Путь дзэн. Истоки, принципы, практика - Алан Уотс

«Вынь четыре района Токио из рукава».

«Останови тот корабль далеко в океане».

«Останови звон далекого колокола».

«Девушка переходит улицу. Она младшая или старшая сестра?»

«Хитроумность» таких коанов более очевидна, чем в случае вступительных вопросов, и они показывают ученику, что то, что является дилеммой для мыслей, не представляет препятствий для действий. Бумажный платок легко превращается в четыре района Токио, а задачу о младшей или старшей сестре ученик решает, пройдясь по комнате маленькими шажками, подражая девушке. Ведь такова абсолютная «таковость» девушки; она лишь относительно «сестра», «старшая» или «младшая». Вероятно, можно понять, почему человек, восемь лет практиковавший дзадзэн, сказал Р. Х. Блайсу, что «дзэн – это всего лишь ухищрения слов», ибо, по принципу извлечения одной колючки с помощью другой, дзэн высвобождает человека из путаницы, в которой он оказался из-за смешивания слов и идей с реальностью.

Продолжительная практика дзадзэн теперь дает ученику чистый, незасоренный ум, в который он может бросить коан, как камень в воду, и просто наблюдать за тем, что ум с ним делает. После решения каждого коана роси обычно просит подобрать стихотворение из «Дзэнрин кусю», которое выражает смысл коана. Используются также другие книги, и покойный Сокэйан Сасаки, работавший в Соединенных Штатах, обнаружил, что прекрасным руководством для этой цели может быть «Алиса в Стране Чудес»! В ходе работы ключевые коаны чередуются со вспомогательными, которые исследуют все предпосылки первых и позволяют ученику основательно познакомиться с каждой темой буддийской картины мира, представляя информацию так, чтобы он познал ее своими костями и нервами. Таким образом он учится мгновенно и без колебаний реагировать на ситуации повседневной жизни.

Последняя группа коанов связана с «Пятью Степенями» (яп. го-и) – схематическим изображением отношений между относительным и абсолютным знанием, вещами-событиями (кит. ши) и основополагающим принципом (кит. ли). Создателем этой схемы был Туншань (807–869), однако она возникла благодаря контактам дзэн со школой хуаянь (яп. кэгон), и доктрина Пяти Степеней тесно связана с четырехчастной доктриной Дхармадхату [165]. Степени часто изображают как относительные положения властителя и слуги или хозяина и гостя, которые соответственно символизируют основополагающий принцип и вещи-события. Таким образом, мы имеем:

1. Хозяин смотрит на слугу сверху вниз.

2. Слуга смотрит на хозяина снизу вверх.

3. Хозяин.

4. Слуга.

5. Хозяин и слуга беседуют на равных.

Очевидно, что первые четыре соответствуют четырем Дхармадхату школы хуаянь, хотя отношения здесь более сложные, а пятая Степень – это «естественность». Другими словами, Вселенную, Дхармадхату, можно рассматривать с нескольких одинаково справедливых точек зрения – как множество, как единство, как множество и единство одновременно и как ни множество, ни единство. Но в последней позиции дзэн не принимает какой-либо особой точки зрения и в то же время свободен принять любую точку зрения в зависимости от обстоятельств. Линьцзи говорил:

Иногда я убираю человека (т. е. субъект), но не убираю обстоятельства [т. е. объект]. Иногда я убираю обстоятельства, но не убираю человека. Иногда я убираю и человека, и обстоятельства. Иногда я не убираю ни человека, ни обстоятельства. [166] [f]

Он мог бы добавить: «А иногда я не делаю ничего особенного (уши)» [167].

Обучение коанам подходит к концу, когда достигнута совершенно естественная свобода как в абсолютном, так и в относительном мире, но поскольку эта свобода не противоречит конвенциональному порядку, а скорее «поддерживает мир» (санскр. лока-санграха), на последней стадии изучается связь дзэн с правилами общественной и монастырской жизни. Как однажды спросил Юньмэнь, «Зачем в таком большом мире отвечать на колокольчик и надевать церемониальные одежды?» [168] Ответ другого мастера в несколько ином контексте будет здесь вполне уместным: «Если для этого есть хоть какая-то причина, можете отрезать мне голову!» Ибо моральное действие является таковым только тогда, когда оно свободное, а не обусловленное соображениями или необходимостью. В этом также заключается глубинный смысл христианской доктрины о свободе воли, ибо действовать «в единстве с Богом» – значит действовать не из-за страха или гордости и не из-за надежды на вознаграждение, а из-за безусловной любви к «Неподвижному Движителю».

Утверждать, что система коанов содержит какие-то опасности или недостатки, – значит не больше, чем сказать, что злоупотреблять можно чем угодно. Это очень сложная и даже институционализированная техника, и поэтому она может быть подвержена аффектации и неестественности. Но то же самое можно сказать о любой технике, даже такой неформальной, как «метод без метода» Банкэя. Она также может стать фетишем. Тем не менее важно знать, в каких случаях наиболее вероятно проявление недостатков, и, похоже, в обучении коанам таких недостатков два.

Первый – это когда настаивают на том, что коан является «единственным путем» к подлинной реализации дзэн. Конечно, можно утверждать, что дзэн, помимо переживания пробуждения, – это как раз тот стиль обращения с буддизмом, который олицетворяют коаны. Но в таком случае школа сото – не дзэн, и нет никакого дзэн помимо традиции ветви риндзай. При таком определении дзэн теряет универсальность и является таким же экзотичным и культурно обусловленным, как театр Но или практика китайской каллиграфии. С точки зрения Запада такой дзэн будет привлекать только «японофилов», романтиков, которым нравится играть в японцев. В таком романтизме нет ничего обязательно «плохого», ведь не бывает «чистых» культур и заимствование манер других народов всегда привносит в жизнь разнообразие и остроту. Но дзэн – это намного больше, чем культурные тонкости.

Второй, и более серьезный, недостаток может проявиться при противопоставлении сатори интенсивному «чувству сомнения», намеренно вызываемому некоторыми приверженцами коанов. Это все равно что поощрять дуалистическое сатори. Утверждать, что глубина сатори прямо пропорциональна интенсивности предшествующего поиска и стремления, – значит смешивать сатори с его чисто эмоциональными придатками. Другими словами, если вы хотите почувствовать освежающую легкость, всегда можно немного походить со свинцом в ботинках и затем их снять. Чувство облегчения, безусловно, будет прямо пропорциональным продолжительности ношения таких ботинок и весу свинца. Это равносильно старому трюку деятелей религиозного возрождения, которые вызывают у своих последователей сильный эмоциональный подъем, предварительно внушив им острое сознание греха и затем ослабив его с помощью веры в Иисуса. Но такие «подъемы» длятся недолго, и именно о таком сатори Юньфэн говорил: «Тот монах, который обретает какое-либо сатори, отправляется прямо в ад, как летящая стрела» [169].

Пробуждение практически всегда сопровождается чувством облегчения, потому что оно прекращает привычные психологические судороги, сопровождающие попытки постичь ум с помощью ума, которые в свою очередь создают эго со всеми его конфликтами и защитными механизмами. Со временем чувство облегчения проходит – но не пробуждение, если только вы не перепутали его с чувством облегчения и не пытались