Пушкин и финансы - Коллектив авторов

Я деньги мало люблю: но уважаю в них единственный способ благопристойной независимости.

Пушкин – Н.Н. Пушкиной[466]

Книжный рынок в начале XIX века

I

Пушкин был не только одним из величайших художников всех времен и народов. Он был еще большим, выдающимся человеком. Если из истории жизни его вычеркнуть творчество, останется богатая внешними фактами и внутренними переживаниями биография человека, исключительная индивидуальность которого отражалась и оставляла веху на каждом шагу его жизненного пути. В.В. Вересаев написал четырехтомную биографию Пушкина-человека, почти вовсе вылущив из нее творческую историю, и тем не менее книга его читается, том за томом, с захватывающим интересом, несмотря на эту мучительную, дорого стоящую и ничем не оправдываемую операцию механического выделения внешней истории художника из общего комплекса его жизни.[467]

Представим себе такого необыкновенного человека, который впервые узнал о существовании Пушкина из четырех томов книги Вересаева. Когда он перевернет последнюю страницу последнего тома, спросим его: кто такой Александр Сергеевич Пушкин? Должно быть, он ответит, что это замечательный во всех отношениях человек и, между прочим, писатель. Такой вывод, совершенно справедливый в приложении к книге Вересаева, конечно, противоречит истине. Пушкин прежде всего – поэт. Но и человеком он был подлинно замечательным.

Естественно, в силу этого, что пушкиноведение должно идти и идет двумя путями: изучает творчество Пушкина, литературную историю его произведений и подвергает их формальному анализу, во-первых, и разрабатывает биографию поэта, во-вторых. Еще в 1923 г. Н.К. Пиксанов наметил третий путь, открывающийся перед пушкиноведением[468]. П.Е. Щеголев в своей последней работе «Пушкин и мужики» развил означенную тему. Это «анализ той социальной обстановки, в которой складывалось художественное восприятие Пушкина» [469].

«Социальная обстановка» эта слагалась из разных ингредиентов. «Пушкин и крепостное право, помещичьи отношения Пушкина» – таковы темы П.Е. Щеголева. Добавим к ним еще одну – издательская деятельность Пушкина. Эта последняя стоит на одном из центральных стыков творческого и жизненного путей художника, в силу чего как будто не может быть обойдена. Однако именно так оно и было до сих пор. Об этой стороне жизни и деятельности Пушкина мы имеем самые смутные представления[470].

Между тем мы еще вторично сталкиваемся с этой же темой, приходя к ней иным путем. Социологическое изучение истории литературы, в свою очередь, поставило ряд вопросов, вводящих нас в область «литературного быта». Профессионализация писательского труда, взаимоотношения писателей и издателей, писателей и читателей, самый состав читательской массы, авторские гонорары и тиражи изданий, – таков ряд факторов, бесспорно влиявших на литературную эволюцию и особенно остро сказывавшихся в начале XIX столетия. Это, конечно, все факторы только посредствующие. Основным мотивом, основным стимулом эволюции литературного творчества, литературных форм, являлось собственно творчество. В начале 1830-х гг. обозначилась профессионализация литературного труда, ставшая возможной благодаря появлению профессиональных же издателей и журналов с коммерческой установкой – вместо прежних альманахов. Еще более важно то, что расширился и углубился читательский слой, перешагнувший за тесные рамки высшего, аристократического круга, что не замедлило сказаться на изменении «социального заказа», как выразились бы мы, употребив современный термин. Совершенно очевидно, что все это не могло не отразиться на литературной эволюции. Справедливо заметил Б.М. Эйхенбаум[471], что если «четырехстопный ямб Пушкина невозможно, связать ни с общими социально-экономическими условиями николаевской эпохи, ни даже с особенностями ее литературного быта», то «переход Пушкина к журнальной прозе и, таким образом, самая эволюция его творчества в этот момент обусловлена общей профессионализацией литературного труда в начале 1830-х годов и новым значением журналистики как литературного факта».

Перечисленные выше вопросы широко развиты на фактическом материале в книге «Словесность и коммерция»[472]. Здесь несвоевременно касаться ряда весьма спорных мест, встречающихся в этой интересной книге. Но на одном вопросе мы должны остановиться, ибо он имеет непосредственное отношение к затронутой нами теме. Роль Пушкина в эволюции литературного быта начала XIX века остается совершенно невразумительной. Из общей схемы развития профессионализации писательского труда имя Пушкина безнадежно выпало. Между тем, скажем a priori, роль его в данном направлении колоссальна. Если до Пушкина это развитие шло эволюционным путем, поскольку оно вообще было неизбежно, – то Пушкин значительно ускорил этот процесс. Он и сам чрезвычайно гордился своим успехом и, как убедимся ниже, имел к тому полные основания.

II

Для того чтобы вернее определить место Пушкина в этой истории, должно вспомнить те внешние условия, в которых приходилось ему развивать свою деятельность. Условия эти были отнюдь не благоприятны для каких-либо реформаторских планов.

Русская книжная торговля сто лет тому назад пребывала в самом плачевном состоянии. В старом Гостином дворе, темном и мрачном, теснились книжные лавки, и книгопродавцам приходилось еще прибегать к «зазыванию», чтобы остановить внимание прохожего, спешившего мимо лавки, торговавшей предметами, значимость которых казалась крайне сомнительной[473].

Медленно, черепашьим шагом, развивалась в России книжная торговля[474]. До Новикова, строго говоря, ее и вовсе не существовало. По свидетельству Карамзина, в Москве имелись всего две книжные лавки, с годовым оборотом в 5000 рублей ассигнациями каждая. Следовательно, обе лавки в среднем продавали книг на 25-30 руб. в день. Эта цифра крайне многозначительна. Печатные произведения в те далекие времена ценились дорого, небольшая книжка стоила от 3 до 5 руб. и более. Иначе говоря, в Москве покупали не больше 5–6 книг в день. В Петербурге дело обстояло не лучше. «Многие помнят еще, – рассказывал М.Е. Лобанов, – что в Петербурге в 1786 г. была одна только книжная Русская лавка, или, лучше сказать, будка. Хозяин ее был Иван Петрович Глазунов, а приказчик г. Сопиков»[475].

Через несколько лет, трудами Новикова, появились первые книжные лавки в провинциальных городах. Плодились они и в столицах: в Москве их существовало уже целых двадцать и торговали они тысяч на 200 в год[476]. Но после Новикова книжная торговля снова пошла на убыль.

Русской книжной лавке весьма далеко еще было до процветания. Только в 1820-х гг. стала она в Петербурге постепенно выбираться из неуютного Гостиного двора в центральные части городаII. Их чужеземные коллеги, «иностранные гости», находились в несравненно лучшем положении и давно уже обосновались на Невском, на Большой Морской и т. д. [477], благодаря тому, что весьма долго переводный роман безраздельно господствовал над плодами «отечественной литературы». Батюшков со злой иронией называл произведения мадам Жанлис и мадам Севинье «двумя катехизисами молодых девушек»[478].

Если верхний аристократический слой общества услаждал свои досуги переводными французскими романами, то существовавший уже на