Защита никогда не успокаивается - Френсис Бейли

— Следовали ли вы в течение полутора лет моим советам, кому вы должны все рассказывать, а кому — нет?

— Да, сэр. Я слушался ваших советов.

— И несмотря на ваше желание рассказать все мистеру Кону и суду, вы все же, следуя моим советам, ничего не рассказывали все последние полтора года?

— Пожалуйста, повторите вопрос еще раз.

— Пожалуйста. Вы ждете чего-нибудь, прежде чем все рассказать?

— Да, это так.

— Вы понимаете, что если все расскажете, это может оказаться для вас опасным?

— Да.

— У вас есть желание подвергать свою жизнь опасности?

— В данный момент — никакого.

Мы снова поговорили о Бриджуотере, и Де Сальво рассказал, что вел дневник, отобранный потом охранниками. Он сказал, что условия теперь стали лучше, что с ним обращаются хорошо. Он находится в I корпусе, продолжал Альберт, где много тяжелобольных, требующих ухода.

— Я их мою в душе, умываю, помогаю все делать, немножко занимаюсь канцелярской работой, мою полы — делаю все, что потребуется.

Я в последний раз заговорил о «признаниях».

— Альберт, вы сказали мистеру Кону, что, даже если ваш адвокат и будет этим недоволен, вам надо облегчить душу и кое-что рассказать, поскольку вы считаете такой поступок правильным?

— Да, сэр.

— Вы намерены и дальше следовать советам вашего адвоката о том, кому следует делать эти признания?

— Да, намерен, — ответил Де Сальво.

Через несколько дней судья Кэхилл вынес решение, что Альберт Де Сальво в состоянии предстать перед судом.

Ведьма сожжена

Мы с Дональдом Коном согласились, что не стоит это и без того сенсационное дело рассматривать перед самыми выборами в сенат, да и мое расписание было забито до отказа. Поэтому суд над Альбертом Де Сальво — Зеленым человеком был назначен на 10 января 1967 года.

Главный тактический прием, при помощи которого я надеялся добиться оправдания Альберта на основании его невменяемости, был прост: я попытаюсь использовать тринадцать убийств, совершенных им в качестве Бостонского удушителя, чтоб показать, до какой степени он психически болен. Для этого мне нужно постараться воспользоваться в качестве доказательства признанием Альберта, подтвержденным данными полиции.

Не было, разумеется, никакой гарантии, что мне удастся использовать как доказательство какую-либо информацию об удушениях. Кроме того, в это время в штате Массачусетс еще с 1893 года действовало правило Макнатена, согласно которому обвиняемый должен был доказывать свою психическую ненормальность, то есть что он либо не отдает отчет в своих действиях, либо не может их правильно оценить.

Некоторые штаты, в которых действует архаичное правило Макнатена, несколько расширили основания для установления невменяемости с помощью так называемой доктрины непреодолимого импульса: обвиняемый мог понимать, что делает, и знать, что это плохо, но тем не менее был не в состоянии сопротивляться непреодолимому желанию совершить преступление.

Кое-кто считает доктрину непреодолимого импульса значительным шагом вперед, другие — глупой и ни на что не годной идеей: как можно достоверно определить разницу между действительно непреодолимым импульсом и тем, который просто не преодолели?

Одним из критериев, использовавшихся для определения, действительно ли это был непреодолимый импульс, считался тест «полицейский рядом». Суть его заключается в том, что даже если бы в тот момент рядом стоял полицейский, обвиняемый все равно не смог бы удержаться от совершения преступления. Многие прокуроры считают этот тест вполне разумным; многие адвокаты придерживаются диаметрально противоположного мнения. По-моему, ценность этого теста сводится на нет одним обстоятельством — многие люди, страдающие серьезными психическими заболеваниями, теряют над собой контроль только оставшись в одиночестве.

Поиски законодательного акта, способного заменить правило Макнатена, были медленными, как поток транспорта, направляющегося в летний день к пляжу. Однако самым перспективным оказался Уголовно-процессуальный кодекс штата. Он предполагает, что обвиняемый не может быть наказан, если в момент совершения преступления психическое заболевание лишало его возможности привести свои действия в соответствие с требованиями закона. Я надеялся, что если Де Сальво будет осужден, мы сможем апеллировать в верховный суд Массачусетса заменить правило Макнатена на это положение кодекса.

Таковы были сложности построения защиты на основании невменяемости, с которыми мы столкнулись еще до начала суда. Раньше чем были отобраны присяжные, Кон, судья Мойниген и я обсуждали основной вопрос — могу ли я использовать данные об убийствах для доказательства невменяемости? Поскольку Кон настаивал, что этого делать нельзя, решать должен был судья. Ситуация была поистине необычной: человека, обвиняемого в совершении ограбления и оскорблении действием, я намеревался защищать, доказав, что он совершил тринадцать убийств.

— Психиатры, — сказал Мойниген, — могут, разумеется, высказать свое мнение. Поскольку в медицинской практике является обычным для установления диагноза изучать прошлое пациента, его окружение, не вижу в данном случае оснований менять такой порядок. Если Де Сальво рассказал психиатрам о совершенных им в предыдущие годы поступках нечто повлиявшее на их решение, они могут сказать об этом, но только для того, чтобы пояснить свою мысль.

— Ты выиграл первый раунд, — сказал Кон, когда мы ушли от судьи.

После вступительного слова Дон вызвал четырех женщин из числа пострадавших от Зеленого человека за десять месяцев между последним удушением и арестом Де Сальво. Истории всех четверых были очень схожи.

Де Сальво либо стучал в дверь, либо открывал ее отмычкой. Обычно он говорил, что пришел проверять или чинить водопровод. Потом он связывал женщину, раздевал и совершал в отношении ее развратные действия — обвинения в изнасиловании как таковом предъявлено не было. В каждом случае Альберт добивался покорности жертвы, угрожая ножом либо игрушечным пистолетом. Уходя, он забирал деньги или украшения.

Когда пришел черед перекрестного допроса, я поступил согласно своему основному правилу — не задавать вопросов. Я чувствовал, что допрос этих женщин ничего нам не даст. Все они, бесспорно, говорили правду, и присяжные вряд ли одобрили бы мою попытку загнать их в угол.

— Вопросов нет, — заявил я.

После этого Кон вызвал полицейских, расследовавших эти преступления, и обвинение закончило выступление.

В своем вступительном слове я сказал, что нет ни малейшего сомнения в том, что Де Сальво совершил данные преступления. Весь вопрос в том, сможет ли обвинение доказать, что в то время он был психически нормален. В нескольких словах я изложил сведения, которые свидетели-психиатры использовали при установлении диагноза, и когда я упомянул об удушениях, Кон возмущенно вскочил.

Мойниген быстро уладил вопрос.

— Возражение отклоняется, — заявил он. — Я полагаю, что мистер Бейли сообщил эти сведения, намереваясь перейти к чему-то другому.

Моим первым свидетелем был доктор Джеймс Брюссел, помощник начальника Психиатрического управления штата Нью-Йорк. Доктор Брюссел приобрел общенациональную известность в 1956 году, когда помог нью-йоркской полиции поймать Джорджа Метески, сумасшедшего бомбиста. Он точно описал его внешность, привычки и набросал план открытого письма, содействовавшего аресту Метески.

Занимаясь делом Удушителя, Джон Боттомли консультировался с доктором Брюсселом. В апреле 1964 года через три месяца после последнего убийства и почти за год до того, как Альберт Де Сальво решил во всем признаться, Брюссел поставил поразительно точный диагноз: все удушения совершены одним и тем же человеком, страдающим шизофренией параноидного типа, который излечился до такой степени, что не испытывает больше необходимости убивать. Вряд ли преступника удастся поймать в результате только следственной работы: он слишком хитер и не оставил улик. Но его одолевает непреодолимое желание обо всем рассказать, рано или поздно он во всем сознается сам.

Я попросил доктора Брюссела обследовать Де Сальво за три месяца до суда и еще раз за день до его начала. Кроме того, один из его ассистентов провел с Де Сальво множество психологических тестов. Брюссел показал, что его предварительный диагноз подтвердился. Де Сальво — шизофреник. Говоря языком криминалистов, он не дифференцирует свое поведение, подвержен непреодолимым импульсам.

Я спросил Брюссела, обладает ли Де Сальво в достаточной мере «способностью подчинять свои действия требованиям закона»? Судья Мойниген отвел мой вопрос.

Кон настойчиво выяснял у доктора Брюссела его профессиональное мнение о каждом преступлении, совершенном Де Сальво, за исключением удушений. В стычках с психиатром Кон нередко оказывался победителем, особенно когда доктор давал короткие, резкие ответы и присяжным явно казалось, что он «слишком много о себе воображает».