Защита никогда не успокаивается - Френсис Бейли

Благодарю вас за внимание, проявленное к этому делу».

В целом письмо говорит само за себя. Но желаемых результатов оно не принесло. Наоборот, якобы потому, что сведения об этом письме просочились в газеты, оно послужило поводом для того, чтобы мне вынесли порицание в штате Массачусетс и на некоторое время запретили адвокатскую практику в штате Нью-Джерси. Все нижеизложенное доказывает тот факт, что адвокат, выступающий в суде, подобен волку-одиночке, это постоянный объект для охоты.

Защитник, в отличие от прокурора, всегда находится в невыгодном положении, когда дело касается защиты его профессионального статуса. За исключением каких-то особых случаев, не существует практически никакого механизма контроля за деятельностью прокуратуры, нарушающей этические, моральные и юридические нормы.

Чуть ли не каждую неделю людей отдают под суд по явно политическим мотивам, но прокуроры, принимающие участие в этих нарушениях законности, редко привлекаются к ответу. Адвоката, который честно пытается бороться с официальной болтовней и неразберихой, не защищает большое жюри, он не имеет права принимать меры против кого-либо. Он может только защищать людей, против которых приняты какие-либо меры, и поэтому нередко сам оказывается мишенью для выстрелов.

Например, Кларенса Дэрроу дважды судили в Калифорнии, и в какой-то момент его адвокат, Эрл Роджерс, был привлечен к уголовной ответственности. Большинство адвокатов, снискавших широкую известность как защитники по уголовным делам, преследовались в судебном порядке, разбирались и наказывались ассоциацией адвокатов.

Я тоже не исключение. Еще в самом начале карьеры меня туманно предупредили, что я рискую предстать перед большим жюри, если не перестану «чересчур энергично» заниматься некоторыми делами. Позже, осенью 1966 года, зимой и весной 1967 года, по мере того как увеличивался поток журнальных публикаций, я все чаще и чаще становился мишенью для критики. По тем интервью, которые мои бостонские собратья-юристы давали журналистам, я сделал заключение, что моя скандальная известность вызывает определенную враждебность. Однако до июня 1967 года стычек с Бостонской коллегией адвокатов или с кем-либо еще не было.

Это случилось уже после вынесения во Флориде обвинительного приговора Карло Копполино.[7] Для того чтобы подать апелляцию в другом штате, адвокат должен получить в высшем суде своего штата свидетельство о хорошей репутации. Мне было нужно это свидетельство, чтобы подать в окружной апелляционный суд Лейкленда, штат Флорида, прошение об освобождении под залог Карла Копполино, до тех пор пока мы будем обжаловать приговор. Я был немало удивлен, когда в канцелярии верхнего суда Массачусетса моему секретарю сообщили, что, хотя официальной жалобы и не поступало, в Бостонской коллегии адвокатов имеется на меня серьезный материал; и пока все обстоятельства не будут выяснены, свидетельство мне выдано не будет.

Я тут же попросил своего коллегу Джо Боллиро помочь мне, и он связался с коллегией. Договорились о неофициальной встрече с комиссией по разбору жалоб. Мне предъявили следующие претензии.

1. Ходят разговоры, что я собираюсь играть самого себя в фильме, посвященном делу Шеппарда.

2. Контракт с телекомпанией Эй-би-си на участие в серии передач Дэвида Саскинда.

3. Выступил в передаче бостонской радиостанции Си-би-эс и обсуждал с местным журналистом Полом Бензакеном дело Чайковски (того самого, который пришел ко мне во время следствия по делу о почтовом ограблении и сообщил, что почтовые власти намерены организовать похищение Тома Ричардса и с помощью пыток заставить его сказать, где находится награбленное).

4. Я принимал участие в телевизионных шоу Джо Бишопа и Джонни Карсона после вынесения обвинительного приговора Карлу Копполино и критиковал вынесенный присяжными вердикт.

5. Тот факт, что я заключил контракт на написание вот этой книги и нанял литературного агента.

С одобрения Джо я подробно обсудил с комиссией каждый пункт. Меня действительно попросили сыграть самого себя в документальном фильме о деле Шеппарда. Я ответил, что должен сначала прочитать сценарий и все согласовать с руководством коллегии. (В фильме я так и не снялся.) Что касается телешоу, они не имели никакого отношения к юриспруденции, а предполагались как серия интервью со знаменитостями, что-то вроде программы Эда Мэрроу «От человека к человеку». (По этому образцу оно и строилось в течение всех семнадцати недель пока шло на телеэкранах.)

Я, как и любой адвокат, твердо придерживаюсь принципа, что любое заявление, сделанное средствам массовой информации, которое может оказать влияние на результат судебного процесса, является нарушением профессиональной этики. Именно поэтому в этой книге ничего не говорится о деле капитана Эрнеста Медины. Но в случае моего выступления по радио о Ричарде Чайковски никакого суда даже не предполагалось. Более того, я был уверен, что Чайковски говорит правду, и опасался за Тома Ричардса. Разоблачение заговора могло положить конец попыткам властей получить информацию подобным способом. Я считал, что, рассказав об этом, всего лишь воспользовался правом на свободу слова, и к тому же в чрезвычайных обстоятельствах.

Не мог я понять и возражений против моего участия в шоу Бишопа и Карсона. Я считал, что Копполино был осужден неправильно, и знал, как страдает его семья от того, что вердикт стал известен всей стране. (Сомневаюсь, что средства массовой информации разобрались в уликах против Карла хоть немного лучше присяжных.) Самое главное, я надеялся, что это выступление привлечет внимание ученых, поможет найти новых экспертов. Поскольку дело Копполино уже разбиралось двумя судами присяжных и судья Сильвертус принял решение о новом суде, мне казалось маловероятным, чтобы что-то сказанное на телевизионном шоу могло оказать давление на апелляционный суд — особенно после всех догадок и предположений, высказывавшихся прессой в течение почти целого года.

И, наконец, я действительно собирался писать книгу и заключил контракт с литературным агентом: автор, собирающийся сам защищать свои права на литературном поприще, ничуть не лучше адвоката, представляющего в суде свои собственные интересы: его клиент тоже дурак.

В тот момент мои объяснения, видимо, удовлетворили комиссию. После этой встречи разбирательство прекратилось, и мне выдали нужное свидетельство.

Тем временем дело Метцнера шло своим чередом. В 1966 году в газетах штата Нью-Джерси появились публикации об убийстве молодой женщины по имени Джудит Каванах. Это дело стало сенсацией по двум причинам: поговаривали, что имел место обмен женами и муж жертвы, Пол Каванах, работал в издательстве Метцнера в Вейне, штат Нью-Джерси. Гарольд Метцнер, молодой издатель, опубликовал серию статей, в которых пытался доказать связь сотрудников Джона Тевоса, прокурора округа Пассаик, с преступным миром.

29 июня 1967 года Гарольд Метцнер был обвинен в убийстве Джуди Каванах. На следующий день его отец попросил меня защищать сына. То, что происходило дальше, оказалось одним из самых позорных судебных процессов, в которых мне когда-либо приходилось участвовать.

Все обвинение против Гарольда Метцнера основывалось на показаниях одной заключенной, бывшей проститутки по имени Жаклин Натоли. Она заявила, что Метцнер говорил о своем участии в убийстве Джуди Каванах одному мелкому жулику Габриэлю Де Франко по кличке Джонни-гуляка. Сам Де Франко, к сожалению, уже не мог ничего сказать — 6 октября 1966 года ему, в лучших гангстерских традициях, перерезали глотку. Несмотря на то что показания «понаслышке», подобные тем, что дала мисс Натоли, в любом суде считаются неприемлемыми, Метцнер был взят под стражу без права быть выпущенным под залог. Больше того. Прокуратура под влиянием следователя Джозефа Муччисо старалась доставить как можно больше неприятностей людям, имевшим отношение к защите. Некоторым из них пришлось поздно ночью, совершенно неожиданно для себя, предстать перед большим жюри: им почти открыто заявили, что если они не дадут устраивающие обвинение показания, то могут сами оказаться за решеткой. После того как Метцнер представил алиби на ту ночь, когда произошло убийство, свидетеля алиби тут же обвинили в даче под присягой ложных показаний. Неприятности возникли даже у следователя, ведшего наше дело, Стефана Делани. (С ним, как и с Энди Тэни, я познакомился в деле Бостонского удушителя.) У него заболела спина, потом боли усилились, и он отправился к врачу, не подозревая, что компаньон этого человека — член большого жюри. Неожиданно Стива обвинили в попытке оказать давление на большое жюри. Кроме того, постоянно раздавались угрозы отдать под суд представителей защиты, включая меня и адвоката из Нью-Джерси Леонарда Гарта, теперь ставшего окружным федеральным судьей.