Пять минут до любви - Ирина Лобусова

Изредка, выходя после душа, в полумраке собственной комнаты я останавливалась перед зеркалом, проводя ладонями по нежной коже бедра или груди. И, разглаживая свое тело, думала о мерцающей воде зеркального отражения, превращающей в еще более прекрасное то, что могло бы быть. С огромным трудом учась любить свое усталое тело, учась жить, восхищаясь собой… Но я никогда не умела восхищаться собой. Мне просто хотелось, чтобы меня любили. Любили так, как не любил раньше — никогда и никто.

Там, в мерцающей серебряной воде зеркала читалась дарящая надежду истина о том, что когда-нибудь я обязательно встречу самую большую и прекрасную любовь всей своей жизни. И спокойные, счастливые волны моего сердца ясней биения лихорадочных, пульсирующих ритмов расскажут о том, что это произошло. И, замерев посреди обреченного отчаяния бессонных ночей, на руинах и обломках собственной искалеченной жизни, я вдохну полной грудью чистый, искрящийся воздух и впервые в жизни засну, прислонившись к родному плечу. Которое никогда меня не предаст — что бы ни произошло. Тогда уверенность предстоящего счастья распрямит мои плечи. И все будет хорошо.

Он не был ни близким, ни родным, ни даже любимым. Он был просто чужим человеком, в чувствах к которому я ошиблась и теперь сожалела о своей ошибке, не испытывая ничего.

Я лежала на спине. Больше всего меня мучила мысль о том, что он даже не успел разглядеть, какой я была красивой. Что на мне удачно подчеркивающее фигуру нижнее белье. Все очарование куда-то ушло, оставив мне только горькое разочарование, спаленную горечь несбывшейся надежды. Он был слишком неловок, бесчувственен, груб и быстр. Вдобавок у меня разболелась рука. Боль была такой сильной, что я практически не могла двигаться, и поэтому на меня радостным бальзамом проливалась его неуклюжесть. Я поняла, что в постели ему нужно совсем не много. Может, эта обыкновенность была присуще его натуре, но все происходило не так, как я могла бы хотеть. Монотонно и скучно. На мою реакцию ему было просто плевать. Если бы я знала все это, то никогда не осталась бы с ним! Я снова обманулась в надежде встретить свою самую большую любовь, и теперь должна все это расхлебывать. За стеной прекратили шуметь.

Мне хотелось плакать. Мне хотелось плакать о себе и о тех, кто, ничего не зная об этой жизни, пытался найти свою большую любовь посреди разрозненных руин холодных, очерствевших людских душ. Замирая в темноте, я хотела плакать — потому, что где-то в этой темноте мог существовать человек, который так же не мог меня найти… Боль разочарования похожа на тонкий раскаленный прут, глубоко проникающий в твои вены. Мне хотелось плакать, но плакать я не могла. И оттого тихонько лежала в темноте, непроизвольно прислушиваясь к чужим сердечным ударам.

И тогда я поняла, что на следующий день просто наберу один телефон! И мне абсолютно наплевать на то, что будет дальше.

Фары проезжающих мимо машин прорезали потолок. Я считала отблески огней на стене, пытаясь понять, почему эта мысль не пришла мне в голову раньше. Счастье может быть таким простым! Самым простым — дыхание человека, за которого без сожаления отдашь себя всю. Размеренное спокойное дыхание — единственное на земле, рядом. Болезненные ощущения складывались в слова. В слова, которые завтра (как только наберу телефон) скажу моему кошмару.

«Мой кошмар, я не можу жити без тебе. Унижай, уничтожь, убей, если хочешь! Ты — вся моя жизнь. И я действительно не могу без тебя. Ты мое дыхание и моя кровь. Моя казнь и мое счастье. Может быть, ты больше не захочешь со мной встретиться. Через несколько часов придет утро, и в предрассветных спазмах нового дня чужой мужчина проведет меня к двери. И я уйду от него по ступенькам пустоты, уйду навсегда, не запомнив ни лица, ни имени, забывая обо всех чужих постелях. Мне плевать. Ощущение чужих рук и чужих голосов, словно несмываемая печать, оставят болезненное клеймо на моем теле. И до боли, до спазм, я буду ненавидеть каждое лицо, каждый вдох — потому, что ты всегда будешь единственной реальностью, существующей в моем теле. Я люблю твои руки, имя, глаза. Люблю твои неудачи, твои болезни. Люблю твою нелюбовь ко мне и все, что ты мне не отдал. Люблю твое хладнокровие и равнодушие, распятое в моем сердце. Мне все равно, что будет дальше. Но посреди пустоты я всегда буду звать твое лицо, я всегда буду звать тебя и искать в толпе, где бы я ни была и где бы ты ни был. Потому, что я не могу без тебя. Я уже не могу без тебя, даже если ты этого не понимаешь».

Боль, наслаиваясь кругами, ложилась отпечатком в молчащие проемы застывших стен. И мне было так больно, как будто в реальности меня резали кусками. Я знала, что утром, как только я вернусь в свою постель, я буду ходить вокруг телефона кругами и долго набирать номер, и слушать телефонные гудки, молчащие мне вслед. Телефон — хладнокровно молчащий монстр, своей полированной поверхностью умножит и углубит мои застывшие раны… Во власти собственной боли я не обратила внимания на то, что кто-то шевелится рядом со мной. А потом чей-то незнакомый голос сказал прямо мне в ухо:

— Ты устала?

Вздрогнув от неожиданности, я резко обернулась, чтобы разглядеть рядом с собой чужое, абсолютно не нужное мне лицо.

— Ты устала?

Я улыбнулась. Непонятно почему, но эта улыбка причинила мне сильную боль.

— Нет. Конечно, нет. Почему ты об этом спрашиваешь?

— Тебе было хорошо?

— Что?

— Тебе было хорошо со мной?

— Очень.

— Значит, ты приедешь?

— Куда приеду?

— Ко мне в Москву?

— Зачем?

— Как это зачем?!

Тут во мне впервые стал проявляться здравый смысл — что было весьма странно в такой ситуации.

— Я бы приехала, но я не знаю о тебе совсем ничего.

— Чего ты не знаешь?

— Ну, например, твой адрес, телефон, место работы.

— А, это же мелочь! Сейчас все запишу!

Легко спрыгнув с постели он порылся в кармане и вытащил массивную записную книжку.

— Вот, держи. Это моя визитка. На ней указан мой рабочий телефон, мобильный. А с обратной стороны я напишу свой домашний телефон и домашний адрес.

Пока он царапал на картоне несколько строк, я внимательно рассматривала его и поражалась тому, что могла найти что-то общее с моим кошмаром. Между ними не было ничего общего! Абсолютно ничего!

— Держи. Смотри, не потеряй.

— Хорошо.

— Теперь диктуй.

— Что диктовать?

— Свой телефон. Адрес.

Сначала я забыла свой телефон. Потом адрес. Потом он странно подозрительно посмотрел на меня. Но когда я забыла свою фамилию, он спросил:

— Что с тобой?

Я улыбнулась, чтобы не расхохотаться ему в лицо (мне не хватало только гостиничных истерик!)