Все впереди - Барбара Тэйлор Брэдфорд
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Я рада, что вы заехали. Кстати сказать, мне только вчера Диана говорила о вас.
— Говорила?
Я глубоко вздохнула и решилась:
— Она сказала мне, что вы знаете моего отца, Эдварда Джордана, что вы его друг, очень хороший друг.
Гвенни вздрогнула и посмотрела на меня. Ее лицо и даже шея залились ярким румянцем.
— Хороший друг, да, — согласилась она, быстро отвернувшись и уставившись на огонь.
У меня было ужасное чувство, что я ее смутила, — я вовсе не собиралась этого делать. Я просто хотела, чтобы все было в открытую. Я сказала поспешно:
— Рада, что вы с папой — друзья. Я беспокоюсь о нем, о том, что он одинок. Мне приятно будет знать, что здесь, в Лондоне, у него есть возможность дружеского общения, мисс Рисс-Джонс.
— Зовите меня Гвенни, — сказала она и одарила меня широкой улыбкой.
Мне показалось, на ее лице отразилось чувство облегчения, когда я улыбнулась ей в ответ.
В этот момент открылась дверь и вошел Эндрю.
— Здравствуйте, мисс Рисс-Джонс, вы меня помните? — сказал он, улыбаясь во весь рот. — Вам приходилось держать меня на коленях, когда я был маленьким мальчиком.
Он подошел к ней и пожал ей руку.
— Я вас и не забывала, — улыбнулась она, глядя на него с нежностью. — Озорник. — Она взглянула на меня: — Озорной мальчик.
Прежде чем я смогла что-либо на это ответить, дверь снова распахнулась, и вошла Диана, по всей видимости, вовсе не удивленная при виде Гвендолин Рисс-Джонс, сидящей в ее гостиной. Без сомнения, она заметила ее машину у входа.
— Привет, Гвенни, дорогая, — сказала Диана, подходя к камину.
Гвенни вскочила, чтобы обняться с Дианой.
— Очень бесцеремонно — свалиться на голову вот так. Хотела тебя повидать.
— Пожалуйста, не извиняйся, очень рада тебя видеть. — Голос Дианы звучал тепло. — Ты должна остаться на чай. Я только загляну в кухню и скажу Парки, чтобы она приносила чай. Извини, я на минуту.
— Я пойду с вами! — воскликнула я, направляясь к двери. — Помогу.
Диана с любопытством на меня посмотрела, но ничего не сказала, и мы вместе вышли из гостиной.
Разумеется, позже, вечером, после отъезда в Лидс Гвендолин Рисс-Джонс, мы произвели ее подробное обсуждение. Я полагаю, это было только естественно, учитывая обстоятельства.
— У нее такая странная манера говорить, — сказала я Диане, покачивая головой. — Что-то похожее на стаккато.
— Да, она говорит маленькими вспышками и предпочитает предложения из одного слова. Но она очень славная, ужасно добрая и тактичная, дурного слова ни о ком не скажет и совершенно незлопамятна, — ответила Диана.
— Она мне очень понравилась, — призналась я.
— А ты ей, — ответила Диана. — Кроме того, она почувствовала большое облегчение, что ты знаешь о ее отношениях с твоим отцом.
— Надеюсь, я ее не смутила, я просто хотела быть с ней откровенной, дать ей понять, что я знаю. — Я изучающе посмотрела на Диану. — Она что-нибудь вам сказала, когда вы провожали ее к машине?
— Только то, что ты ее удивила, когда упомянула об Эдварде, а еще о том, какая ты милая молодая женщина, такая хорошенькая. Она любовалась твоими красивыми рыжими волосами.
— Я считаю, что она тоже очень привлекательна, и я могу представить себе их вдвоем с папой. Я одобряю его вкус: она очень мила.
— Но и чертовски эксцентрична! — воскликнул Эндрю. — Настоящая оригиналка. И всегда, когда я слышу имя Гвендолин, я вспоминаю о шарфах. Она всегда носила массу шарфов, в любую погоду, и, насколько я припоминаю, они были из всех возможных видов ткани. Гвенни — это современная Айседора Дункан, так мне кажется. — Он засмеялся и встал. — Хочешь еще бокал вина, мама?
— Пока не надо, дорогой, — сказала Диана. — У меня еще половина осталась.
— А я хочу, — сказал он и подошел к столику в углу гостиной, куда Парки поставила поднос с бутылкой белого вина в ведерке со льдом и сифон с газировкой. — А ты, Мэл?
— Превосходно, Эндрю, и пока мы не пошли обедать, я хочу вам показать свои находки.
— Находки? Что ты имеешь в виду? — Эндрю повернулся и с любовью улыбнулся мне.
— Сегодня днем я рылась в библиотеке и нашла дневник жены вашего предка, Летиции Кесуик, который она вела в семнадцатом веке. На самом деле, то, что я нашла, была копия с оригинала, заполненная прекраснейшим каллиграфическим почерком. Это было сделано Клариссой Кесуик в 1893 году, чтобы сохранить его.
— Боже правый! Вот что, оказывается, ты делала все это время — копалась в этих допотопных старых книгах. Лучше уж ты, чем я, моя любовь. — Эндрю сжал мое плечо, нагнулся и поцеловал меня в макушку. — Уверен, что ты натолкнешься на что-нибудь необычное.
Вмешалась Диана.
— Но ты сказала «находки», Мэл, во множественном числе. Что еще ты там нарыла? — У нее было удивленное лицо, когда она посмотрела на меня из дальнего конца комнаты.
— В действительности, я нашла подлинный дневник и его копию, сделанную Клариссой, — сказала я и принялась рассказывать о своих занятиях перед обедом.
Затем, поднявшись и подойдя к двери, я закончила:
— Пойду и принесу их. Они в библиотеке. Когда вы увидите обе книги, вы поймете, о чем я толкую.
Отблески пламени плясали на стенах и потолке, наполняя нашу спальню розовым мерцанием. Больше не было никакого света, и я чувствовала себя расслабленной, сонной, заключенной в кокон тепла и любви в кольце рук Эндрю.
Еще раньше поднялся сильный ветер, и теперь я могла слышать, как он завывал над болотами. Издалека доносились раскаты грома, временами вспыхивали молнии, освещая спальню яркими белыми сполохами.
Я слегка дрожала, несмотря на тепло постели; я обвила рукой моего мужа и придвинулась к нему ближе.
— Я рада, что мы не снаружи. С тех пор, как мы поднялись наверх, разразилась настоящая буря.
Он усмехнулся:
— Да, в самом деле; к тому же мы находимся в самом лучшем месте, мы вдвоем, и нам очень уютно. Но знаешь, что я тебе скажу? Когда я был маленьким, я всегда хотел наружу, под дождь и град, на ветер, не спрашивай почему. Я любил бури. Может быть, внутренний драматизм такой ужасающей погоды задевал во мне какие-то струны. Однажды, когда мне было около семи, отец сказал мне, прислушиваясь к шуму бури, что это наши предки в доспехах, сражающиеся на небесах, что их призраки скачут на конях в погоне за своими врагами, как сотни лет тому назад. Я уверен, что это явилось толчком для моих фантазий, когда я был ребенком.
— И когда ты был маленьким, ты убегал на улицу в бурю?
— Иногда мне удавалось выскользнуть из дома, но если только мама не замечала. Она всегда излишне меня опекала.