Самоубийство Владимира Высоцкого. «Он умер от себя» - Борис Вадимович Соколов

Как мне представляется, вся история с 38 тысячами рублей долга Высоцкого, образовавшегося будто бы за счет покупки бардом бриллиантов и соболей для Марины Влади, понадобилась Янкловичу только для того, чтобы скрыть тот факт, что основная часть долга образовалась за счет расходов на наркотики, которые увеличивались в геометрической прогрессии.

Некая женщина-ювелир на условиях анонимности рассказывала:

«Эти камни… Володя купил колечки и вытащил камни, хотел сделать колье. Но здесь не сделал, увез их во Францию, – там, кажется, было изделие…

Еще Володя хотел купить Марине хороший камень  – купил изумруд у одного старика еврея… Брал меня с собой – проконсультироваться… Камень был настоящий – изумруд чистой воды… Володя подарил его Марине – тогда еще можно было провозить. А еще он подарил Марине два чудесных кольца ленинградской работы…»

Однако сомнительно, что эти камни в реальных советских условиях стоили десятки тысяч рублей. Цивилизованного рынка ювелирных изделий не было, и даже старинные драгоценности можно было скупать по дешевке.

Янклович свидетельствует: «Марина с помощью Артура Макарова продала машины – эти деньги пошли на оплату долгов, расходы на похороны, оплату кооперативной квартиры, пересъемку архива…

Марина выхлопотала право Нине Максимовне жить в квартире на Малой Грузинской, а старшему сыну – возможность поселиться в двухкомнатной квартире матери. В общем, Марина сделала все…»

Можно констатировать, что на протяжении своей жизни Высоцкому ни разу не удалось добиться бездефицитного личного бюджета. Расходы у него всегда росли быстрее, чем доходы. В первые годы творческой деятельности это было связано со сравнительно низкими доходами, а в последние годы – с быстрым ростом расходов на наркотики. Ситуация с доходами и долгами отражает его характер рубахи-парня, готового прокутить или отдать друзьям или даже совсем посторонним людям.

Агония Высоцкого

В последние недели жизни барда Оксане Афанасьевой порой приходится выполнять роль Марины в попытках вывести Высоцкого из почти невменяемого состояния.14 или 15 июня она улетела в Сочи. Но отдохнуть не удалось. «Когда Володя вернулся, почти все время он был в плохом состоянии. Тогда он отправил меня отдыхать, и я улетела на юг. Прилетела, пошла звонить в Москву. К телефону подошел Янклович, и я сразу понимаю, что все плохо:

– Володе плохо. Бери билет и возвращайся.

Я сразу же села в поезд…

И с приезда началось… Практически ни дня Володя не бывал трезвым. Если и был, то один какой-то день. Он все время был в каком-то болезненном состоянии. Все время что-то болит – то рука, то нога… То есть очень больной человек… И тем не менее были и концерты, и спектакли… Как он работал, я не представляю».

Барбара Немчик тоже чувствовала приближение трагического финала: «Володя приехал в очень плохой форме. Потом стало немного лучше – были спектакли, концерты… Но в принципе, до моего отъезда во второй половине июня – все было плохо.

Однажды я сидела в кабинете и собирала свои вещи. Володя вошел и с отчаянием сказал:

– Ты знаешь, мне ничего не осталось кроме пули в лоб.

Я начала возражать, но он меня перебил:

– Ты же сама прекрасно все понимаешь…

У него было просто страшное лицо. И тогда я поняла, что приближается конец».

Но даже в таком состоянии Высоцкий, когда мог, делал добрые дела. Юрий Любимов вспоминал: «Я очень сильно болел, и так случилось, что моя жена с сыном были в Будапеште (моя жена – венгерка). Я был один и лежал с очень высокой температурой – за сорок. И был в полубессознательном состоянии, но слышу – кто-то настойчиво звонит. Я по стенке, по стенке долго-долго шел. Звонит еще – знал, видно, что я дома, и думает – почему не открываю? Я открыл, зашел Владимир. Увидел меня в таком состоянии и говорит:

– Как же так? Вы – один?

– Ничего, ничего… Я как-нибудь отосплюсь, Володя.

– А что у вас?

– Не знаю, просто температура очень высокая.

Но Владимир увидел, в каком я состоянии, сказал: «Подождите» – и уехал. Я даже не помню, сколько времени его не было.

Привез мне какой-то сильный антибиотик. И я глотал это лекарство через каждые четыре часа. Действительно, через два дня температура спала».

Этот антибиотик в середине июня раздобыла Барбара Немчик в американском посольстве в Москве.

Отсчет последних недель жизни Высоцкого начался с 18 июня, когда он по предложению концертного администратора Владимира Гольдмана приезжает на гастроли в областной Калининград. С 18 по 22 июня Высоцкий дал 22 концерта. Надо было давать по три концерта в день. Вел концерты Николай Тамразов, художественный руководитель Творческой мастерской сатиры и юмора Москонцерта. Он вспоминал: «К этой гастроли я сначала не имел отношения и был занят в Москве подготовкой к выступлениям на Олимпиаде артистов разговорного жанра. Но звонит Гольдман из Калининграда: «У Володи сильно болит горло, неизвестно, будет ли петь. Нужно спасать ситуацию». Я бросил все и прилетел. В первом отделении во Дворце спорта выступали «Земляне», во втором Володя. Но он запаздывал, и я стал общаться с публикой, потому что «Земляне» отказались спеть еще пару песен в ожидании Высоцкого. И тут Володя выбегает на сцену, обнимает меня: «Здорово, Тамразочка!» И вроде бы все ничего. И настроение у него хорошее, но мы уже знали, что здоровье у него оставляет желать лучшего… Володя работал на износ. Но ему нужны были в тот момент деньги. Каждый день мы обсуждали его творческие планы, мы просиживали до трех-четырех часов ночи, чаи гоняли. Потом вставали днем: первый концерт начинался в три или четыре часа, второй – в пять и третий – в семь вечера. Почти все эти пять дней Володе было плохо. На последнем выступлении он уже не мог петь, голос превратился в сплошной хрип. Но он все же вышел к зрителям, развел руками: «Извините, сами видите – не могу…» И в течение часа отвечал на вопросы и рассказывал о своих творческих планах. Когда он ушел со сцены, звукорежиссеры включили фонограммы песен с его предыдущих концертов. Володя минуты полторы смотрел в зал из-за кулисы, повернулся ко мне со счастливым лицом: «Тамразочка, они слушают, они не уходят». Это случилось на последнем, 22-м концерте.

У Владимира Гольдмана картина последнего концерта вышла не столь благостной: «Мы отработали четыре дня, на пятый – перед последним концертом  – Володя говорит:

– Я не могу. Не могу больше работать.

А потом спрашивает:

– А тебе очень нужно?

– Володя, откровенно говоря, – надо. Если ты сможешь… Пять тысяч человек приехали из области…

– Ну ладно, я буду работать, только без гитары.