Множественные убийства: природа и причины - Юрий Миранович Антонян

не одномоментно, не вдруг, а развиваются вместе с ними с детских лет, с формированием их личности — спонтанно, имманентно, неразрывно. Однако их чувства и переживания необычны в том смысле, что не похожи на чувства и переживания окружающих. Такая необычность может приводить к тому, что другие не хотят с ними общаться, особенно если указанные внутренние процессы находят свое поведенческое выражение, обычно в агрессии. А неприятие другими людьми способствует усугублению отчуждения и одиночества, а в конечном счете способствует совершению насильственных преступлений.

У многих агрессивных личностей в периоды наибольшей агрессивности здравый смысл резко сужается, рациональность отсутствует, человек оказывается в зажатом состоянии и становится неспособным к изменениям. Мышление приобретает непосредственный характер, ощущаются странные и беспокоящие эмоции, обостряются беспредметные страхи, однако он редко признается себе и другим, что, возможно, находится на грани безумия. Напротив, большинству некрофилов все это представляется естественным, быть может потому, что подобные переживания и раньше посещали их и не всегда беспокоили. В таких состояниях таинственные спутники («Оно», «Объем» и др.) часто диктуют ход событий, заменяя привычный порядок вещей, причем только у отдельных некрофилов это вызывает протест, впрочем, в целом вялый, но никогда — ни отвращения, ни ужаса. Поэтому создается впечатление, что некрофильские личности были внутренне готовы к их появлению и даже ждали их. Я думаю, что подобное ожидание, как и поиск ситуаций для разрядки разрушительных влечений, относится к числу признаков, которые отличают некрофильских убийц.

У некоторых некрофильских преступников во время нарастания потребности в убийстве начинаются переживания высокой тревожности. Они испытывают болезненные состояния, неспособность заниматься повседневными делами, даже теми, к которым привязаны. Процесс отрешения от привязанностей сам по себе — социальная форма смерти, смерти привязанностей. В некоторых людях этот импульс к отрешенности весьма силен, они начинают бояться, что таким образом они действительно готовятся к нависшей над ними смерти.

Таким образом, можно констатировать дезадаптацию переживающих подобный духовный кризис. Но если отбрасывание ненужных привязанностей, смерть старых и мешающих структур личности, малоэффективных способов бытия в мире освобождают других людей и способствуют более успешному их функционированию, то у названных преступников уход от привязанностей и связей приводит к еще большему отрыву от людей и их ценностей. Я хочу также обратить внимание на то, что освобождение их личности от каких-то структур не приводит к улучшению их бытия. Этого не происходит даже тогда, когда они продолжают убивать, т. е. удовлетворяют свою потребность в причинении смерти. Конечно, сразу после очередного убийства происходит как бы насыщение, снятие внутреннего напряжения, но это лишь временно, поскольку вскоре названная потребность захочет новых жертв. Тогда вновь возникает высокая тревожность, которую, кстати, можно снизить не только совершением очередною преступления, но и взятием под стражу, когда переживания неопределенности всего жизненною статуса, что характерно для большинства убийц вообще, сменяется жестким регламентом мест лишения свободы. Не случайно некоторые из некрофильских убийц сравнивают тюремную камеру с материнской утробой, с ее защищенностью и обеспечением основных физиологических потребностей.

Психологическое отчуждение личности некрофильских убийц бывает столь велико, что некоторые из них теряют чувство реальности и пускаются в неистовое фантазирование. Так, некий Мурылев, обвиняемый в совершении семи убийств с целью завладения квартирами потерпевших, влюбился во врача-эксперта во время проведения судебно-психиатрической экспертизы. Он постоянно писал ей страстные записки с предложением руки и сердца и немедленного заключения брака. Он заверял, что только с ней может быть счастлив, полностью забывал, что за совершенные преступления может быть лишен свободы пожизненно. О самих преступлениях никогда не говорил, зато много рассказывал о том, как работал военным корреспондентом, участвовал в войне в Приднестровье, водил самолеты, морские корабли и т. д., одним словом, был неистов на выдумку, уходя таким способом от действительности и пытаясь оказать ошеломляющее впечатление на окружающих, в том числе и на предмет своего обожания. У него все время было приподнятое, оптимистическое настроение, ходил только в белых носках, строил планы один грандиознее другого, полностью вытеснив и преступления, и грозящее за них весьма суровое наказание. Мурылев является типичным некрофильским убийцей, убивавшим без сожаления и с легкостью.

Переживания, которые непосредственно предшествуют некрофильским убийствам или сопровождают их, играя роль пускового механизма, можно назвать пиковыми по аналогии с теми, которые описаны в исследованиях А. Маслоу. Он обнаружил, что подобное часто происходит у совершенно нормальных людей, позволяя достигнуть более эффективного функционирования в мире, более полно раскрывать свой творческий потенциал. Но Маслоу, конечно, имел в виду не тех, кто лишает других жизни, а людей, которые переживают позитивные эмоции и столь же позитивные последствия последних, чувство единства внутреннего и внешнего, священность (нуминозность — по К. Г. Юнгу) переживаний. Все это не найти в пиковых состояниях некрофильских убийц, но тем не менее они являются пиковыми, поскольку непосредственно перед убийствами или в процессе их совершения достигают наивысшей остроты. Эмоции, которые их обуревают, никак нельзя назвать позитивными, напротив, они часто наполнены гневом, враждебностью, ненавистью, бурно возникающей потребностью в уничтожении и разрушении. Однако такие эмоции не всегда находят свое выражение в мимике и пантомимике, в вербальной агрессии. Некрофильский человек (наемный убийца, террорист, например) внешне может быть вполне спокоен.

Естественно, состояния некрофильских преступников никак не могут быть названы священными, тем более что они контактируют не со священными персонажами, а с их противоположностью — Сатаной, Злом и т. д. Однако названные личности, как и переживающие духовный кризис в исследованиях А. Маслоу, способны выходить за пределы времени и пространства, но их переживания бывают порой трудновыразимыми, они обычно с трудом описывают их. В состояниях пика критических эмоций такие люди иногда преодолевают обычное разделение тела и ума, сливая их воедино. В момент реализации агрессии при экстатических переживаниях они могут выходить за пределы своей личности, и можно полагать, что именно это является одной из причин размытости переживаний и трудностей в реконструкции событий и собственных действий.

Поскольку сознание некрофильского множественного убийцы часто находится в особом мире, особом измерении, недоступном простым смертным, он мыслит иными символами, образами, знаками, ценностями и т. д., т. е. говорит на другом языке. Поэтому его чаще всего трудно понять, найти с ним общий язык, уяснить его бессознательные мотивы и тайные влечения. Поэтому выражения «моральная чудовищность», «садистская жестокость», «садизм», «безумие» и подобные им в применении и к тоталитарным, и к обыденным некрофильским убийцам не имеют смысла и не объясняют ничего.

Когда в Нюрнберге зашла речь о чудовищных преступлениях над людьми Аненербе, институте СС, его генеральный директор генерал СС Зиверс явно не испытывал чувств, которые можно было бы назвать нормальными и человеческими.