Самый французский английский король. Жизнь и приключения Эдуарда VII - Стефан Кларк

Здоровье Берти быстро улучшалось, и он начал «видеться» с одной французской кокоткой. На самом деле она была родом из Ливерпуля, и звали ее Кэтрин Уолтерс. В 1860-х годах она открыла магазин в Париже, но вернулась в Англию, когда Коммуна подпортила ей бизнес. У Кэтрин было прозвище Кегля – то ли из-за ее таланта сбивать мужчин наповал, то ли из-за особенностей фигуры. Сохранилась фотография, где она позирует верхом на лошади в таком обтягивающем жакете, что кажется, будто он подпоясан собачьим ошейником[238]. Но стройность ее талии лишь подчеркивает пышность тех частей тела, что разместились в седле.

Встречи с бывшей парижской проституткой, должно быть, вызывали у Берти нежные воспоминания о недавнем прошлом и острое желание вернуться в любимый город, потому в 1874 году он засобирался в очередной поход через Ла-Манш. Он был приглашен во Францию в высшей степени порядочным джентльменом, герцогом де Ларошфуко-Бизач-чия (о респектабельности француза зачастую судили по невозможности уместить его полное имя на конверте), до недавнего времени бывшим французским послом в Лондоне. Тот факт, что Ларошфуко был отозван в Париж (другими словами, уволен) из-за его откровенных роялистских заявлений, ничуть не умалил его респектабельности в глазах Берти, хотя любому человеку, мало-мальски осведомленному в политике, было ясно, что герцог – тот еще «фрукт».

Берти был ободрен тем, что моралист Гладстон проиграл общие выборы и ему на смену пришел более светский Бенджамин Дизраэли, так что, похоже, его мать потеряла союзника в борьбе против французского влияния на собственного сына. И когда Виктория обратилась к Дизраэли с просьбой запретить поездку в Париж, оптимизм Берти нашел подтверждение – в ответном письме новый премьер-министр лишь выразил сомнение в том, что «визит во Францию в настоящий момент был бы желателен». С таким же успехом можно выставить на стол шоколадный торт и сказать ребенку, что, наверное, лучше его не пробовать. Дизраэли показал себя либо слабым психологом, либо прозорливым политиком, который видел в Берти будущего монарха, потому что принцу Уэльскому он сказал следующее: «Нет никого более компетентного в том, чтобы сформировать правильное суждение… чем Ваше Королевское Высочество».

Решено! Торт надо было умять, причем без промедления.

И более того, Берти хотел съесть его в одиночку, втайне от жены. Он снова воспользовался старой проверенной отговоркой и объявил, что намерен остановиться в Париже на обратном пути из Германии, с церемонии конфирмации своего племянника, будущего кайзера Вильгельма II.

Все знали, чем это чревато, и заявление Берти было встречено в штыки. Его контролер и казначей, сэр Уильям Ноллис, обратился к Виктории с письмом, определяя Париж как «самое опасное место в Европе» и добавляя, что «лучше бы туда не возвращаться. На самом деле поездки на континент, если они предполагают разлучение принца и принцессы Уэльских, следует рассматривать не иначе как нежелательные».

Но если Берти и знал о письме, то прислушался к советам Ноллиса так же, как к мольбам глухаря о пощаде. Париж? Без жены? Считайте, что он уже там.

После короткой остановки в Бадене, слегка облегчившей его кошелек, что вызвало еще один шквал обвинений в чрезмерном увлечении азартными играми, в октябре Берти прибыл в Париж. Лондон был вынужден убеждать мир через газету «Таймс» в том, что это не государственный визит и Берти не только не выказывает антигерманских настроений, но и не пытается вернуть короля на французский престол.

Наверное, проще было бы сказать, «если честно, он едет туда только за сексом». Хотя, если быть честным по отношению к Берти, это было не совсем так. По настоянию Дизраэли он нанес визит новому президенту Франции, Патрису де Мак-Магону, боевому маршалу, который воевал в Крыму и удачно провел осаду Севастополя. Он сражался вместе с Наполеоном III в битве при Седане, где был ранен и взят в плен, а затем отпущен пруссаками, чтобы возглавить «версальскую» армию и разгромить коммунаров. Новый президент был убежденным роялистом, еще более ярым антиреспубликанцем, нежели Адольф Тьер.

Мак-Магоны, считавшие себя потомками ирландских королей, владели превосходным замком в Бургундии, и Берти был приглашен на охоту – вот уж где сложилась крепкая связь, замешанная на роялистских симпатиях. По словам биографа Берти, Андре Моруа, когда двое мужчин сели ужинать, в центре стола была ваза с папоротниками, и Берти интерпретировал это как знак французского возрождения. Возможно, к диким животным он относился не так трепетно, но растения пробуждали в нем поэта.

Берти принял и приглашение бывшего посла в Лондоне, герцога де Ларошфуко-Бизаччия, остановиться в знаменитом замке Эсклимон, в 70 километрах к юго-западу от Парижа. Ярчайший образец архитектуры эпохи Возрождения – с коническими остроконечными башнями, рвом и лесными охотничьими угодьями, – это было идеальное место для того, чтобы забыть о кошмарах Коммуны. Здесь герцог собрал целую толпу монархистов с целью приветствовать Берти и сделать его возвращение к французской красивой жизни незабываемым.

Самым яркимя впечатлением стала Элен Стэндиш, гламурная двадцатисемилетняя супруга Генриха Стэндиша, французского аристократа, несмотря на фамилию – его отец был англичанином, который переехал во Францию и женился на француженке голубых кровей. Элен Стэндиш сочетала в себе шик и сексуальность – одним словом, была женщиной того типа, который и притягивал Берти к Франции. Берти чувствовал, что ему необходимо некоторое подсознательное оправдание своих измен, а Элен часто одевалась, как и Александра, в платья с высоким воротником и жестким корсетом, она даже внешне была похожа на жену принца. Берти познакомился с ней в Лондоне годом раньше и теперь не собирался упускать счастливую возможность продолжить знакомство.

По возвращении в Париж Берти был замечен входящим в дом Элен (вернее, дом ее мужа) на шикарной Авеню Иена, возле Триумфальной арки, где он, видимо, провел «не один час». Нам это известно, потому что за принцем постоянно следила парижская полиция, которая, в отличие от французских политиков-роялистов, искренне стремилась защитить новую Республику и не желала, чтобы английский принц строил заговоры с целью ее свержения.

Полицейские были правы в своих подозрениях, поскольку существовала реальная угроза государственного переворота. Парижские друзья Берти, сплошь роялисты, намеренно устраивали банкеты в своих особняках в средневековых кварталах, вдали от модных новых бульваров, словно желая показать городу, что они – подлинная аристократия, не то что порожденные Наполеоном III нувориши.