Повелитель звуков - Фернандо де Без

Что же касается отношений с Людвигом Ш., то наш творческий союз открывал перед нами в будущем самые блестящие перспективы. Первый опыт с голосом Людвига Ш. показал, что глубина его таланта поистине неисчерпаема. Его голос, податливый, совершенный, являл собой превосходный инструмент, предоставлявший его владельцу неограниченные возможности.

[…]

Тем не менее до сегодняшнего дня в оперном искусстве господствовала манера пения, пришедшая к нам из Италии, так как не было никакой другой. Итальянская манера пения целиком и полностью — и в этом нет никакого сомнения — сформировалась в русле итальянской музыки, которая, в свою очередь, долгое время находилась под сильным влиянием пения кастратов, в период их расцвета. Такая музыка имеет своей конечной целью достижение чувственного наслаждения, не затрагивая сферу человеческой души. В те времена почти не использовались голоса юношей, теноров, предпочтение отдавалось детским голосам и походящим на них голосам кастратов.

Но в наше время под бесспорным влиянием германского гения, прежде всего Бетховена, наметилось течение, призванное вернуть музыке ее истинное предназначение, выражая в ней не только чувственное наслаждение, но и глубину душевных переживаний, величие человеческого духа.

[…]

Что же касается короля, то Людвиг добился разрешения устроить частный концерт. На нем известные певцы в сопровождении оркестра, которым дирижировал лично я, исполнили фрагменты моих опер «Тангейзер», «Лоэнгрин», «Тристан», «Золото Рейна», «Валькирии», «Зигфрид», а также «Образцовые певцы». Людвиг Ш. который слышал некоторые мои творения впервые в жизни, с удивительной силой и красотой спел «Песнь Любви» Зигмунда, «Песнь кузнеца» Зигфрида, партию Логе в отрывке из «Золота Рейна» и, наконец, партию Вальтера Штольцинга, самый большой отрывок из «Образцовых певцов».

[…]

…По окончании концерта Людвиг Ш. и я отправились в гостиницу пить чай.

Радостное спокойствие, вера друг в друга и твердая надежда, переполнявшая наши сердца, придали нашей беседе необыкновенную легкость. Мы смеялись и шутили. «Вперед, — говорили мы, — а завтра назад в комедию жизни, к ее смертному финалу, когда мы освободимся навсегда». Мы были так уверены, что вскоре непременно увидимся снова, что не стали тратить время на долгие прощания. Мы расстались на улице, как два путника, что повстречались друг другу в ночи. На следующее утро мой друг уезжал в Дрезден.

Я почувствовал себя измотанным после сольного концерта, на котором мы исполняли для короля Людвига II отрывки из опер Вагнера. К ним следует прибавить четыре представления, уже состоявшиеся, великолепной оперы «Тристан и Изольда».

Та ночь должна была стать решающей. Распрощавшись с маэстро, я вернулся в гостиницу, где меня ждала Марианна.

В тот же час в окрестностях города двое мужчин, облаченные в черное, руками затянутыми в перчатки в присутствии секунданта обнажили шпаги. Обманутый муж и страстный любовник готовы были испытать сталью силу своей любви. Одному из них суждено было погибнуть на этой дуэли, потому что в любви земной, равно как и в любви вечной, нет места для третьего.

Я вошел в гостиницу, поднялся по лестнице и открыл дверь.

Комната была погружена в полумрак. Свет газовой лампы плясал тусклыми бликами по стенам. Простыни были смяты и разбросаны. Занавески колыхались, приведенные в движение слабым дуновением ветра. Марианна лежала на кровати. Ее взгляд был красноречив. Мы оба знали, что развязка близка. Миг, когда мы должны были скрепить наш союз соединением тел, настал. В ту ночь должна была открыться истина…

Тристан (вбегая)Изольда!

ИзольдаТристан!

Тристан и ИзольдаДруг милый!

ИзольдаМой ли ты?

ТристанВновь ли моя ты?

ИзольдаСмею ль обнять я?

ТристанВерить могу ли?

ИзольдаСнова вместе!

ТристанК сердцу прижмись!

ИзольдаТы ли со мною?

ТристанВижу тебя ли?

ИзольдаОчи твои ли?

Тристан Твой ли голос?

ИзольдаРуки твои?

ТристанСердце твое?

ИзольдаЯ здесь? и ты?

ТристанЯ здесь?

ИзольдаПравда ли все?

ТристанТо не обман?

Изольда Это не сон?

ТристанЭто не сон?

Тристан и ИзольдаО, радость блаженства!О, нежный, дивный, смелый,сладкий, чудный восторг!

ТристанНесравненный!

ИзольдаБезграничный!

ТристанБесконечный!

ИзольдаВечный!

ТристанВечный!

ИзольдаНеизвестный, новый, тайный!

ТристанБеспредельно ввысь летящий!

ИзольдаВсе ликует!

ТристанВсе смеется!

Тристан и ИзольдаВ мир надзвездный рвется сердце!Здесь мой Тристан! Изольда!

ИзольдаМой Тристан!

ТристанИзольда моя!

ИзольдаМы одно!

ТристанМы одно!

ИзольдаВечно!

ТристанВечно!

ИзольдаМой Тристан! Изольда вечно твоя!

ТристанМоя Изольда!

ИзольдаДруг мой милый!

ТристанСо мной ты!

Тристан и ИзольдаВместе навсегда с тобой!

ИзольдаКак долог был разлуки час!

ТристанВ дали такой и близко так!

ИзольдаО, злобной дали злые козни!Без конца тянулось время!

ТристанО, как враждебны даль и близость!Близость греет — даль терзает!

ИзольдаТы был во тьме — мне свет сиял!

ТристанДа, свет! Я видел!Ах, этот свет! Как долго он не гас.Светило дня давно зашло,но тьму будил светильник твой:тревожным знаком ярко пылалзлой день у порога милой,меня к ней не пуская…

О, отец Стефан! Возможно ли передать словами тот миг, что предвещал соединение наших тел?

Более волнующий, чем рождение долгожданного первенца. Более волшебный, чем появление на свет из чрева матери. Более величественный, чем вход в Царство Небесное. Как долго мы ждали! Пять лет мы прожили в браке, но так и не осмелились скрепить наши узы телесной близостью. Я просил Марианну довериться мне, вновь напомнил о том, что четвертое представление, освященное четырехкратным взыванием к Изольде, освободило нас от чар заклятия, что мы оба выйдем живыми из этой любовной схватки. Но Марианна приложила палец к моим губам.

— Молчи, Людвиг, — прошептала она. — Ничего не говори. Не нужно слов. Иди ко мне.

Про себя я не преминул отметить, что она всегда знала: наше освобождение, которое должно было последовать за четвертым представлением, — всего лишь предлог. Мне следовало догадаться об этом с самого начала. И она с легкостью согласилась обменяться со мной эликсиром смерти. Но почему? Может статься, долгие годы страданий и болезни подточили ее любовь, и она смирилась с тем, что ей придется убить меня смертельным бальзамом? Эта неожиданная перемена, проявившаяся в Марианне, поразила меня до глубины души. Никто, святой отец, не может желать гибели тому, кого он на самом деле любит.

Я принял решение ничего не говорить. Заручившись ее согласием совокупиться со мной, я мог бы осуществить мой план. Этого мне было достаточно.