Нежная дикарка - Хелен Брукс

От его ненасытной, яростной власти не было избавления, но она его и не желала. В этот миг он принадлежал ей, только ей — весь без остатка, душой и телом, все его помыслы и чувства устремлялись к ней одной.

И когда мир рассыпался на тысячу звенящих светлых точек, она услышала, как он торжествующе выкрикнул ее имя, его голосу отозвалось ее бешено бившееся сердце, а потом он ее отпустил, и мир снова обрел покой и цельность.

— Я не сделал тебе слишком больно, любимая? — дошел до нее его глухой голос сквозь влажные волосы, завивавшиеся в колечки вокруг ее лица; откатившись в сторону, он нежно положил ее рядом с собой, и она лежала в блаженном покое, положив одну руку на его покрытую волосами грудь. Впервые за много месяцев она чувствовала себя спокойно. Отдавшись ему полностью и без остатка, она обрела радость вместо унижения, удовлетворение вместо гложущего беспокойства. — Я хотел посвятить тебя в таинство любви медленно, бережно… — сокрушался он. — Но стоило тебе прийти ко мне в объятия, и я почувствовал себя как шестнадцатилетний мальчишка на первом свидании. Мне захотелось всего и сразу.

— Я люблю тебя. — Она не собиралась это говорить, но, когда слова сорвались у нее с губ, она ощутила облегчение. Теперь уже не имело значения, знает ли он, какие чувства она к нему испытывает. То, что произошло между ними, и его неожиданная нежность каким-то образом заставили ее забыть о тех унижениях, с которыми было сопряжено неравенство в их отношениях. Маршалл рядом, и она любит его больше жизни.

У нее целая жизнь впереди, чтобы заставить его полюбить себя так же беззаветно.

— Келси? — Она почувствовала, как он напрягся от ее слов, и на секунду испугалась, что на его лице появится знакомое ей холодное, отрешенное выражение, но когда она подняла на него глаза, то увидела, что его прекрасное лицо исказила душевная мука, а карие глаза стараются разглядеть в тусклом свете ее лицо.

— Ничего страшного, — быстро произнесла она, торопясь высказаться, прежде чем он, как бывало раньше, замкнется и отдалится от нее. — Я знаю, ты не можешь чувствовать того же, что я. Я все понимаю. Дело в Лоре, так ведь? Но…

— Лора? — Она запоздало вспомнила, как сердился он раньше, стоило ей произнести это имя, но на этот раз его голос был полон нежности. — Что значит — ты меня любишь? Тебе незачем это говорить.

— Но ведь я правда люблю тебя. — Отбросив всякую гордость, она искала в темноте взглядом его глаза. — Мне кажется, я любила тебя всю жизнь, но от этого ничего не меняется. Я ничего от тебя не требую, все равно… — Он не дал ей договорить: внезапно привлек к себе и так крепко обнял, что у нее перехватило дыхание, и далеко не сразу разжал объятия, а затем слегка отстранил, вглядываясь в лицо, и снова привлек к себе и положил ее голову себе на грудь.

— Когда я ушел отсюда, я несколько часов бродил по улицам. — Он говорил медленно, с очевидной болью. — В первый раз я осознал, что сам все безнадежно испортил. — Она хотела что-то сказать, но он ее остановил и настойчиво попросил:

— Пожалуйста, Келси, выслушай меня. Когда я бродил по улицам, мне казалось, что нет такой подлости, на которую ты сочла бы меня неспособным, такой грязи, в которой я, по твоему мнению, не могу вываляться. Но потом, поразмыслив, я подумал: а что ты, собственно, обо мне знаешь? Что я тебе о себе рассказывал? Ничего, ровно ничего, кроме сущих банальностей.

— Маршалл…

— Нет, пожалуйста, прошу тебя. Мне обязательно нужно тебе рассказать, ты должна это знать. — Она лежала, прильнув к нему всем телом, слышала биение его сердца у себя под головой. Ей не было видно его лица, но безнадежно-страдальческий тон подсказывал ей, что оно искажено болью. — Я не ожидал, что ты меня сразу полюбишь, я знал, что мне придется изрядно потрудиться для этого, но мне было все равно, сколько времени это займет. Когда ты согласилась выйти за меня, я почему-то боялся тебя торопить, мне было страшно, что ты пойдешь на попятный. Мне казалось: если хладнокровие мне не изменит, время на моей стороне. Но этой ночью, когда ты решила, что я тебя считаю очередной… — Он замолк и тяжело вздохнул. — Много лет назад, Келси, ты, сама того не ведая, спасла меня от безумия, когда мне казалось, что я схожу с ума. Спасла лишь тем, что была самой собой, неряшливым четырнадцатилетним сорванцом, отличавшимся бесконечной честностью и безграничным идеализмом. В то время ты и твоя семья были единственным светлым пятном в обезумевшем мире.

Она лежала в его объятиях не шевелясь и старалась не дышать. В первый раз за все время он говорил с ней, по-настоящему говорил.

— Я очень боялся, что ты вырастешь и изменишься, станешь как все, но с годами твоя честность и прямота лишь обретали зрелость. Я не понимал тогда, что люблю тебя, я осознал это гораздо позже, но с тех пор, как умер Дэвид, ты подсознательно всегда была где-то рядом, как тихая, сладкая боль, которая никак не утихала. Именно поэтому я и поддерживал контакты с твоей матерью. Я тогда еще не понимал, в чем было дело, но не мог порвать это знакомство. — Несколько мгновений в спальне царила полная тишина, если не считать доносившегося из гостиной размеренного тиканья часов.

— Не понимаю, — удивленно проговорила она. — Лора?..

— Я встретил Лору в двадцать один год, — почти холодным тоном остановил он ее; в его негромком голосе чувствовалось напряжение. — Она меня просто ошарашила. Не прошло и двух месяцев, как мы поженились.

Келси занервничала, но заставила себя лежать тихо. Он должен продолжать, ей нужно выслушать все до конца.

— Я в то время только становился на ноги в бизнесе и должен был работать как вол. Это означало, что мне нужно было засиживаться на работе допоздна, а иногда прихватывать и выходные, но она говорила, что все понимает. Она принадлежала к обеспеченной семье, и у нее не было недостатка в друзьях, чтобы с ними развлекаться; она повторяла, что не чувствует себя одинокой, и выглядела вполне счастливой. — В его голосе зазвучал металл. — Так или иначе, она всегда была чертовски рада, когда я возвращался домой. Когда она сказала мне, что беременна, я был так взволнован… — Келси почувствовала, как он едва заметно покачал головой. — Каким же я был легковерным идиотом.

Прежде чем продолжать, он с шумом втянул в себя воздух.

— Четыре месяца спустя я однажды вернулся в нашу квартиру и обнаружил, что Лора исчезла. Она не оставила ни записки, ничего. Все ее вещи, до последней нитки, были вывезены, а родители Лоры понятия не имели, где она находится. Я связался с некоторыми ее старыми друзьями, и они с превеликим удовольствием ввели меня в курс дела. Как выяснилось, я был просто олухом царя небесного. Перед тем как со мной познакомиться, она была обручена с другим, эдаким плейбоем, но у них случилась размолвка, он ей изменил. Неудивительно, что ее родители приняли меня с распростертыми объятиями. — Он горько усмехнулся. — Она вышла за меня, чтобы проучить его; просто, как все гениальное.