И пришел многоликий... - Роман Злотников

— Уф, пусть ноги отдохнут, а то еще часа два изображать из себя самого дорогого племенного быка в полуторатысячном стаде. Кстати, графиня Белорецкая невзначай поинтересовалась у меня, как скоро ты собираешься в столицу.

— Белорецкая?

— Ну да, ты что, забыл белочку?

Князь несколько мгновений недоуменно смотрел на брата, а затем понимающе кивнул.

Когда он в последний раз был на балу (а это, как ему помнилось, был бал по случаю выпуска Академии флота), его внимание привлекла белокурая девчушка лет двенадцати. Она так потешно старалась казаться взрослой, что прямо-таки напрашивалась на то, чтобы над ней подшутили. А юный лейтенант Томский был известным шутником. И он, сговорившись с товарищами, весь вечер развлекал юную барышню глубокомысленными разговорами, интересовался ее мнением по поводу свежих постановок императорских театров, совершенно серьезно обсуждал с дико краснеющей девчушкой последние сплетни по поводу того, кто кого и как пытается затащить в постель и какие у кого достоинства на данном поприще. А в конце вечера она сама едва не заставила его покраснеть. Когда князь, сохраняя все ту же учтивую мину, подвел девчушку к ожидавшему ее парадному выезду, в котором уже сидели ее родители, та вдруг остановилась, сделала вежливый книксен и произнесла твердым, спокойным голоском:

— Я понимаю, вы весь вечер надо мной смеялись. Но я все равно рада. Ведь я оказалась единственной девушкой среди всех присутствующих на балу, кому вы, ваше высочество, уделили так много времени. И еще… — Она на мгновение замолчала и, окинув его неожиданно жарким взглядом своих глубоко посаженных ярко-зеленых глаз, потребовала: — Обещайте мне, что, когда я вырасту, вы подарите мне еще один такой бал.

— Зачем, милое дитя? — все еще забавляясь, спросил князь.

— Просто сегодня я поняла, что я вас люблю. И мне нужен хотя бы один шанс, чтобы влюбить вас в себя.

Юный брат императора слегка стушевался от такой прямоты, но девчушка не собиралась отступать:

— Так вы мне обещаете?

— Один бал?

— Да, если мне не удастся сделать это за один вечер — все напрасно, вы слишком ветрены и влюблены в себя, а я слишком нетерпелива, чтобы пытаться взять ваше сердце долгой осадой.

Для двенадцатилетней девочки это было слишком, и юный князь почувствовал холодок на сердце. Но ее глаза смотрели так требовательно, что он кивнул:

— Да.

Она вновь сделала книксен и, не дожидаясь его руки, полезла по лесенке внутрь выезда. Спустя минуту выезд поднялся в воздух и исчез за крышами дворца, а князь, провожая его рассеянным взглядом, все это время пытался понять, кто над кем посмеялся в этот вечер. Уже позднее, рассказывая брату об этом случае, он отчего-то назвал эту девчушку «белочкой». Она вся была такая чистенькая, спокойная, деловитая и ухоженная, ну прямо вылитая белочка. Бог ты мой, сколько лет назад это было? Десять, скорее уже одиннадцать…

— И как она?

— А что, ты решил наконец задуматься о семье? Князь фыркнул:

— Подожду, пока старший подаст пример. Да ладно, не подкалывай.

Император усмехнулся и с каким-то чувством скрытого, но явственно ощущаемого восхищения произнес:

— Хороша! Сейчас я бы назвал ее золотой рыбкой. — Это почему это?

— А ты бы видел, какой блестящий хвост молодых людей таскается за ней по залу.

И оба снова рассмеялись.

Когда смех утих, князь вдруг слегка прищурился и, бросив на брата хитрый взгляд, спросил:

— Ну ладно, я думаю, ты связался со мной совсем не для того, чтобы сообщить, какие симпатичные девчонки сейчас отплясывают в твоем дворце. Давай рассказывай. Наш убедительный мистер Корн тебя уломал?

Император помрачнел и опустил взгляд. На несколько мгновений повисла тяжелая тишина, а затем он вновь поднял глаза:

— Не Корн.

— Что?

— Он не Корн. Это всего лишь одна из его масок.

— А кто же?

— Это неважно. Тем более что ты прав. Я согласился на все его условия. Можешь начинать подготовку к операции.

— Уже? — Князь сделал паузу, озабоченно рассматривая брата. — Тебя что-то гнетет? Если ты испытываешь какие-то сомнения, то…

Император резко качнул головой:

— Нет! Он сделал предложение, от которого я не могу отказаться. Просто… это слишком. И я не хочу нагружать тебя всем этим… — Он вновь замолчал.

Князь несколько мгновений рассматривал брата, а затем осторожно спросил:

— Но хоть что он тебе предложил, можно узнать? Император вздрогнул, его губы дернулись, как будто он едва удержался от резкого ответа, но взгляд брата был наполнен тревогой и заботой, поэтому император переборол первый порыв и, через силу улыбнувшись, ответил:

— Ну если ты так хочешь… Он обещал обеспечить империи полную неприкосновенность в течение следующих пятидесяти лет.

— Что?!! — Князь вытаращил глаза и недоуменно уставился на брата. Тот продолжил:

— В предстоящем сражении мы, без сомнения, потеряем практически весь флот. А еще одного такого напряжения экономика империи не выдержит. Более того, мы на пределе уже сейчас. Сказать по правде, даже содержать такой огромный флот нам скоро станет не под силу.

— Ты хочешь сказать, что, если после сражения мы останемся без флота, ты не будешь его восстанавливать?

Император кивнул:

— В таком или даже близком составе — да, — и добавил извиняющимся тоном: — Нам нужна передышка. Ты не можешь себе представить, какой тяжкий груз для кровоточащей после потери экономического потенциала северо-западных провинций экономики империи эти полторы тысячи боевых кораблей и семнадцать миллионов людей в погонах.

— А он сможет это сделать?

— Да.

— Ты уверен?

— Да. И не спрашивай меня почему. Я все равно не расскажу. Но он предоставил мне веские доказательства.

Князь склонил голову. Оба помещения снова заполнила напряженная тишина. Затем князь поднял глаза и, смерив брата тяжелым взглядом, произнес:

— Если ты уверен в том, что он СМОЖЕТ это сделать, что же тебя гнетет?

Император сжал челюсти так, что побелели губы, и тихо произнес:

— Я не уверен в том, что он ЗАХОЧЕТ это сделать.

8

Карим приподнялся на локте и, обмакнув тряпку в миску с водой, в которой плавал колотый лед, слегка отжал ее и вновь осторожно положил на лицо. О аллах, как он мог это позволить?! Бывший чахванжи вырос в пригороде Дарм-аль-Укрума, одного из самых бедных поселений Черного нагорья. А Черное нагорье Ас-Сурама издавна славилось во всем султанате как рассадник самых отчаянных солдат и бандитов. Его детство было обычный для детей окраин. Из всех новорожденных до года доживала только треть, поэтому в первый год дети даже не имели имен. И только через год и один день счастливый отец, чей ребенок оказался настолько крепок, что сумел преодолеть этот рубеж, выжив в дикой грязи, коей отличались жилища обитателей бедных пригородов, при полном отсутствии какой-либо медицинской помощи и не имея никакого представления о какой-либо детской пище, а питаясь объедками, остающимися после взрослых, получал право устроить худоим — праздник жертвоприношения, призванный отвратить от мокрого, сопливого, но упорно цепляющегося за жизнь комочка плоти взоры злых духов. Именно во время этого праздника ребенку давали имя и место в иерархии рода.