Зима в горах - Джон Уэйн

Роджер откинулся на спинку кресла и, прежде чем ответить, сделал большой глоток виски.

— Я ведь здесь ненадолго. И прямо могу признать, что не такая уж существенная часть моей жизни связана с этими местами.

— Значит, вы просто развлекаетесь? Убиваете время и осложняете жизнь тем, кто вынужден здесь сидеть.

— Вы прервали меня. Я вовсе не это хотел сказать. Моя жизненная позиция прямо противоположна тому, что вы говорите. Даже если это всего лишь интерлюдия в моей жизни, я хочу приносить какую-то пользу, а не просто набираться валлийского для собственных нужд.

Дик Шарп пристально смотрел на него.

— Что ж, такой человек, как вы, мог бы принести здесь немало пользы. Ведь вы образованный. Но почему именно Гэрет Джонс?

— А почему бы и нет? Я помогаю человеку продержаться в жизни.

— Прошу меня извинить, — сказал Дик Шарп, — но нам тут было бы куда легче, если бы люди вроде вас не являлись сюда и не вмешивались в наши дела.

— Вы говорите совсем как полисмен из Алабамы, — заметил Роджер, уже сам нанося удар.

— Не понимаю, что вы хотите этим сказать, да и не стремлюсь. Вы являетесь сюда и начинаете болтать о том, чтобы помочь кому-то выжить. И не даете себе труда заметить самую большую беду Северного Уэльса: мы поддерживаем жизнь в трупах и гальванизируем слишком многое, что уже мертво.

— Что же, например? — резко спросил Роджер.

— Мелкие фермы. Мелкие предприятия. Мелкие идеи. Взять хотя бы этого чертова идиота Марио с его пластическими бомбами.

— У Марио есть пластические бомбы?

— Пока еще нет, но скоро будут, если не остановить его, мой друг. Всякий раз, как я его вижу, взгляд у него становится все безумнее. В один прекрасный день он положит пластическую бомбу в чемодан и снесет кому-нибудь полголовы.

— Я не ожидал, что вы столь красноречивы, — заметил Роджер, переходя врукопашную.

— А какие у вас, собственно, основания считать меня таким или сяким?

— Не знаю. Можете назвать это наглостью интеллектуала, если хотите. Я считал, что вы просто прожженный местный делец, который спешит прибрать к рукам все, что может принести какой-то барыш, и ради этого не гнушается прибегнуть к любым средствам. Этакий мелкий жулик, работающий на задворках и использующий еще более мелких жуликов, чтобы отвинчивать гайки на колесах чужих машин. Естественно, я никак не ожидал, что у вас могут быть какие-то взгляды.

— Понятно, — сказал Дик Шарп. — Значит, так: я здесь родился, вырос и знаю тут каждый закоулок, но у меня нет ума, и я недостаточно начитан, чтобы обосновать свои действия. А вы являетесь, кидаете взгляд вокруг и с ходу можете все объяснить. Даже меня.

— Стойте, стойте, — сказал Роджер. Это начинало его занимать. — Возможно, я зря претендую на то, что кое-что понял. Но вы зря претендуете на то, что вы тут все можете, а это гораздо хуже.

— Разве я на это претендую? Только на то, что у меня современное мышление и что я хороший делец — вот и все.

— Не лицемерьте. До сих пор мы были честны друг о другом. Давайте от этого не отступать. Вы прекрасно знаете, что претендуете на большую власть — все хотите прибрать к рукам. Вы тут словно маленький Цезарь, перед вами все должно отступать. Если бы эта машина, которую я брал напрокат, перекувырнулась, спускаясь с горы, вы бы и на десять минут сна не потеряли.

— Никак вам не дает покоя эта машина, — заметил Дик Шрап, отпивая из стакана.

— Но послушайте, ведь именно вы стояли за всем этим, как и в тот раз, когда мне облили краской дверь. И все по одной лишь причине: вы считаете, что Гэрет Джонс не имеет права существовать.

— Да, — сказал Дик Шарп. И откинулся на спинку кресла. — Считаю, что не имеет.

— Ну, а я считаю иначе. Видите, как все просто.

— О нет, вовсе не просто, мой друг. Существуют ведь определенные законы.

Роджер коротко рассмеялся.

— Вот уж не думал, что услышу от вас о законах.

— Осторожно, это уже клевета.

— Не валяйте дурака.

Они скрестили взгляды, на этот раз не скрывая вражды друг к другу.

— Когда я говорю, что существуют определенные законы, — сказал Дик Шарп, и его курчавый каштановый хохолок, вздрогнув, повис, как петушиный гребень, — я имею в виду настоящие законы, а не те, что записаны в сводах.

— Можете мне об этом не говорить. Законы экономики — единственные, которые приемлют люди вроде вас…

— Видели вы когда-нибудь, как еж попадает под машину? — спросил Дик Шарп.

— О, я так и знал, что вы вылезете с каким-нибудь этаким доводом. Вы думаете, это оправдывает ваши…

— Так вот еж, — продолжал Дик Шарп, перебивая Роджера, — нарушил закон, сев посреди дороги, где ходят машины. Не тот закон, какой вы признаете, а тот, какой признаю я. Он свернулся клубком, когда увидел приближавшуюся машину, верно? И если бы вместо машины была лошадь, она копытом отбросила бы его с дороги. Но то была не лошадь. За это время были изобретены машины, не так ли?

— Прекрасно. Можете не говорить мне азбучных истин. Вы — машина, а Гэрет — еж, и он должен осознать то, что вы изобретены и существуете.

— Что ж, можно и так повернуть. Только он вовсе не обязан это осознавать. В то же время, если он этого не осознает, ничто не убережет его, и он будет раздавлен.

— Так, — сказал Роджер. — А вы при этом выходите чистеньким из воды, верно? Вы можете сломать Гэрета или любого другого мелкого собственника, вы можете применить любые самые безжалостные методы, вплоть до насилия, и при этом не будете считать себя виноватым, потому что не вы повинны в этом, а Закон.

— Вы тут столько всего наговорили, мистер, что я должен был бы чувствовать себя очень не в своей тарелке. Но почему-то это меня не трогает. Если бы вы больше разбирались в том, о чем идет у нас речь, вы могли бы действительно вступить со мной в схватку и задеть меня за живое. А так контакта не получается. Одно мне ясно: сами вы никогда не занимались бизнесом.

— И это все, конечно, объясняет, не так ли?

— Не все, но многое. Вы обозвали меня душегубом и прожженным дельцом. Так вы себе меня представляете. Что ж, скажу вам, кто я на самом деле. Начинал я очень скромно. Никакого капитала. Был обычным трудягой. Но потом выделился, поработал тут, поработал там, и через некоторое время уже несколько ребят работали на меня. Знаете ли вы, каково это — начинать дело без капитала? Это все равно, что устроить зоосад без клеток. Ничто не стоит на месте, ничто не ждет. И на все нужны деньги — и притом быстро, не так ли? А конкуренты твои — ребята, чьи отцы уже процветали, да и деды тоже, — вот так-то! И у них есть акции, и ценные бумаги, и деньги в банке, и времени сколько угодно. А у тебя ничего этого нет. Ты засыпаешь одну яму с помощью земли, взятой из другой, а потом вырываешь третью, чтобы заполнить вторую, иначе ты упадешь в нее. Я быстро делаю деньги. Приходится. Меня считают богатым — местные жители, те, с кем я вырос. Ну, а я не богат. Я могу завтра стать банкротом. Я зарабатываю уйму денег, но все эти деньги уходят. Я пускаю их в оборот, как только они поступают ко мне, потому что вынужден расширять дело. Возьмем, к примеру, эту историю с автобусами. Я потратил больше того, что мог, скупая автобусы у мелких владельцев. Все они получили хорошую плату. Человека два или три немного потянули, не решаясь продать свои машины, — мне пришлось их подтолкнуть. Располагай я капиталом, я мог бы позволить себе такую роскошь — вести себя как джентльмен и не нажимать. Но у меня нет капитала. Вложения не окупались, а деньги мне были нужны. Поэтому я вынужден был накинуть на всех этих мелких собственников мешок. И все они оказались в нем. Все, кроме Гэрета Джонса, моего бывшего одноклассника. Понимаете, мы вместе носили бутерброды в школу, когда учились в Лланкрвисе, потому что слишком далеко было ходить домой в гору и спускаться обратно, а в школе обедов тогда не было. И я каждый день отдавал ему часть своих бутербродов, потому что слишком уж мало ему давали из дома.

— И вы считаете, что теперь он должен отдать вам свой автобус за пару тех самых бутербродов?

— Да вы прекрасно, черт возьми, знаете, что я считаю. У Гэрета Джонса нет никаких оснований иметь зуб против меня.

— Никаких оснований? Вот как! Просто вы пытаетесь лишить его средств к существованию — только и всего.

— О, я не просто пытаюсь, мой английский друг, — снисходительно заметил Дик Шарп. — Я это делаю. Деньги мне нужны ровно через три месяца, и я готов потратить сейчас еще немного, чтобы к определенному моменту капитал уже обернулся и я имел нужную сумму.

— Не задумываясь над тем, справедливо вы поступаете или нет.

— Справедливости не существует, — сказал Дик Шарп. — Едва ли можно считать справедливым, когда машина переезжает ежа.

Он смотрел на Роджера с доброжелательным интересом, словно ожидал, что тот на это скажет. Но Роджер в этот момент поверх его плеча увидел приближавшегося к ним человека. Это был тот самый блондин, который докучал Райаннон во время ее дежурства. Пока молодой человек, покачивая на ходу плечами, шел к ним, Роджер понял, что это любимое дитя Дика Шарпа и его дебелой блондинки жены. Светлая шевелюра у баловня судьбы была явно от матери, агрессивность — от отца, а эгоизм выработался за годы родительской опеки.