мф.7:22–23). То есть не должно, как говорит Священное Писание, праведное совершать неправедно (Втор.16:20; 2 Цар.15:22). Всякий должен внимать самому себе, не должен высокомудрствовать и глубокомудрствовать, а рассуждать только о том, что сообразно с его достоинством (Рим.11:20; 12:3; Сир.3:21).