Триумф блицкрига - Герман Романов

— Мой фюрер, это так неожиданно… О таком я не задумывался, — Геринг не выдержал напора и сейчас находился в полной прострации. Мир переменился, с фюрером во главе.

— Выходит, что мы, германцы и русские, люди из одного корня?! — лицо толстяка пошло багровыми пятнами.

— Да, мой друг, — Андрей прибавил проникновенной теплоты в голосе. — Я сам жестоко заблуждался, когда считал иначе. Но здесь нет нашей вины, а есть наша общая с тобой беда.

«Еще немного, и я полностью перетяну его на свою сторону. От „ты“ и „друга“ он уже „поплыл“ и усвоил, что я его от себя не отделяю, а считаю своим единомышленником и сторонником».

— Они нас с тобой нагло обманывают, эти господа ученые, что содержатся Гиммлером и Геббельсом. Да в том же Аненербе! Или не говорят нам всей правды, потому что сами ее не знают. Но если все дело в первом, то такое непростительно! Со вторым легче, еще можно исправить!

— Да, мой фюрер, я полностью с вами согласен! — голос Геринга разом окреп, плечи его распрямились, громко звякнула сталь в произнесенных словах. Еще бы, покончить с двумя конкурентами, низвести их на второстепенные места — такого шанса наци номер два потерять не мог.

— Ответьте мне на один вопрос, Геринг. Какой народ, кроме немцев, наиболее жестоко пострадал от власти еврейского капитала?

— Русские! — Геринг тут же рубанул ответ. — Они погубили Россию, и такой же участи чудом избежала Германия!

— Вы правы, Геринг! Мы всегда дружили с русскими и только два раза воевали с ними, и то по дурости. Фридриха Великого толкнула Англия, это порождение еврейской демократии, но их Петр Третий сам вернул нам Пруссию. Разве мы можем назвать его врагом?

— Нет, мой фюрер! А в прошлой войне Россия сцепилась с нами, проплаченная французским еврейским золотом!

— И они ее погубили! Недаром великий Клаузевиц перешел на службу в русскую армию, ведь мы дрались плечом к плечу под Фридландом, Дрезденом, Лейпцигом и прочими победными местами нашего оружия. Можем ли мы считать русских врагами после такой славы?!

— Нет, мой фюрер! — громко ответил Геринг и тут же стушевался. Виновато глянул и тихо спросил: — А что коммунисты?

— Вы считаете жидовствующих интернационалистов русскими людьми? Да они глумятся над собственным народом, как его злейшие враги. Нищета, голод и террор — вот их инструменты, — Андрея затрясло от сдерживаемого гнева, абсолютно искреннего. — Я прочитал десятки сообщений наших специалистов, что работали в России в двадцатых и начале тридцатых годов. Русских людей низвели на положение рабов, устроили голодомор — они гибли сотнями тысяч! Кайзер стремился спасти Германию, приведя большевиков к власти?! Но он не только ее не спас, он погубил нашего естественного союзника. Эта война была не нужна ни нам, ни русским, мы взаимно погубили друг друга. А кто остался в выигрыше, кто, Геринг?!

— Западные плутократии, мой фюрер! Когда немцы с русскими жили в дружбе, они боялись даже пискнуть! Сидели как мыши под веником!

— То-то и оно!

— Но Сталин всех евреев из руководства партии вывел! Да и прежнее руководство несколько лет тому назад почти все казнили. Похоже на то, что в России свой «термидор» начался, хотя и затянутый во времени.

— Оп…

Андрей поперхнулся от слов Геринга, они ударили его прямо в душу. Он содрогнулся так, словно ведром колодезной воды окатили.

«А ведь боров прав! Как же мне такая простая мысль в голову не приходила. Ведь кто в „Огоньке“ и прочих журналах писал? Да отпрыски тех коммунистов, что власти лишены были и в подвалы чекистами брошены. И год один лишь запомнился — тридцать седьмой! Почему? А ведь тогда в мясорубку террора народа попало на порядок меньше, чем в Гражданскую и коллективизацию, зато каких?! Цвет партии, ленинская гвардия — те, что вершили судьбу революции и страны в Гражданскую и даже дальше. И со Сталиным их не сравнить. Кто был грузин в то время? Наркомнац, его номер десятый, а место в буфете. Серьезных решений Сталин в одиночку принимать не мог вплоть до начала тридцатых, даже до убийства Кирова. Правили другие, и большие и малые, на всех уровнях. Они и коллективизацию провели так, что голодомор страну накрыл — ведь недаром Сталин „головокружением от успехов“ их дела назвал.

Что требовали „дети Арбата“ в „перестройку“? Вернуться к ленинским принципам, которые исказил Сталин! Вернулись… и охренели всей страной! Такая кровь и грязь хлынули, что коммунистическая власть разом доверие потеряла, каким еще пользовалась. Это надо же — Ленин и вся его камарилья Россию оккупированной страной считали. А фраза Ильича, чтоб ему ни дна, ни покрышки: „Мне на Россию наплевать, я большевик!“ Хорошо бы слова, так он дела такие наворочал, до сих пор оторопь берет».

— Сейчас мы союзники со Сталиным, и у нас много общего, мой фюрер!

Громкий голос Геринга ворвался в разум Андрея, и он очнулся. Оказывается, все это время толстяк его в чем-то убеждал, а он его даже не слышал, думы тяжкие овладели.

— Конечно, много. Даже больше, чем ты считаешь!

— И как же быть, мой фюрер?

— Тут нужно крепко подумать. Как только победим Англию, о Франции я не говорю, мы подумаем, как нам крепче русский народ привязать. Мы не в силах победить мировую плутократию, та же Америка, несомненно, рано или поздно придет на помощь англичанам, у которых полмира под пятой. Если авиацию мы можем развернуть, построить самолеты, что настигнут плутократов в их же логове, но постройка флота дело целого десятилетия! А потому союз с русскими как никогда важен.

— Я тоже так считаю, мой фюрер!

— Дело того стоит, Геринг. И сейчас мы об этом и поговорим! Нам нужно вернуться к старой и доброй политике «союза трех императоров», где место прежней Австро-Венгрии займет Японская империя. Наш нынешний союзник намного сильнее.

— А итальянцы занимают место России…

— Нет! Россия займет свое надлежащее место великой державы, а любители макарон сильны имперскими амбициями, но бессильны их подкрепить. Не стоит обольщаться по этому моменту, Геринг, и принимать их всерьез.

В последние дни германский посол и военный атташе явственно отошли от прежней политики холодной и безучастной отстраненности, что наводило на мысль, что поглощение стран Прибалтики было заранее предопределено двумя диктаторами.

В марте прошлого года Гитлер под угрозой войны заставил литовцев отдать Мемель, где 80 % населения составляли немцы. Этот город Литве передала Антанта, проводящая политику максимального ослабления Германии. Его переименовали в Клайпеду, но разве он от этого стал литовским?

Урбшис тяжело, но незаметно вздохнул. Может быть, не стоило соглашаться на версальские решения и брать порт?! Оговорить там свои права, но оставить за немцами? Хорошо, что сейчас этого камня преткновения уже нет, а немцы неожиданно, хоть и мимолетно, вскользь, но начали демонстрировать сочувствие, как бы говоря: «Да хватит вам уступать Советам».

А может…

Мысль обожгла Урбшиса — немцы у Парижа, война победоносно окончена, в этом уже никто не сомневался. Англия со своего острова вряд ли способна на продолжение войны.

Может, лучше попытаться выиграть время?! Ведь еще в ту войну Германия показала, что для нее не проблема быстро перебросить войска с запада на восток. Вряд ли Гитлеру нужно такое усиление сталинского режима. Зачем?! А если попытаться оказать сопротивление, дождаться помощи от Германии?!

— Ваше высокопревосходительство! — Урбшис унял дрожь в голосе и предпринял последнюю попытку «умиротворить» Молотова и выиграть хоть немного времени, хоть пару суток. — Я не вижу статьи, на основании которой можно было бы отдать под суд министра внутренних дел Скучаса и начальника политической полиции Повилайтиса. А это очень важно, как тут быть?!

— Прежде всего их нужно арестовать и отдать под суд, — голос Молотова стал скрипучим, стекла очков презрительно и победно сверкнули. — А статьи найдутся! Да и наши советские юристы вам помогут в этом. Хм… Изучив литовский кодекс, конечно…

Ситуация оказалась патовой — британцы наотрез отказались капитулировать и продолжали суетиться в порту. Люк вторично отправил Кардорфа с ультиматумом, грозя открыть огонь ровно в полдень и попугать мифической атакой бомбардировщиков, но упрямые островитяне наотрез отказались капитулировать.

Теперь выхода не оставалось, иначе фон Люку грозила «потеря лица». Он еще раз прикинул возможности — получалось немощно и хило. Батальон имел только одну противотанковую пушку калибра 37 мм, да на бронеавтомобилях были установлены 20 мм орудия, которые были скорее тяжелыми пулеметами и не больше. Если бы не батарея зениток, то капитан никогда бы не решился на подобное нахальство.

— Нам придется сдержать слово и ровно в полдень открыть огонь, — заявил Люк собравшимся возле него офицерам. — Стрелять бегло, задействуйте все, что можно, даже ракетницы. Нужно создать у противника ощущение того, что мы намного сильнее, чем в действительности. Наводчикам 88 мм орудий постараться попасть в эсминцы, разнести орудийные башни и мостик!