Вацлав Дворжецкий – династия - Яков Гройсман

Появился и новый ведущий режиссер – Ефим Табачников, осуществивший тогда ряд оригинальных постановок: «Палата», «Четвертый», «Ричард III», «Жили были старик со старухой».

Горьковские театралы в полной мере оценили талант Вацлава Яновича Дворжецкого: природа подарила ему неповторимый, особого задушевного тембра голос, горделивую стать, четкость жеста – все это, доведенное до высокой степени мастерства опытом и умением, волновало зрительские сердца и принесло артисту большую популярность. Но наиболее тесные отношения с Вацлавом Яновичем у меня возникли не через сцену: в его дружеский круг я попал благодаря Юлию Иосифовичу Волчеку и жене Вацлава Яновича – режиссеру ТЮЗа Риве Яковлевне Левите.

В 1960 году вместе с Анной Кузнецовой мы инсценировали повесть Владимира Тендрякова «Чудотворная», и эта пьеса была принята Горьковским ТЮЗом к постановке. Ставить спектакль должна была Рива Левите, и она начала работать с авторами и актерами. Сидели мы над текстом и в театре, а иногда, чтобы не отвлекаться, Рива Яковлевна приглашала меня домой – в дом Дворжецкого, где мы теснее сошлись с Вацлавом Яновичем, и я смог в большей мере узнать этого удивительного человека.

И тут я был посвящен в еще одну страницу его жизни, что сделало нас еще более близкими: за его спиной стояли годы страшного ГУЛАГа: северные лагеря начала 30-х, гибельный остров Вайгач, Беломорско-Балтийский канал, а потом, в 40-х, еще один срок – в лагерях Сибири.

Мой лагерный опыт был короче и благополучней, – но был он и у меня. Так что мы с Дворжецким оказались не только земляками, но и собратьями по судьбе. Новый 1961 год мы встречали уже в общей компании в университетской квартире математика Юрия Неймарка. Там были Дворжецкие, Волчеки, Соколовы, Табачниковы, Любавины – самые разные люди: физики, философы, артисты, врачи, литераторы, объединенные личными симпатиями и схожестью взглядов на многие вещи и события. Позднее эти встречи стали регулярными: праздничные дни, дни рождения, разные семейные происшествия – все отмечалось этой небольшой компанией, если можно так сказать, интеллектуальных вольнодумцев «оттепельной» и «послеоттепельной» поры. Вацлав Янович был душой этих встреч: он демонстрировал плоды своих подводных съемок, рассказывал о своих поездках и разных житейских ситуациях.

Его положение в театре было по вине тогдашних обстоятельств очень странным: завоевав прочное признание у зрителя, широкую известность, он не мог получить даже звания заслуженного артиста республики: хрущевские реабилитации коснулись только тех, кто был незаконно арестован после 1934 года, – те же, кто пострадал до этого, реабилитации не подлежали. И поэтому, будучи полностью оправданным по второму сроку 40-х годов, Дворжецкий не был реабилитирован по необоснованным обвинениям 1929 года, вырвавшим из его жизни почти 10 тягчайших лет!

Отмечу, что его, наконец, реабилитировали и по этому давнему «делу»… в 1991 году и тут же присвоили звание народного артиста… Но ждать этого ему пришлось более шестидесяти лет, целую жизнь!

А шестидесятые годы, кроме блестящих театральных спектаклей, ознаменовались для Вацлава Яновича и началом регулярной работы в кино, где его талант проявился в десятках фильмов.

Как-то «в лад» отцу на рубеже 60 -70-х годов начал блистать на экране и старший сын Вацлава Яновича – Владислав: «Возвращение Святого Луки», «Солярис» и, конечно, «Бег», где Владислав Дворжецкий сыграл – да как сыграл! – сложнейшую роль Хлудова.

Вацлав Янович все чаще уезжал на киносъемки, но каждый раз, если очередное сборище нашей дружеской компании заставало его в Горьком, он обязательно приходил к нам. Он был замечательным другом, всегда готовым помочь товарищу не только в беде, но и в любой творческой и житейской заботе. Не могу не вспомнить, как, когда Волчекам нужно было переезжать на новую квартиру, беспрерывно трудился Дворжецкий – единственный в нашей компании владелец машины: на ней переселялась вся огромная библиотека Волчека.

Дворжецкий обладал завидным умением видеть вещи и людей в их истинном свете и постигать сущность предмета. До сих пор помню, как он точно сформулировал: «В Англии все можно, кроме того, что нельзя, в Германии все нельзя, кроме того, что можно, во Франции можно и то, чего нельзя, а в России – нельзя и то, что можно».

Жизнь не раз его сталкивала с горькой правдой последнего наблюдения…

Семидесятые годы стали очень тяжелыми для всех нас, а для Вацлава Яновича в особенности: внезапно скончался сын Владислав на самом подъеме своего выдающегося дарования, ушел из жизни Юлий Иосифович Волчек, стали болеть и уезжать старые друзья, пошатнулось и богатырское здоровье самого Дворжецкого.

В это время я уже жил в Москве и с Вацлавом Яновичем встречался либо на кино– и телеэкране, либо во время моих нечастых приездов в Нижний Новгород, – отрадно было посетить его первоэтажную квартиру, где тебя всегда дружески принимали, где бывали добрые и умные люди…

А там – началась другая эпоха: всплыли дни, о которых десятилетиями долго и трудно молчали. И тут Дворжецкий предстал перед земляками не только в облике актера, но и как гражданин, оратор, публицист. Он начал писать историю своей жизни– той, еще дотеатральной, где были годы учения, тюремные казематы, лагерные зоны, этапы и пересылки. Эта книга, главы из которой он своим неподражаемым голосом читал по нижегородскому радио, книга, названная «Пути больших этапов», была поистине взволнованным монологом, написанным экспрессивно, фразами, выражающими силу, глубину и, можно сказать, ритмику чувств…

Эта лагерная тема, тема неправедно обвиненных людей, возникла и в его кинематографической работе в фильме «Защитник Седов»…

Жизнь Вацлава Яновича складывалась трагически – и потому не перестаешь восхищаться его стойким и неистребимым жизнелюбием, проявившимся и в самые последние его годы, когда он потерял зрение. Вспоминаю его творческий вечер в Москве, в Центральном Доме работников искусств. Уже совершено слепой выходил Дворжецкий на сцену, чувствуя рампу и кулисы, которых он не мог видеть… О нем тепло говорили лучшие артисты страны. К этому времени появилась уже целая гора статей, посвященных Вацлаву Яновичу и сыгранным им ролям, с огромным полувековым опозданием пришло к нему и официальное признание…

Наверное, последняя наша встреча состоялась весной 1992 года на конференции «Сопротивление в ГУЛАГе», куда Вацлав Янович приехал прямо из больницы, где безуспешно пытались вернуть ему зрение. Всё такой же прямой, всё той же твердой походкой вышел он на трибуну и вдохновенно говорил о героях и жертвах времени, призывая и пробуждая память и совесть.