Отходной маневр - Андрей Дышев

Она отпустила мою руку и отпрянула от меня. К столу подошли Альбинос и Дацык. В их движениях угадывались сдержанное раздражение и ультимативность.

— Спать всем! — приказал Альбинос. — Работу начнем с самого рассвета!

Дацык накинулся на меня:

— Тебе что непонятно, скотина? Марш в свою конуру!

Все вернулось на круги своя.

39

Дацык, словно догадываясь о моих намерениях, связал мне руки особенно крепко, и веревка впилась в кожу так, что почти час я лежал на нарах неподвижно, дожидаясь, когда утихнет острая боль.

Странное чувство овладело мной. Никакого нетерпеливого ожидания свободы! Желание убежать умерло.

Тихий шорох у двери! Я сел, опустил ноги на пол. Слышно было, как медленно, по сантиметру, выходит из «ушек» скоба. Потом пауза, и полная тишина. Лера была очень осторожна, она понимала, что другого шанса у нее может не быть. Я на цыпочках приблизился к двери. Тучкина уже ждет меня или нет? Надеюсь, она в хорошей спортивной форме, и до рассвета мы сможем добраться до Эдена. А там — на попутку и в Нальчик. А деньги на авиабилеты? Хватит ли у меня денег?

Со связанными руками я не мог проверить карманы. За то время, пока я был здесь, у ледника, ни разу не вспоминал о деньгах и, тем более, не пересчитывал их… Почему ж ожидание свободы не пьянит меня, не кружит мне голову, и я спокойно думаю о таких прозаических вещах, как билеты, деньги? Почему с грустью смотрю на лунный луч, разлившийся холодной лужицей по столу? Дверь тихо приоткрылась, и внутрь шмыгнула Лера. От нее веяло свежим холодком, как от нагулявшейся вдоволь собаки.

— Все в порядке! — шепнула она и взяла меня за руку. — Ты готов?

— Руки, — напомнил я.

Она неумело перерезала кухонным ножом веревку. Мы вышли в ночь. Луна пошла на убыль, но светила еще достаточно ярко, и с приютов на землю стекали геометрические тени. Словно сахарные пирамиды над ущельем нависали вершины гор. Казалось, мертвенно-голубое свечение исходит из самых недр, и оно таит в себе скрытую, невидимую опасность подобно радиации. Лера приложила палец к губам. Она дрожала от волнения, глаза ее были широко раскрыты, и двигалась она короткими толчками, замирая через равные промежутки времени. Она взяла меня за руку и повела вниз, к леднику.

— Стой здесь! — шепнула она и сунула мне в ладонь скомканные купюры. — Это вам на дорогу… Сейчас я ее приведу…

Я смотрел, как она исчезает в темноте, тонкая, гибкая, тихая заговорщица, превыше всего поставившая свое чувство к Альбиносу. Вернулась вместе с Тучкиной очень быстро, я даже не успел замерзнуть, хотя ночь была необыкновенно стылой.

— Иди с ним, — шепнула Лера Тучкиной. — Он тебе все скажет.

Она стояла, дрожала и ждала, когда мы уйдем. Я взял Тучкину под руку и повел вниз. Тучкина еще не очухалась от сна, вяло сопротивлялась и пугливо озиралась по сторонам.

— Что случилось? Куда ты меня ведешь?

— Тише говори, — попросил я.

Но Тучкина стремительно входила в реальность и начинала упрямиться. Она высвободила руку и остановилась.

— Говори! — потребовала она. — Что ты хотел сказать мне про Альбиноса?

Я понял, что под этим надуманным предлогом Лера выманила ее из приюта.

— Ирина, — сказал я, впервые обратившись к ней по имени. — Альбинос — бандит, преступник. Рано или поздно он сядет в тюрьму. Ты подумала о своей судьбе? Ты понимаешь, что стремительно падаешь в пропасть?

— А-а-а! — протянула Тучкина и отступила от меня на шаг. — Все понятно! Сговорились!

— Ирина! — жестче произнес я. — Нам надо бежать отсюда! Немедленно бежать, или случится большая беда! Вспомни о своем доме, о своей работе…

— О каком доме? О какой работе? — горько усмехнулась Тучкина и сделала еще один шаг назад. — Да на фиг мне все это надо, если мужика нет! Что ты привязался ко мне? Что ты лезешь в мою личную жизнь со своими глупыми советами, будто я Лера!

— Пойми же, ты никогда не будешь с ним счастлива! У вас с ним нет будущего!

— Я не хочу тебя слышать! Я люблю его, и меня больше ничто не интересует!

— Ты дура, Ирина! — вспылил я. — Неужели там, в нормальной жизни, для тебя, красивой и интересной женщины, не найдется одного достойного мужчины?

— Представь себе, что в твоей нормальной жизни, — с издевкой произнесла она, — достойных мужиков я до сих пор не встречала. Попадаются только самовлюбленные павлины вроде тебя, у которых в мыслях лишь удовлетворение своей похоти.

Я разозлился не на шутку.

— У тебя вывих мозга на почве замужества! — сказал я, крепко сжимая ее руку. — Опустись на землю. Ты ему не нужна!

— Отстань от меня! — с угрозой произнесла Тучкина и замахнулась.

Мы разговаривали уже слишком громко, но мне было наплевать на конспирацию, на побег. Тучкина задела меня за живое. Я почувствовал в ней своего врага. Я не мог поверить в то, что она ради любви была готова отказаться от нормальной жизни, что убогий приют в глухом ущелье стал для нее раем.

Но Тучкина отвергла напрочь все мои доводы и принялась нещадно лупить меня свободной рукой по лицу. И вдруг истерически закричала! Я оттолкнул ее от себя, закрыл уши и обессилено опустился на землю. У приютов вспыхнул фонарик, раздался выстрел. Я услышал топот ног. Первой к нам подбежала Лера и тотчас накинулась на Тучкину.

— Дрянь! Дрянь! — кричала Лера. — Убирайся отсюда! Чтобы я тебя не видела!

— Сама дрянь! Глиста! — не оставалась в долгу Тучкина. — Первой уйдешь отсюда ты!

Тяжело дыша, ко мне подбежал Дацык, посветил фонариком мне в лицо и едва не задохнулся в гневе:

— Почему ты здесь, скотина?!

Удар ногой! Я вскочил, чтобы ответить, но тотчас сзади на меня навалился Альбинос. Я наудачу махнул локтем и попал Альбиносу по зубам. Дацык влепил мне кулаком в челюсть. Я озверел и потерял контроль над собой. Бить, бить, бить всех без разбору! Стряхивать с себя этих бешеных псов! Альбинос нагнулся, схватил меня за ноги и повалил на землю.

— За горло его хватай! — вопил у меня над ухом Дацык. — Дай мне связать его!

Рядом с нами визжали девушки, вцепившись в волосы, дрались. Не знаю, какой поединок был более жестоким — у них или у нас.

— Получай! Получай! — кричала Лера, и я слышал глухие удары, как если бы палкой выбивали ковер.

— Не бей меня по животу! — умоляла Тучкина. — Я беременная!

Альбинос схватил меня за горло и придавил затылком к земле. Дацык попытался связать мне ноги, но прежде чем ему это удалось, я дважды заехал ему пяткой по носу.

— Ты труп! Ты труп! — орал Дацык.

Я укусил Альбиноса за палец. Он взвыл и на мгновение отпустил мою шею, но тотчас Дацык схватил меня за волосы и надавил пальцами на глазные яблоки. Я держался изо всех сил, чтобы не потерять сознание, рычал и скалил зубы, как пойманный на охоте волк. Наконец, я обессилел и позволил связать мне руки за спиной. Поднявшись на ноги, Дацык еще раз ударил меня ногой по лицу. Альбинос клацал зубами и бормотал, что у него, наверное, свернута челюсть. Девушки затихли на своем бойцовском пятачке, а потом разбрелись кто куда: Лера, беззвучно плача, пошла к приюту, а Тучкина спустилась к умывальнику, чтобы смыть кровь с лица.

Не досталось только Мурашу, который, должно быть, крепко спал в своем сарае.

40

— Вставай, скотина! Пора на каторжные работы!

Наверное, я ошибаюсь, если считаю, что когда-то жил другой жизнью, что у меня был офис, подчиненные, машина, квартира, я ходил в гастрономы и бани. Ничего никогда не было, кроме этого сарая и окрика: «Вставай, скотина!»

Сколько солнца! Сколько света! Ночная драка представляется не более чем дурным сном. Вот только пластырь на переносице Дацыка не дает окончательно утратить чувство реальности. Это я поставил свою отметину. Тело ноет и болит, но я уже привык к этому. Не болит только мертвое тело.

Дацык подвел меня к столу и кивнул на лавку. Напротив меня, приподняв голову, сидел Мураш — безучастный, обмякший, как мешок с соломой. Глаз моего юного друга из фиолетового стал асфальтово-синим. Альбинос, склонившись над его лицом, тихо насвистывал себе под нос, осторожно ощупывал опухоль, надавливал на то место, где когда-то была бровь, и из тонкой щели, поглотившей глаз, выползла ядовито-желтая капелька гноя.

— Хреново, Антошка, — произнес Альбинос, выпрямившись и скрестив на груди руки. — У тебя может начаться сепсис мозга. Тебе надо срочно в больницу.

— Я должен найти место гибели моего отца, — упрямо повторил Мураш.

— Про отца мы слышали, и в эту сказку уже никто не верит. Ты о своей жизни подумай.

— Жизнь — это самое дорогое, что у нас есть, — поучая, добавила Лера.

Она сидела напротив Тучкиной и — я не мог поверить своим глазам! — старательно наносила ей на лоб и щеки тональный крем, закрашивая ссадины и синяки.

— Замри! — сказала она и, высунув кончик языка от усердия, стала аккуратно размазывать крем под глазом у Тучкиной. Соперница послушно замерла, даже дышать перестала. Лера отступила на шаг, склонила голову, любуясь своей работой.