Завет лихого пацана - Евгений Сухов

Он подался слегка вперед, наслаждаясь мучениями Никиты. У Зиновьева где-то внутри словно крепко перекрылся какой-то краник, не позволяя снабжать легкие кислородом. Никита попытался ответить, но из его горла вырвался только сип.

— Так ты у нас, оказывается, безголосый, милок? — посочувствовал Ушастик и коротким ударом в челюсть опрокинул согнувшегося Никиту в угол камеры.

Больно ударившись об стену, Никита попытался подняться. И в этот самый момент он почувствовал, что краник, пережимавший горло, слегка приоткрылся и позволил вдохнуть крохотную порцию воздуха, необходимую для дальнейшего существования. Где-то внутри радостно заколотился колокольчик, извещая о том, что дела не столь уж скверные. А уже затем, в следующую секунду, мощная струя живительного воздуха проникла в трахею, наполнила съежившиеся альвеолы, и Никита мучительно вздохнул полной грудью, оживая.

Мучитель, зло усмехаясь, стоял над ним.

— Тебе стало нехорошо? — посочувствовал Ушастик. — Может, помочь подняться? Так я быстро. Тебе одного удара в челюсть будет достаточно или все-таки добавить? А то я ведь могу и череп проломить.

Опираясь об стену, Никита поднялся.

По тому, какими глазами на него смотрели, не приходилось сомневаться в том, что этим людям ничто не помешает сейчас набросить ему на шею петлю да по-тихому удавить. Второй мучитель негромко хихикнул. Беспомощность Зиновьева доставляла ему удовольствие.

— Что вы от меня хотите?

Голова противно ныла. Затылок саднило, наверняка он ободрал кожу о шершавую цементную поверхность.

Ушастик подступил почти вплотную к нему, повернувшись к усмехающемуся напарнику, он весело заговорил:

— Ну дает, фраер! Похоже, что он совсем не хочет врубаться.

— А может, он не верит, что мы можем его живым закопать? — удивленно спросил чернявый. — Ты, парень, видимо, так и не понял, с кем имеешь дело? Нам можно все! Мы можем переломать тебе руки и ноги, выбросить тебя с двенадцатого этажа, и нам ничего за это не будет. Может быть, ты сомневаешься?

Он сделал шаг вперед, свидетельствующий о самых серьезных намерениях. О подобных вещах Никита слышал не однажды, но никогда не думал, что нечто подобное может произойти с ним самим. Ломают! Психологическая атака. Важно выдержать, не поддаться натиску, а в разговоре отыскать верную интонацию.

— Не сомневаюсь. Только вы не подумали о том, что меня будут искать.

— И что с того? Пусть ищут. Тебя просто не найдут. А может, ты рассчитываешь на своего старого деда? У нас и к нему имеются кое-какие вопросы. Хотелось бы знать, кого он уделал?! Как его звали? Это что, его бывший сослуживец?

— Я ничего о нем не знаю. Поверьте!

— Где алмазы? Молчишь? Ладно, придется поговорить по-другому.

Один ломается после удара кулаком в челюсть, другой — после нескольких уколов пентотала, способного начисто смести все волевые барьеры. Методика отработана и способна перемолоть в порошок самый крепкий человеческий материал. Весь вопрос заключается в том, в течение какого времени произойдет ломка. У каждого человека имеется свой порог болевой чувствительности. В подобных ситуациях Зиновьеву прежде бывать не приходилось, и он с тоской подумал о том, что скоро ему придется многое узнать о собственных возможностях. Первое, что придется сделать, так это стиснуть челюсти и держать их так до тех самых пор, пока зубы не начнут крошиться.

— Зови гинеколога! — повернулся Ушастик к чернявому.

Охотно кивнув, тот вышел из камеры.

— Знаешь, почему мы называем его гинекологом? — Никита промолчал. — Удовлетворяю твое любопытство. А потому, что он любит работать с такими типами, как ты, в гинекологическом кресле. И после того, как он намотает твою мошонку на раскаленные щипцы, ты выложишь нам всю правду за милую душу. И еще будешь просить, чтобы мы тебя не перебивали. Я понимаю, что это очень больно, но извини, у нас просто нет времени возиться с тобой. В соседних камерах находится еще парочка таких же упрямцев. Так вот, я тебя спрашиваю, урод, где алмазы?! Их должен быть целый контейнер!

Дверь приоткрылась, и в камеру шагнул молодой человек с военной выправкой. Строгое лицо делало его значительно старше, чем он был в действительности.

— Отставить! — властно произнес он.

Мучитель Никиты невольно вытянулся. Все люди делятся на две неравные части. На тех, кто умеет повелевать, а таких не бывает много, и тех, кто подчиняется, которых подавляющее большинство. Достаточно было глянуть мельком на вошедшего, чтобы понять, что он принадлежал к первым. Даже если бы этот человек заговорил шепотом, то он все равно был бы услышан.

Мужчина уверенно прошел в центр камеры и сдержанно поинтересовался:

— Чем вы, собственно, занимаетесь?

— Проводим воспитательную работу, товарищ генерал-майор, — охотно отозвался Ушастик.

На губах генерала мелькнула лукавая улыбка. Стало понятно, что он умеет не только сердиться, но и широко улыбаться.

— Ну и как, получается?

— По-разному, — неопределенно отвечал Ушастик.

Повернувшись к Никите, генерал-майор сказал:

— Парень он с головой. Хочется надеяться, что он понимает, что влез в очень серьезное дело.

— Так точно, товарищ генерал-майор!

— Хорошо. Будем считать, что профилактическая беседа подошла к концу. А теперь оставьте нас.

— Товарищ генерал-майор…

— Я же сказал, что у меня с ним серьезный разговор, — чуть повысил голос генерал. — И не думаете же вы в самом деле, что он будет брать меня в заложники. Все-таки я еще сам на что-то сгожусь, уж как-нибудь отобьюсь.

— Нет, но…

— Вот и договорились, — жестко подвел черту генерал-майор.

Просьбу генерала положено воспринимать как приказ. Четко повернувшись, Ушастик вышел из камеры.

Генерал-майор проследил за тем, как за ним закрылась дверь, и совсем по-приятельски поинтересовался:

— Не шибко они тут?… А то я ведь знаю их ретивость. Пойдут на все, только чтобы результаты побыстрее получить. Но вы и сами должны понимать, в нашем деле без жесткости не обойтись. Сожрут! — разоткровенничался генерал. — Если не сумеют слопать чужие, так обязательно сожрут свои. Причем с потрохами и не закусывая.

По тому, каким тоном говорил генерал, чувствовалось, что материалом он владел. Это молодости свойственна дерзость и служебное рвение, а с возрастом обретается мудрость, да и тяжелым погонам претит всяческая шаловливость. По манере держаться, по задорному блеску, мелькавшему в его глазах, было видно, что генерал совсем недавно вступил в лигу тяжеловесов.

— Но парни они в целом неплохие, так что зла на них не держите, если чем-то вдруг обидели.

— Кто вы?

— Генерал-майор ФСБ Яковлев Виктор Ларионович, — просто сообщил гость. — Чего вы ухмыляетесь? Вас смутил мой костюм? Не удивляйтесь! Не могу же я все время разгуливать в генеральском мундире. Это поначалу золотые погоны доставляют радость, а потом лишнее внимание только напрягает. Кому надо знать, что я генерал ФСБ, так они знают! А кроме того, очень неудобно появляться в этом доме в генеральском мундире. Мой визит может быть неправильно истолкован. А это чревато! Это помещение используется, говоря поделикатнее, для разрешения некоторых интимных вопросов. — Неожиданно Яковлев рассмеялся. — Да вы не напрягайтесь! С вами все будет в порядке. Если, конечно, будете вести себя правильно, — сдержанно заметил генерал. — Садитесь, — показал он рукой на нары.

Никита сел, почувствовал, что устроился неудачно — острый край шконки больно уперся в ногу. Яковлев пристроился рядом.

— Знаете, почему вы здесь?

Зиновьев невольно хмыкнул:

— Уже растолковали. Потому что торговал алмазами.

— Все это, конечно, так, — не стал возражать Виктор Ларионович. — Но это только часть правды. Другая заключается в том, что на вас очень обозлена милиция.

— Это за что же? — удивился Зиновьев.

— За то, что вы застрелили двух их сотрудников.

— Я?! — невольно воскликнул Никита.

— А чему вы, собственно, удивляетесь? — невозмутимым тоном продолжал Виктор Ларионович. — Вы их застрелили, когда они хотели пресечь незаконную продажу алмазов. Как вы знаете, подобное сырье принадлежит государству. Камни первой группы нельзя ни продавать, ни покупать, ни хранить, ни держать в качестве коллекционных экспонатов. За это тоже дают весьма серьезные сроки.

Никита вытер рукавом рубахи проступивший на лбу пот и спросил:

— И кого же именно я… замочил? — хотя уже догадывался, каким будет ответ.

У Виктора Ларионовича от удивления округлились глаза.

— Вот тебе раз! А вы, батенька, похоже, ничего не помните. Вы часом амнезией не страдаете?

— Да вроде не страдаю…

— Вы застрелили тех самых милиционеров, которые вас охраняли. Чего-то вы там с ними не поделили. Или это было как-то по-другому?