Дедушка русской авиации - Григорий Волчек
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Так вы, суки, всю ночь шкандыбать будете! Бегом!
Бежать связанным кавказцам было трудно, они запинались и падали. Конвоиры подгоняли отстававших прикладами.
Расстрел на льду
Процессия вышла на заснеженный лед озера, давшего название всему гарнизону. Полторацкий приказал остановиться.
— Слушайте сюда, чуханы! Сейчас вы будете расстреляны! Я не потерплю борзоты в своем гарнизоне! Даю вам минуту на последнюю молитву.
Внезапно Турчанинов спустил предохранитель, щелкнул затвором и истошно заорал:
— Кончаем гадов! Всех урою!
Потом он прицелился и нажал на спусковой курок. Полторацкий оттолкнул ствол автомата в сторону. Глухо пророкотала очередь.
— Гоша, все равно я их замочу! Они моего лучшего кореша, Витю Шаронова, опустили, суки! Я их кончу, в натуре!
Турчанинов убедительно бился в истерике — сбросил с себя ремень, шинель и шапку, порвав пуговицы, распахнул китель, выл, скрежетал зубами, потрясал автоматом. Полторацкий отобрал у неистового Ростислава оружие, ударом опрокинул его на снег, но Турчанинов не унимался — он подбежал к ближайшему кавказцу и начал его душить.
— Я их, собак, зубами грызть буду! Я им глотки перегрызу!
— Отставить кипеж! Отойди в сторону, мудила, а то самого в строй поставлю! Эти ублюдки будут расстреляны только после моего приказа!
Турчанинов взвизгнул, заплакал и упал на колени. Полторацкий крикнул кавказцам:
— И вы на колени! Все на колени! Молитесь! Тридцать секунд даю!
Для вящей убедительности Гоша выпустил над головами кавказцев еще одну очередь из автомата Турчанинова. Кавказцы рухнули на колени и стали исступленно шевелить губами. Один из них, яростно мотая головой, подполз к Игорю и стал биться головой об лед. Из его глаз текли слезы, он мычал, икал, дергался всем телом, и, по-видимому, обмочился от страха. Полторацкий отбросил слабака ударом сапога в челюсть.
— Не жрите сопли, уроды, умирайте красиво, без слюнтяйства! Помолились? Отлично! Взвод, строиться!
Конвоиры вытянулись цепью.
— Спустить предохранители!
Клацнули рычажки предохранителей.
— Взвести затворы!
Щелкнули запираемые затворы.
— Взвод, приготовиться!
Стрелки подняли автоматы и прицелились.
— Взвод, стрелять по моей команде!
Повисла пауза. Не выдержали нервы еще у нескольких кавказцев — они упали плашмя на снег и зашлись икотой и судорогами. Задрожали связанные руки даже у Анвара.
— Слушай мою команду! Взвод! Товсь!
Сделав небольшую паузу, Полторацкий вразвалку подошел к Анвару, за шиворот оттащил его в сторону, вытащил изо рта кляп.
— Что, неохота подыхать?
У Анвара тряслись губы, челюсти отбивали барабанную дробь.
— Не слышу!
— Н-нет-тт!
— Мне твоей крови не нужно! Мне нужно твое хорошее поведение!
— Игорь, все сделаю! Не убивай!
— Поклянешься?
— Да!
— Не слышу!
— Да! Все сделаю!
— Клятву дашь?
— Дам!
— На пидараса?
— На пидараса!
Игорь повернулся к своим солдатам.
— Взвод, отставить! Оружие на предохранитель! Твари, встать, построиться! Шагом марш!
Еще не веря своему счастью, кавказцы встали с колен и, поминутно оглядываясь, заковыляли обратно в казарму. В кубрике Анвар под диктовку Полторацкого произнес:
— Братья, отныне слово Полторацкого для меня — закон! Клянусь всем святым — матерью, хлебом, кораном! Если я нарушу эту клятву, буду пидарасом!
Полторацкий дал команду своим ребятам обшарить койки и тумбочки кавказцев. Через пару минут Полторацкому принесли изъятые ножи.
— Ножи иметь запрещаю! Если узнаю, что вы снова светите ваши хлеборезами — кончу без всяких разговоров! Просто приду ночью в казарму и пришью вас спящими! Далее — Лешу слушаться, как меня! Услышу жалобы — конец вам, сукам!
Полторацкий выпустил в потолок еще одну короткую очередь. Вновь посыпалась штукатурка. Прихлебатели Татарчукова развязали кавказцам руки и вытащил из их ртов кляпы.
— Потолок заделать, в казарме навести порядок, потом всем спать!
Полторацкий увел команду. В родную казарму зашли через запасной выход, сложили автоматы у оружейки.
— Ну что, чуваки, отработали нормально. Молодцы! Герои, скитальцы, морей альбатросы! Короче, всем спасибо! Вы знаете — Полторацкий добро не забывает. И еще, прошу вас, хлопцы — смирите гордыню, не пи…ите об этом, ибо крайне чревато! А теперь тихо отбиваемся.
Дежурный по роте вновь позвонил дежурному по полку. Тот не сразу взял трубку — спал в своей кондейке.
— Товарищ капитан, разрешите вскрыть ружпарк! У дневального ремешок на штык-ноже порвался, заменить надо!
Дежурный открыл оружейную комнату, протер автоматы ветошью, прочистил стреляные стволы и поставил оружие на место.
Руденко и Кшися
Дембеля уезжали. Уехал «тайный агент» Лада, уехал «вечный карась» Черемисов — спокойно и достойно (Игорь сдержал свое обещание). Гиддигову нацепили сержантские лычки, за что Гоша время от времени его подкалывал. К середине декабря никого из дембелей в казарме не осталось. Призыв Полторацкого стал самым старшим. Все чаще в адрес Игоря, Володи, или, скажем, Бегичева, звучала старая как мир дембельская песенка:
Масло съели — день прошел.Старшина домой ушел.Спи глазок, спи, другой!Пусть приснится дом родной,Баба с пышною пи…ой,Море водки, пива таз,И Соколика приказ.Ты, Соколик, не робей —Присылай приказ скорей!Вам осталось… (проставляется цифра) дней,И ровно столько же ночей!
Уже вплотную приблизилась стодневка, но как ни странно, чем ближе к дембелю, тем чаще на Полторацкого стали накатывать приступы хандры. Игорь стал более раздражительным и менее разговорчивым, куда-то исчезло его чувство юмора. Помимо всего прочего, у Полторацкого испортились отношения с Володей. Короче говоря, Полторацкому надоело все, надоело до чертиков! Игорь ненавидел окружающий мир — от сопок, обступивших поселок, до собственных блестящих кирзачей. Однажды, в приступе жестокой тоски, Игорь написал письмо Ирине. Хотел написать и Наташе, но не знал ее нового адреса, а узнавать в санчасти постеснялся.
Письма Игорь писал очень редко (относил их на почту сам), и получал тоже нечасто. Все получаемые письма были без обратного адреса, по прочтении Гоша их незамедлительно сжигал. Вторжений в свою личную жизнь Полторацкий категорически не терпел, и поэтому никто в казарме, включая Володю, ничего не знал о доармейской Гошиной биографии.
Но шила в мешке не утаишь. Однажды Руденко, единственный, кому разрешалось открывать Игорину тумбочку, загружал в нее продукты и нечаянно смахнул на пол лежавшую на стопке книг фотокарточку. Боясь, что Полторацкий заметит, адъютант быстро положил снимок на место, мельком успев зафиксировать, что запечатленная на нем девушка — редкостной красоты. Но Полторацкий все-таки заметил.
— Дай-ка сюда фотку, друг Руденко! Что, нравится? Да, приличная бабенция, ничего не скажешь! Вот смотришь на нее и реально получаешь эстетическое удовольствие. Ангелочек! Даже и представить трудно, что по жизни она конкретная стервоза. Знаешь, как ее зовут? Стелла! По латыни это значит «звезда». И вот эта самая «звезда» страстно хотела меня на себе женить! Меня, восемнадцатилетнего сопляка, на себе — почти тридцатилетней женщине! Безобразный мезальянс!
Полторацкий задумчиво повертел фото в руке.
— Кстати, могу дать тебе, Руденко, ее адрес и телефон. Если вспомню. Хочешь?
Руденко смутился и покраснел.
— Ну, не хочешь, как хочешь! Вечер воспоминаний объявляю закрытым.
Еще осенью Гоша поймал на улице беспризорную молодую кошку и оставил ее жить в пекарне, где шустрая охотница исправно ловила мышей. Затем киса вместе с Полторацким перекочевала в казарму ТЭЧ. Жила Кшися (польское сокращение от имени Кристина) под койкой Полторацкого на коврике, ночью всегда спала у Игоря в ногах. Питалось животное отменно — Руденко носил ей из столовой сырую рыбу и сгущенку — эти два продукта привередливая Кшися любила больше всего. Чтобы Кшися не скучала, Полторацкий поручил Гедрайтису сшить для кошки несколько тряпичных мышек. А однажды Игорь уличил своего адъютанта в том, что время от времени Руденко вместо того, чтобы скармливать сгущенку Кшисе, съедает ее сам. Гоша беззлобно попенял своему ординарцу и отдал необходимые распоряжения. С тех пор Руденко носил из столовой по две банки сгущенки: одну для себя, другую — для Кшиси.
Фиолетовые яйца
В связи с постоянными приступами хандры у Полторацкого казарма приучилась внимательно наблюдать за пробуждениями Игоря. Если он бодро вскакивал с койки и затягивал песню Beatles или Led Zeppelin — значит, все в порядке. Но если Полторацкий хмуро свешивал с постели свои волосатые ноги и, кривя рот, медленно брел в туалет — значит, дело дрянь. Как правило, плохое настроение Полторацкого в течение дня почти не менялось, а вот хорошее могло быстро улетучиться.