Хризантема - Джоан Барк

Урна с неизвестным прахом по-прежнему стояла там, где ее спрятал Кэнсё. Даже в призрачном снежном сиянии было заметно, что шелк, ее обтягивавший, уже потерял первоначальную белизну. Взяв ящик в руки, монах ощутил запах пыли. Вскоре он снова уже был у себя, а урна покоилась в нише токонома, как в последние месяцы жизни старого настоятеля.

Только теперь Тэйсин почувствовал, как холодно в комнате. В него словно вцепились сотни ледяных рук. Закутавшись в одеяло, он сел, скрестив ноги, лицом к нише.

— Кто ты? — Изо рта у него вырвалось облачко пара. — Почему Учитель так хотел разгадать твою тайну? — Прижав скрещенные руки к груди, он принялся раскачиваться взад-вперед, погруженный в размышления.

Учитель хотел, чтобы прах вернулся к семье покойной. Как узнать ее имя? Даже про ухо удалось узнать благодаря лишь чистой случайности. Или нет? Помог дух Учителя? Может быть, он по-прежнему направляет своего недостойного ученика?

Он улыбнулся, хотя в то же время по спине побежали мурашки. Наверное, теперь легче будет узнать, как звали девушку, которой принадлежали кости, и как она умерла. Но что скажет Кэйко? Ее так бесило, когда Учитель держал прах у себя в комнате, а теперь и он следом за ним… Лицо Тэйсина болезненно скривилось.

Но ведь есть еще Мисако и монах из Камакуры. Новая информация наверняка должна их заинтересовать. Хотя попытка поговорить с Мисако напрямую едва ли понравится ее матери… А дзэнский монах? Не рассердится ли Мисако, если сообщить ему новость первому?

Тэйсин глубоко вздохнул, снова выпустив в воздух белое облачко. Все равно боязно как-то… С другой стороны, близится Новый год, можно послать письмо с поздравлениями. Да! Отбросив одеяло, он поднялся, взял из ниши урну и засунул поглубже в шкаф для постельного белья, прикрыв летним одеялом. Кэйко, конечно, будет недовольна, но он делает то, что велит совесть.

Нервные раздумья, как в прежние времена, вызвали у него сосущую пустоту в желудке. Отчаянно захотелось сладкого.

— Нет, — прошептал он. — Я больше не буду вести себя как мальчишка. Нужно себя уважать.

Вместо того чтобы идти на кухню, Тэйсин отодвинул раму окна и встал, глубоко вдыхая морозный ветер, пахнущий снегом. Первый раз в жизни он сознавал, что способен принимать решения. В груди шевелилось и покалывало, словно иголочками, восхитительное ощущение счастья.

Монах залез в постель и заворочался, устраиваясь поудобнее. Завтра он напишет письмо в Камакуру. Сперва расскажет про первый снег, потом… Глаза сами собой закрывались, тяжело наваливался сон. Снежинки из раскрытого окна ложились замысловатым узором на стеганое одеяло.

До Нового года оставалось меньше двух недель, и Мисако уже стало ясно, что она не сможет выполнить свое обещание и приехать в Ниигату к праздникам. Мастерская Сатико ломилась от срочных заказов. Телефон звонил не переставая, клиенты торопили, пришлось нанять еще двух работниц. Сидеть приходилось допоздна, примеркой и тонкой ручной работой Сатико занималась сама. О вечеринках пришлось забыть, случалось, что хозяйка модного ателье и ее новая секретарша возвращались домой за полночь, а к девяти уже вновь были на работе.

— Приеду, как только смогу, — сказала Мисако матери по телефону. — Я никогда в жизни не была так занята. У нас там просто сумасшедший дом, сидим до десяти, а то и позже.

— Сатико просто убивает Мисако работой, — пожаловалась Кэйко мужу.

Ее тянуло навестить дочь в Токио и самой посмотреть, что происходит, но младший пасынок как раз должен был приехать из университета на каникулы, и работы дома было хоть отбавляй.

— Оставь ее в покое, — проворчал доктор, отрываясь от газеты. — Мисако уже не ребенок, ей пора научиться работать, да и отвлечься от личных проблем не мешает.

Кэйко вздохнула. Муж был прав. К тому же предпраздничные хлопоты захватили и ее. Новогодние подарки были уже разосланы, но приходилось еще присматривать за уборкой и украшением клиники, не говоря уже о доме. Особенно беспокоили дела в храме. Сёдзи в главном зале нуждаются в починке, оконные ставни не всегда закрываются. Успеют ли женщины из приходского совета сделать уборку? Хватит ли чая и печенья? Не забудут ли о жаровнях, чтобы гости могли греть руки? Смогут ли всего лишь два монаха уделить внимание каждому, кто придет с поздравлениями?

Отец, тот справлялся, у него был настоящий талант. Сидел в позе Будды и с улыбкой развлекал людей рассказами о давно прошедших событиях, участниками которых были многие из присутствовавших. Прихожане обожали слушать его. Тэйсин, конечно, тоже не прочь почесать языком, зато из младшего, Конэна, слова не вытянешь.

Кто проследит, чтобы обувь посетителей была аккуратно расставлена у входа в храм? Отец, хоть и был совсем стар, не упускал из виду ни одной мелочи… Зимой основная часть доходов храма поступает из новогодних приношений, и нужно, чтобы у людей оставалось приятное впечатление от визита. Постоянные прихожанки, конечно, помогают, но в праздники на них полагаться трудно, в это время у всех дел выше головы. Как и у нее самой… Кэйко вздохнула. И как только покойной свекрови удавалось еще и утренний домашний прием на Новый год устраивать!

Доктор Итимура снова взглянул поверх газеты и озабоченно сдвинул брови.

— Все думаешь о Мисако? — спросил он, переворачивая страницу.

— Нет, — снова вздохнула Кэйко. — Вспоминаю, что нужно сделать до Нового года.

— Слишком уж ты волнуешься… О храме, наверное? Пусть Тэйсин-сан займется всеми делами. Он справится, я уверен. Вспомни, твой отец всегда доверял ему, почему же ты не хочешь?

Кэйко с улыбкой кивнула.

— Наверное, ты прав. К тому же люди поймут, если в первый раз без отца все пройдет не слишком гладко… А через год Тэйсину уже будет на кого опереться. Летом я собираюсь подыскать ему в жены хорошую деревенскую девушку. Старейшины тоже так считают: настоятель должен иметь семью. Храм слишком долго оставался без женской руки. Ну, как тебе мой план?

— Замечательно, — улыбнулся доктор Итимура. — Тогда и я смогу чаще видеть собственную жену.

Письмо явилось неожиданностью для дзэнского монаха. Он не сразу понял, что хотел сказать Тэйсин, и, лишь перечитав несколько раз, задумался. Да, действительно, поскольку отсутствие уха — дефект очень редкий, старожилы Сибаты вполне могли помнить несчастную девушку. Высокий монах сразу кинулся в канцелярию храма звонить Мисако, удивляясь, почему она сама не сообщила ему столь поразительную новость. Посмотрев номер в своей черной записной книжке, он набрал его и вскоре уже разговаривал с госпожой Имаи.

— Простите, — неуверенно произнес он, боясь, что не расслышал, — вы сказали, что Мисако-сан больше здесь не живет?

Матушка Имаи очень нервничала и говорила уклончиво. Да, она прекрасно помнит монаха из дзэнского храма, который присутствовал на похоронах… Такого, раз увидев, не забудешь, добавила она про себя. Нет, сейчас она затрудняется объяснить, почему Мисако не живет дома. Телефон? М-м… пожалуй, она может его дать. Сейчас невестка остановилась у подруги где-то в Токио.

Кэнсё, смущенный и растерянный, тут же набрал продиктованный номер. Было десять часов утра, никто не отвечал. Он позвонил днем, потом вечером… В девять тридцать ответа по-прежнему не было.

На следующее утро после медитации, завтрака и обычных утренних дел он снова уселся за низкий столик в канцелярии и набрал номер, который уже выучил наизусть. На часах было семь. После пятого или шестого гудка в трубке послышался заспанный голос Мисако.

— Мисако-сан? — обрадовался монах. — Здравствуйте, это Кэнсё, священник из Камакуры. Прошу прощения, что звоню так рано, наверное, я вас разбудил…

— О, Кэнсё-сан! Ничего, все в порядке… Как вы узнали этот телефон?

— От вашей свекрови, — объяснил он. — Она сказала, что вы гостите у подруги…

— Совершенно верно.

— Вот как… — Он не знал, что сказать. Судя по тону, Мисако явно была не расположена обсуждать эту тему.

— Дело в том, Кэнсё-сан… — замялась она. — Я лучше потом вам расскажу, не по телефону.

— Да, мне бы очень хотелось встретиться, — признался он.

— До Нового года у меня очень много дел на работе… Камакура ведь совсем недалеко, чуть больше часа на поезде. Я могла бы посетить ваш храм во время праздников.

Кэнсё задумался.

— К сожалению, у меня появится свободное время только третьего января, — сказал он, вспоминая расписание поездов. — Днем вас устроит?

Договорились, что он встретит ее на станции в Камакуре в час двадцать пять.

— Вы пообедаете в храме? — спросил Кэнсё.

— Спасибо, с удовольствием.

— Очень хорошо, я договорюсь.

— Спасибо.

На том разговор и окончился. Совсем короткий разговор. Мисако, как показалось Кэнсё, была не очень-то расположена беседовать. Видимо, он все-таки позвонил слишком рано. Про письмо Тэйсина и удивительную новость так и не удалось упомянуть, а ведь для этого он, по сути, и звонил.