И пришел многоликий... - Роман Злотников

Однако на этот раз князь не стал испытывать Метелицу созерцанием своей голой задницы, а накинул легкий халат из китайского шелка. Устроившись за столом, князь приподнял крышку и наклонился над большим судком, шумно втянув ноздрями пар.

— Свинина на ребрышках! Ну, сегодня старина Пацюк превзошел сам себя.

Метелица хмыкнул. Конечно, Пацюк поваром был фантастическим, недаром князь таскал его за собой с флагмана на флагман, но эту сакраментальную фразу он произносил каждый вечер. Ну еще бы, сегодня небось опять весь день на ногах и без обеда.

После ужина князь развалился в кресле и, вальяжно раскурив настоящую гаванскую сигару ручной свертки, открыл томик Лазарева. Метелица, убирая со стола, неодобрительно косился на кольца ароматного дыма, медленно взмывающие к потолку. Он не любил этого бесовского зелья. Метелица получил строгое воспитание. На Луковом Камне самая многочисленная популяция этнических русских была представлена староверами. А если учесть, что этнические русские составляли более половины всего небольшого населения, то понятно, кто задавал тон на этой планете. Однако, хотя мудрая политика двух последних императоров позволила вывести этих крепких и стойких людей из многовековой самоизоляции и вплотную включить в жизнь империи, все равно они оставались верными тысячелетним традициям. Но в этом вопросе князь был непоколебим. Так, стихи должно читать лишь в виде книги, отпечатанной на настоящей, приготовленной по древним рецептам бумаге, а не с экрана или «тошнотворных» (его собственный термин) пластиковых листков распечаток. Ну и хорошая сигара после удачного дня и доброго ужина только на пользу. Поэтому Метелице оставалось лишь порадоваться за князя, поскольку, если судить по его утверждению, у него сегодня был удачный день.

Когда князь уже отложил книгу и сидел на кровати, позевывая и развязывая пояс халата, замигал огонек вызова, а из-за фальшпереборки, где была укрыта консоль, раздались первые аккорды темы «Прохоровка» из оперы Гольдмана «Курская дуга». Этот чертов еврей написал такую могучую мелодию, что она всегда заставляла князя отвлечься от любого занятия и замереть. Просто удивительно, как этому потомку первой скрипки Императорского симфонического оркестра, не только никогда не нюхавшему пороха, но и ни разу не надевавшему военную форму, удалось передать дикий накал этого сражения, эту смертельную схватку двух чудовищных стальных динозавров, каждый из которых состоял из сотен и сотен танков, этот взаимный напор железа и спаянной с ним живой плоти, этот орудийный грохот, рев моторов и охватившее людей боевое безумие. Как будто он сам был там, на этом поле древней битвы, сидел за рычагами какого-нибудь «тигра» или, яростно матерясь, остер венело крутил штурвал горизонтальной наводки, разворачивая башню «тридцатьчетверки» навстречу наползающей из клубов черной копоти «пантеры». Поэтому он выбрал эту мелодию в качестве сигнала выхода на связь только трех из всех своих возможных корреспондентов. Это были генерал граф Карл Густав Маннергейм, начальник Главного разведывательного управления, самый информированный человек во всей империи, князь Радзивилл, глава Государственного совета империи, и, естественно, сам император.

— Привет, молодежь.

На этот раз брат был одет в роскошный черный фрак с ленточкой ордена Святого Георгия в петлице. Князь деланно смущенно запахнул халат и, отложив книгу, ответил на приветствие:

— Привет, привет и многая лета вашему величеству. Чего это вы так при параде?

Время на любом корабле, в любом гарнизоне и орбитальном военном объекте империи всегда совпадало со временем нулевого меридиана Нового Петербурга, на котором был расположен императорский дворец. Да и в гарнизонах, дислоцированных на поверхностях планет, жили как бы в двух часовых поясах одновременно. Поскольку все сеансы связи, расписания прибытия и отправления кораблей, контрольные сроки докладов были привязаны к «стандартному имперскому времени», в качестве которого как раз и выступало время нулевого меридиана Нового Петербурга, во дворце сейчас было столько же, сколько и на корабле, то есть около половины двенадцатого ночи.

Император хитро прищурился:

— А ты уже забыл? Раньше, помнится, сам козликом скакал и хвост распушивал.

Князь шлепнул себя ладонью по лбу:

— Ах ты… День Тезоименитства! Выходит, у тебя там бал в самом разгаре?

Император, усмехаясь, кивнул:

— Совсем вы, молодой человек, выпали из светской жизни. Так, глядишь, когда вы наконец спуститесь со своей верхотуры, придется просить мсье Латье заново учить вас фигурам мазурки.

— Ну уж нет! — возмущенно вскинулся князь. И оба брата расхохотались.

Отсмеявшись, старший откинулся на кресле и как-то совсем по-домашнему сбросил с ног узкие блестящие туфли, попеременно надавив носком ноги на задник каждой туфли.

— Уф, пусть ноги отдохнут, а то еще часа два изображать из себя самого дорогого племенного быка в полуторатысячном стаде. Кстати, графиня Белорецкая невзначай поинтересовалась у меня, как скоро ты собираешься в столицу.

— Белорецкая?

— Ну да, ты что, забыл белочку?

Князь несколько мгновений недоуменно смотрел на брата, а затем понимающе кивнул.

Когда он в последний раз был на балу (а это, как ему помнилось, был бал по случаю выпуска Академии флота), его внимание привлекла белокурая девчушка лет двенадцати. Она так потешно старалась казаться взрослой, что прямо-таки напрашивалась на то, чтобы над ней подшутили. А юный лейтенант Томский был известным шутником. И он, сговорившись с товарищами, весь вечер развлекал юную барышню глубокомысленными разговорами, интересовался ее мнением по поводу свежих постановок императорских театров, совершенно серьезно обсуждал с дико краснеющей девчушкой последние сплетни по поводу того, кто кого и как пытается затащить в постель и какие у кого достоинства на данном поприще. А в конце вечера она сама едва не заставила его покраснеть. Когда князь, сохраняя все ту же учтивую мину, подвел девчушку к ожидавшему ее парадному выезду, в котором уже сидели ее родители, та вдруг остановилась, сделала вежливый книксен и произнесла твердым, спокойным голоском:

— Я понимаю, вы весь вечер надо мной смеялись. Но я все равно рада. Ведь я оказалась единственной девушкой среди всех присутствующих на балу, кому вы, ваше высочество, уделили так много времени. И еще… — Она на мгновение замолчала и, окинув его неожиданно жарким взглядом своих глубоко посаженных ярко-зеленых глаз, потребовала: — Обещайте мне, что, когда я вырасту, вы подарите мне еще один такой бал.