Мальтийский крест - Василий Звягинцев

— Продавать мне ни к чему. А подарить — могу, если что… — вытерев губы салфеткой, сказала Кристина. — Долго слишком Герта с твоим дружком не возвращаются…

— Тебе-то что? — широко растянул губы Василий. — Может, быстрее нас договорились…

— Может. Всё может, — она не стала спорить. — Наш дядя никому ничего не запрещает. Вот папа у нас суровый, а дядя — прямо душка. Видишь, как они с вашим дедом сошлись?

Катранджи действительно сбросил с себя все признаки недавнего тяжёлого хмеля, разговаривал с Хаимом легко и раскованно, шутил, по всему видно, и старый еврей часто смеялся, иногда деликатно, в ладошку, иногда — от души.

— Так что насчёт — подарить? — вернулся к теме Василий. — Какой в этом раскладе твой кербеш?[66]

— Как раз на двести рублей. Ты никого не закладываешь, а просто говоришь, кто вы и что на самом деле здесь и сейчас происходит. Как коллега коллеге. Никто ничего не узнает, кроме нас двоих, ручаюсь. «Глок» — твой. Мне его списать — ничего не стоит. Ваших интересов касаться не собираюсь. Мне свои важнее. А ты, кстати, — вдруг отвлеклась она, полезла в сумочку за сигаретой, — сходи, посмотри. Что-то там действительно процедура затягивается. Вдруг Герта твоему Иосифу невзначай шею сломала? Если б руку — крик бы стоял, — философически завершила Кристина, прикуривая.

— Тьфу на тебя. Выдумаешь тоже, — небрежно отмахнулся Василий. — Не из тех он, чтобы по-грубому с девушкой. Болтают, наверное, как мы сейчас с тобой…

Он вертел пистолет в руках, ласкал его пальцами, будто настоящий гипноглиф[67], не в силах оторваться. На что и был расчёт.

— Хорошо, слушай, — осторожно покосился он на соседей по столу. — Или давай перейдём на лавочку, вон там, под сиренью…

Примерно о том же шёл разговор у Ибрагима со старым Хаимом. В чём смысл случившегося, и какой у кого интерес. Катранджи сейчас чувствовал себя в своей тарелке, или, по-научному выражаясь, среде. Бандит среднего пошиба, держащий некоторую часть города и её (части) криминальную составляющую, неглупый и успешный, раз дожил до своих семидесяти лет в добром здравии и таком же положении импонировал ему.

На огромной планете Земля, и даже на той её половине, что не принадлежала к «цивилизованному миру», людей, подобных Хаиму, он знал многие сотни. Одни с ним сотрудничали, другие пытались проявлять самостоятельность. Если их интересы не пересекались, Ибрагим-бей не препятствовал любому жить, как умеет.

В Одессе субклиенты Катранджи проворачивали какие-то торгово-закупочные операции, но не того масштаба, чтобы попадать в сферу его внимания. Может, по этой причине он и выбрал город у моря как место конфиденциальной встречи с генералом, который вскоре обещал стать главной фигурой на доске или джокером в колоде. Далеко, никому не интересно, а значит, и безопасно. Вышло несколько по-другому. Спасибо тому же генералу и его девицам, иначе мог бы всемогущий паша кормить рыб на морском дне или пребывать в неизвестно чьём узилище.

— Так на чём мы сходимся, уважаемый Ибрагим Рифатович? — говорил Хаим Мотлевич, невзирая на возраст, наливающий себе и гостю уже четвёртую рюмку сладкой еврейской водки. — Что лично я на старости лет мог бы сделать для вас, и что с того заработать, само собой? Я убедился, что кое-кого из тех людей, что якобы знаете вы, знаю и я. Вы говорите, что самые почитаемые люди старой Одесы не более чем слуги ваших слуг — готов и с этим согласиться. Не понимаю одного — почему мы сейчас, рядышком, сидим на ограде Второго еврейского кладбища, как будто у нас на носу очки, а в душе — осень?

— Оставьте, Хаим. Эту книгу я тоже читал[68]. Человек, жаждущий ответа, должен запастись терпением? Человеку, обладающему знанием, приличествует важность? Всё это вздор. Вы знаете, что случилось сегодня у «Потёмкина»?

— Знаю. Поэтому вы здесь и мы с вами разговариваем. Поэтому мои мальчики не пустили вас туда, куда вы так стремились, — он указал рукой в сторону недалёкого дома с явочной квартирой. — Там вас наверняка бы повязали. В том доме есть только одна квартира, на которую вы могли надеяться, так она давно числится за жандармским управлением…

— Неужели? — вполне натурально удивился Ибрагим.

— Можете мне поверить.

— И для чего я, по-вашему, нужен жандармскому управлению? Наши пути никогда не пересекались, и этот адрес мне дали очень надёжные люди. Я скорее готов поверить, что ошибаетесь вы. Если не хуже… Не странно ли, что ваша… хаза, хавира, не помню, как правильнее — окно в окно с жандармской?

— Рядом с фонарём — темнее всего, — назидательно промолвил Хаим. — Да и жандармы с уголовной полицией — совсем разные ведомства. Что интересно одним — ни к чему другим, и наоборот.

— Так на чём мы сойдёмся? — ответил Катранджи Хаиму его же вопросом. Ему надоело и застолье, и хитросплетения ничего не значащих слов.

— Если вам нужна настоящая помощь, мы сделаем. Вывезем, куда скажете, если что-нибудь другое — тоже.

— За какую плату?

— Бесплатно. Просто пометьте у себя в книжечке, если вы вправду тот человек, за кого себя выдаёте, что живёт по такому-то адресу старый еврей Штаркер, и передайте всем, кто готов вас слушать, что с ним можно иметь дело. На худой конец — не нужно ему мешать. Только всё это будет иметь интерес, если вы по правде чего-то стоите. А я этого так пока и не понял…

На этом месте Ибрагим рассмеялся. Совершенно искренне, от души. Ему захотелось немножко побыть в роли Гарун-аль-Рашида. Кроме того, Хаим ему просто понравился. Это же надо, так лихо, под видом дружеской помощи захватить в плен ЕГО, и после — спокойно торговаться. Ну что же, пусть так. Посмотрим: стоит ли он чего-нибудь, как здешний авторитет? А если стоит — пригодится ли в будущем?

— Насколько вы способны контролировать не самую законопослушную часть Одессы? Вы, простите, не выглядите таким уж сильным человеком?

— А вы? Особенно сейчас. Вы ведь у меня в гостях… — продолжение подразумевалось.

— А вы, в свою очередь, не задумались, что, махни я рукой, сейчас здесь не было бы ни одного живого человека? Вон, видите, моя девочка любезничает с вашим мальчиком? Тридцать шесть выстрелов из двух стволов она сделает за полминуты. И все — в цель. Вторая — столько же. За этим столом людей гораздо меньше. Спросите у тех, кто был сегодня возле «Потёмкина», как там насчёт жмуриков? И с какой стороны? Да, с какой? Это очень важно, с какой…

И тут же, не давая хозяину опомниться, властно приказал:

— Велите подать телефон!

Старинного вида чёрный аппарат на длинном-длинном шнуре немедленно принесли.

— Звонок — за ваш счёт, — якобы шутки ради сказал Катранджи, и Хаим вежливо хихикнул. Мол, всё понял. На самом деле, Ибрагим имел в виду несколько другое, но до поры объяснять не стал.

Иерусалим ему дали через минуту. Сотрудник тамошнего офиса по условной фразе сразу узнал хозяина.

— Ну-ка, парень, живенько подними мне всё, что у нас на… — Он повернулся к старику, резким тоном спросил: — Под кем ходишь? Фамилия, погоняло…

— Эфроимсон, Лазарь Менделевич. Сенатор.

Катранджи назвал клерку оба имени.

— На всё пятнадцать минут. После этого пусть куратор перезвонит мне и Эфроимсону. А тот тоже мне. На этот же номер. Ясно? Исполняйте…

Быстрота и натиск гостя произвели на Штаркера впечатление. Пожалуй, чрезмерное.

— Вы хотите сказать, что Лазарь Менделевич сам станет звонить мне? Неизвестно с какой радости? И что он потом скажет, и что я ему отвечу? Сдаётся, сейчас я сделал большую ошибку…

— Перестаньте ныть, реб Хаим. Вы сейчас сделали самый крупный гешефт в своей жизни, и сами этого ещё не поняли. Если ваш Сенатор хоть что-нибудь из себя представляет, вы вместе с ним получите такие шансы… — Ибрагим зажмурился. — Но если нет — так нет. На этом закончим переливать из пустого в порожнее и немного подождём. Расскажите пока что-нибудь интересное за Одесу, я слишком давно тут не был…

Катранджи стало легко на душе и даже весело. Ещё две недели назад он не думал, что жизнь снова приведёт его в Россию, а вот привела, при довольно странных обстоятельствах. И он неожиданно опять ощутил себя почти тем же нормальным питерским студентом, чьей национальностью, происхождением и положением на родине никто не интересовался. Он был своим среди своих. И внутренний голос ему подсказывал, что всё может повториться. Не по Гераклиту, по марксо-энгельсовской спирали. Почти то же самое, но на другом совершенно уровне.

На дальнем конце стола вдруг возник какой-то шум. Несколько вскриков, звон бьющейся посуды. И сразу, как здесь принято говорить — вселенский хай.

Ибрагим выдернул из заднего кармана пистолет, вовремя возвращённый Кристиной, глянул на хозяина бешеным взглядом, упёр ствол ему в бок.