Москва на линии фронта - Александр Бондаренко

— Что же происходило в это время в самом Сталинграде?

Ржешевский: Позвольте ответить на этот вопрос следующим образом… Так повернулась судьба, что много-много лет назад по заданию редакции «Красной звезды» ныне покойному Петру Михайловичу Деревянко и мне было поручено взять интервью у маршала Василевского в связи с его 70-летием.

— То есть это было в 1965 году…

Ржешевский: Естественно, был разговор и о Сталинградской битве… Мы задали традиционный вопрос, какие дни войны маршалу запомнились особо, и он сказал, что прежде всего это 23 августа 1942 года — самый тяжелый день Сталинградской битвы…

Вы знаете, что немцы тогда прорвались к Волге, был колоссальный авиационный налет… Василевский, член ГКО Маленков, командующий ВВС Новиков и еще два-три человека находились в штабе фронта, в тоннеле под рекой Царицей, где был подготовлен КП… Кругом все горело, кошмар да и только… Ожесточенность боев была запредельной, но все же длительное время остановить противника в средней излучине Дона не удавалось. Некоторые наши части и соединения под сильнейшим напором немецких войск отступали, нередко это отступление превращалось в бегство, войска охватывала паника, и на каком-то этапе создалось совершенно критическое положение. Нужно было принимать чрезвычайные меры. Одной из них, на мой взгляд, самой известной и результативной, был приказ № 227 «Ни шагу назад!», которым давалось право командирам — и не только им — расстреливать тех, кто отступал без приказа. Создавались заградотряды со всеми вытекающими из этого последствиями.

Мы прекрасно знаем, что в современной литературе немало отрицательных и необдуманных оценок этого приказа. Мол, это приказ варварский, неоправданный, из-за него погибло очень много людей… На мой взгляд — и, думаю, не только на мой — этот приказ был в то время оправдан. Положение было отчаянное, нужно было спасать фронт, а может быть, даже страну…

Да, приказ действительно был жесток и категоричен, но его оценка фронтовиками и в то далекое уже время, и сегодня — положительная.

Черногор: К 227-му приказу можно относиться по-разному. Некоторые вспоминают только о заградотрядах и штрафных ротах. Но разве приказ об этом? Вчитайтесь в текст приказа, вдумайтесь в само название — «Ни шагу назад!»…

Ржешевский: Текст сильнейший! «Безусловно ликвидировать отступательные настроения в войсках и железной рукой пресекать пропаганду о том, что мы можем и должны якобы отступать и дальше на восток, что от такого отступления не будет якобы вреда…»

Черногор: Вот в чем суть… У нас ведь вот до чего искажены понятия: захотел что-то выхватить для себя нужное — и можно этот приказ трактовать как антинародный, антигуманный и прочее. Можно же совсем по-другому на него посмотреть… У нас ныне даже слово «патриотизм» интерпретируют, как хотят, но чаще всего как «последнее прибежище негодяев»…

Мягков: К слову, те, кто критикуют 227-й приказ, видимо, не знают о том, что в декабре 1941 года немцы издали свой приказ — «Держаться!». Здесь можно провести параллель, абсолютно оправданную: недаром же Сталин говорил, что надо учитывать и опыт врага.

Ржешевский: Невольно задумываешься, как же нашей стране удалось создать такой, я бы сказал, фронтовой организм, когда в тяжелейшей, казалось бы, безысходной ситуации и солдаты стояли намертво, и командиры оказались достойные — с самого низшего звена до самого высокого? Когда народ, гражданские люди представляли собою единый сплав с армией, сломать который было невозможно? Разве что уничтожить — только тогда он не имел бы возможности оказывать сопротивления…

Как это все удалось создать? Откуда взялись те великие силы, которые питали армию и народ в годы Великой Отечественной войны, апофеозом которой стали битвы под Москвой и Сталинградом?

Лобов: Как патриот, как аналитик, могу прямо сказать: таких людей воспитала советская идеология, идеи социализма…

Мягков: Да, если взять поколение «отморозков», которое сейчас у нас в стране воспитывается, они бы точно Сталинград не удержали…

Лобов: Но мы не должны забывать и о подборе людей, как тогда предпочитали говорить — «кадров», на важные участки. Те же секретари обкомов, горкомов, районные власти, которые организовывали оборону города, организовывали просто немыслимую по масштабам эвакуацию…

Второе — военные люди тоже были подобраны соответствующим образом. Мы теперь всех их по фамилиям знаем: Еременко, Рокоссовский, Ватутин, Чуйков, Людников, Шумилов… Они ведь не просто пришли откуда-то, не «по блату» были назначены. Их подбирали, в них проникали, и они себя проявляли в боях. Помните, «Красная звезда» недавно писала, как генерал Еременко обещал Сталину, что остановит Гудериана? Вряд ли Сталин верил, что он действительно это сделает, но он видел, сколь крепким был боевой дух у этого военачальника… А потом его воля, энергия, уверенность, подготовка передавались войскам, командирам, личному составу. Это немаловажный фактор — умение подобрать кадры стратегического звена, которые в условиях сложной обстановки не терялись бы, а принимали правильные решения, те, которые ведут к успеху…

Черногор: Сталинградская битва — расцвет полководческого таланта тех военачальников, которых подбирали Ставка и лично Сталин…

Лобов: Фронтами командовали генерал-полковник Еременко, генерал-лейтенанты Ватутин и Рокоссовский. Заметьте, не маршалы, не генералы армии… Начальники штабов и члены военных советов — все были генерал-майорами. Казалось бы — стечение обстоятельств? Нет, очень продуманный шаг. Людей увидели, оценили и дали им эти ответственнейшие участки, чтобы еще раз их проверить… После Сталинградской битвы им присвоили очередные звания, они повели фронты к Победе, их полководческий талант проявился в новых наступательных операциях… Значит, в высшем стратегическом руководстве думали обо всем этом постоянно.

Черногор: Уже потом, на Нюрнбергском процессе, фельдмаршал Паулюс признал, что в битве под Сталинградом «советская стратегия оказалась настолько выше нашей, что я вряд ли мог понадобиться русским хотя бы для того, чтобы преподавать в школе унтер-офицеров. Тому доказательство — исход битвы на Волге, в результате которой я оказался в плену, а также то, что все эти господа сидят здесь на скамье подсудимых».

Орлов: Я добавил бы еще, что нужно отдать должное стойкости и самоотверженности нашего солдата, нашего народа. Свойство народа российского, особенно русского: он долго выдерживает, когда его сжимают. Но когда эта пружина разжимается, то все оковы разлетаются в прах. Помните, как у Симонова: «Надоело бояться! Пусть нас боятся!»

Этот сплав — подготовленных кадров верхнего эшелона и мужества народного, решительность солдат, которым надоело вечное отступление, и решил судьбу битвы под Москвой, под Сталинградом и всех последующих операций.

Никифоров: Если посмотреть шире на проблему, о которой мы говорим, и вообще посмотреть на историю России, то в годы Великой Отечественной войны мы видим какой-то удивительный феномен. У нас все время между народом и властью был как бы зазор, все время проявлялось какое-то напряжение. После Петровской Руси вообще было как бы «два народа в одном» — дворянство и крестьянство были отчуждены друг от друга… Впрочем, и сейчас большинство населения России — неважно, какую идеологию кто при этом исповедует, — критически оценивает власть и желало бы каких-то перемен.

А в годы Великой Отечественной войны этой пропасти не было. Люди воспринимали представителей власти именно как своих представителей…

— Кстати, это явление традиционно… Известно, что и Отечественная война 1812 года дала небывалый дотоле образец единения всех слоев, всех классов российского общества, и в Русской армии в то время царил невозможный для Европы демократизм, когда солдат, офицер, генерал на равных делили и опасности, и трудности похода, и славу… Однако в 1814 году полки вернулись в Россию — и все возвратилось «на круги своя»…

Никифоров: Да, к сожалению… Во время Великой Отечественной войны люди «взвешивали» представителей партии, генералов и самого Сталина, я бы сказал, на весах жизни и смерти. Они видели какие-то просчеты и недостатки руководства, но все равно другая чаша весов перевешивала. Выбор, который люди делали, нашел выход в совершенно необъяснимом: в том, что позднее назвали «культом личности Сталина». Сегодня ведь утверждают, что никто в атаку с именем Сталина не ходил. Неправда: имя это звучало не раз. Посмотрите мемуары участников войны…

— Ну, мемуары пишутся уже после событий, я был сказал, на холодную голову, и в них нередко присутствует элемент заданности…