Зарубежный детектив - Димитр Пеев

— Оставь этот день, Баська. Хорошо? — сказал он чересчур резко. — Я сам не знаю, зачем пришел. Хотел тебя видеть.

— А мои слова все испортили? Да? — Она улыбнулась. — Я к этому привыкла. Но ты знаешь, что я не люблю принуждать себя врать. Даже для старых друзей.

— Дело не в этом, Баська, — сказал он устало. — Политика меня интересует постольку-поскольку. Еще вчера я должен был поехать в Яшовец в неплохой дом отдыха горняков. На десять дней. Не получилось.

— В ноябре на курортах скука смертная, — охотно согласилась она. — Я не люблю проводить отпуск на одном месте. Летом мы всегда ездим. Ты хорошо сделал, что пришел, — добавила она несмело.

Он улыбнулся и погладил ее по волосам.

— Не знаю. Вечером я уезжаю, — сказал он решительно.

В ее глазах мелькнуло удивление.

— Куда?

— В Закопане, — когда он сюда входил, он не знал, что туда поедет.

— По проторенному пути? — съязвила Баська.

— Почему?

— Обычная трасса, — сказала Баська, — из Кракова в Закопане. — Но спокойствие ее было чисто внешним, на самом деле она пыталась понять, чего он от нее хотел или хочет, но не смогла и переменила тактику.

— Что тебя беспокоит, Франэк? — она произнесла это имя нерешительно, тихо, а может быть, ему только так показалось. И в этом не было бы ничего странного, если бы она считала, что оно давно уже неактуально и никогда не было настоящим. — Через минуту будет поздно, — предостерегла она. — Помни. Я тебя предупреждала.

«Ха, если бы через минуту, — подумал он. — Уже давно поздно. По крайней мере 28 лет».

— Тсс... Бася, девочка моя...

Ее передернуло.

— Не говори так, так говорил мне когда-то один парень. Я была до смерти влюблена в него. А он, наверно, этого не замечал, потому что ушел. У него были более важные дела. Уже давно нет того парня и той девушки, и не надо вызывать духов.

«Нет, — согласился он мысленно. — Нет той девушки. А у него не было более важных дел. Это важные дела выбрали его. Небольшая, но принципиальная разница. Помешала любви. Может, Баська всегда была такая, как сегодня, только я об этом не знал. Откуда я мог знать, кого я люблю? У меня не было времени разбираться в этом. Я даже не знал тогда, что она умеет рисовать. Тайные встречи темными вечерами, теплой весной, несколько дней одного лета. Небольшое местечко. Неизвестно откуда появляющийся и внезапно исчезающий поклонник. Она не обращала никакого внимания на общественное мнение. То была любовь, самая настоящая. Я не буду говорить ей об этом сейчас. Я не мог сделать этого тогда, а сегодня это выглядело бы шутовством. К тому же неизвестно, надо ли ей это. Правду она знает».

— Давно рисуешь? — поинтересовался он вдруг.

— Всегда. Я с детства что-нибудь малевала.

«О чем мы разговаривали тогда? Ни о чем. Мы вообще не разговаривали. Лежали в траве у реки. Держались за руки. Местные жители подглядывали за нами. Я целовал ее, как будто через минуту должен был умереть, как будто рушились небеса, я не мог взять ее, а потом бросить. Понимала ли она это тогда? Понимала. В противном случае... в лесничестве не могло произойти то, что произошло. Так просто и естественно».

— Уходишь? — с беспокойством спросила Баська, видя, что он встает.

— Да.

— Может быть, я могу что-нибудь для тебя сделать? — начала она снова, так как чувствовала, что ее охватывает страх за мужчину, который когда-то был ее парнем. А ведь никакого повода для этого не было. Когда-то они встретились на Мазуpax, теперь он проездом у нее в Кракове. Ничего больше. И достаточно много, чтобы над этим задуматься.

— Нет, Баська, ты ничего для меня сделать не можешь, — ответил он неожиданно искренне, хотя был уверен, что не должен этого говорить. Вообще он не должен был делать ничего из того, что делал сейчас. Он сам оставлял за собой след и удивлялся тому, что потерял бдительность и не может победить желание путешествовать старым маршрутом. Потому что решал загадку, почему тот человек так мужественно умирал. И должен был ее решить. Это было так же бессмысленно, как выяснение отношений по прошествии многих лет. Как судорожное хватание за прошлое. Как неспособность жить будущим, которое является условием всякой жизни, надежд, свершений, придающих смысл и гармонию бегущему времени.

ГЛАВА VI

Капитан Корда завтракал и смотрел из окна кафе. В доме напротив находился антикварный магазин, в огромной витрине которого висела керосиновая лампа. «В Варшаве такую не достанешь», — подумал он. Магазин открывался в одиннадцать. Он решил зайти сюда на обратном пути. Времени было еще много. Поезд пришел во Вроцлав в семь утра. Нарушать покой старой женщины в такой ранний час не стоило. Поэтому он сидел и размышлял над тем, можно ли эту лампу легко переделать на электрическую.

«Десять часов самое удобное время для визита», — решил капитан. Потом пошел в Орбис и купил себе обратный билет, хотя могло оказаться, что информация учительницы укажет иной маршрут. Но он был убежден, что в данном случае быстрота действий не ускорит ареста убийцы. По всей вероятности, корни этого дела находились в далеком прошлом. Такие преступления распутываются шаг за шагом, иногда неделями, чаще всего благодаря историческим исследованиям.

Бывшая учительница Ольга Климонтович не проявила никаких признаков волнения. Высохшая, костлявая, она продолжала относиться к людям как к своим ученикам. Аподиктически и немного свысока.

Капитан представился.

— Спасибо, — сказала она сухо, не взглянув на документ. — Я не боюсь людей. Я всю жизнь занималась воспитанием людей.

— Да, но не каждому и не все можно сказать, — заметил капитан.

Она снисходительно улыбнулась.

— В моей жизни не было ничего такого, о чем бы я не могла говорить с любым человеком.

«У нее, наверно, была трудная жизнь», — подумал он про себя не без сочувствия.

— Во время оккупации вы часто посещали имение Донэра, не правда ли? — громко спросил он.

— Конечно. Там был ребенок. Я занималась с ним.

— Чей ребенок?

— Мы не знали чей. Пан Кропивницкий, родственник Донэров и одновременно попечитель имения, во время немецкой оккупации нашел малютку на дороге, ночью, недалеко от железнодорожных путей. В 1942 году ей могло быть лет пять. Она говорила, что ей пять лет. И еще мы знали, что зовут ее Йоля.

Учительница совершенно спокойно и не задумываясь, без всяких личных ассоциаций упомянула фамилию убитого.

«Не слишком ли гладко у меня все идет, — подумал Корда. — Человек, которого мы ищем, так просто в руки не дастся. Кто он?»

Но именно потому, что капитан знал тонкости следственной работы, он решил направить внимание учительницы на личность ребенка. Пока.

— А родители этой девочки не нашлись?

— До конца войны ничего не выяснилось.

— А позднее?

— Не знаю. Немцы в 1944 году арестовали пана Кропивницкого и увезли из имения.

— Вы не знаете, за что?

— Конечно, знаю, — и на ее лице появилась высокомерная улыбка. — За помощь партизанам. Все имения, принадлежавшие полякам, — сказала она с нажимом на каждое слово, — помогали партизанам.

— А что стало с ребенком?

— Девочке удалось спрятаться. В ту ночь, — добавила учительница. Она возвращалась в прошлое, это было отчетливо видно по ее лицу. — На территории парка и в самом особняке под конец войны разыгралось сражение партизан с гестапо. Немцы убили семнадцать наших парней. Их могилы вы найдете на городском кладбище. В третьей аллее от входа. Сейчас на крестах написаны настоящие фамилии и дата смерти. Тогда мы хоронили их как неизвестных. По понятным причинам. Из этой бойни никто не вышел живым. У немцев было двое убитых и несколько ранены. Их увезли на грузовике. Девочке как раз исполнилось семь лет, если считать дату ее рождения верной. Я проходила с нею программу первого класса.

— А почему она не ходила в школу?

— Начальная школа во время войны у нас была, но пан Кропивницкий очень привязался к девочке. Он не хотел, чтобы ее кто-нибудь увидел. Это был ребенок из эшелона. Кто-то каким-то образом высадил ее из поезда. Она не знала, где до этого жила. Говорила, что в городе, и видно было, что это городской ребенок. Но совершенно точно, не из большого города. Если бы из большого, то мы очень легко установили бы, из какого, например, при помощи картинок, но повятовая Польша дает много возможностей. Впрочем, она говорила, что долго жила с мамой в какой-то комнате с зарешеченными окнами. В Павяке[3] было много таких случаев, в других тюрьмах, кстати, тоже.

— Как вы думаете, девочка была полькой?

— Без сомнения.

— Как она спаслась в ту ночь?

— Она спряталась в буфете, за тарелками. Она любила туда забираться некоторое время, вначале, когда пан Кропивницкий только что ее принес. Она была очень истощена и смертельно напугана. Потом она называла пана Кропивницкого «дедушкой» и, кажется, сама в это поверила. Но в ту ночь убежище, которое когда-то выбрал затравленный ребенок, к счастью, стало местом спасения уже большой девочки. Это был громадный глубокий буфет. Весь помещичий фарфор помещался в этом буфете. После боя ее нашел там администратор имения. Дом администратора стоял ближе к фольварку, на отшибе. Это его и спасло. Девочка лежала без сознания среди осколков, буфет весь был изрешечен пулями.