Чистка - Эдуард Даувальтер
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Гринберг осудил бездействие командиров и политработников, много знали и не сигнализировали и он добавил интересное о Гамарнике: «Я прямо скажу другой факт: не то, что Гамарник – враг, но я узнал совершенно случайно из беседы с т. Ильиным, который сидит здесь, о том, что Гамарник в 1923 г. не боролся за генеральную линию партии, а так, вроде болтался, а при возможности выступал за троцкистов.» Он также набросился на ряд военноначальников, за их пренебрежение политработой: « Вот т. Седякин, он здесь сидит, выступал он на пленуме Совета. Что он наговорил? Стенограммы, к сожалению, у меня нет. Но, грубо цитируя, он сказал, что политическая работа снижает технический уровень. Вот Яков Янович Алкснис, надо и его покритиковать. Он – очень преданный человек, много работает, но вот он выступал на совещании начальствующего состава МОНИ. Он говорил: «Устав германской армии говорит, что в бою военная воля должна быть значительно важнее рассудка». Он с этой теорией солидаризируется и эту теорию начинает произносить с данной ему трибуны. Как бы это сделать, чтобы больших людей поправлять?»
Далее говорил Михаил Левандовский, командующий Закавказским военным округом и троцкистский заговорщик. Он рассказал как «боролся» и «вытуривал» врагов из своего округа. По его словам, когда выпирали одних, прибывали другие, которые опирались на поддержку Фельдмана и Гамарника. Он нашел причину широкого проникновения врагов на важные должности: «Я хотел сказать о причинах, почему враги нашей партии, враги народа, предатели и изменники Рабочей-крестьянской Красной армии довольно продолжительное время находились в наших рядах. Здесь было сказано относительно ослабления роли политического аппарата в наших частях, в частности и в Закавказском военном округе». Затем у него состоялся диалог со Сталиным, который просил не спешить с выводами, насчет фамилий врагов: «Левандовский. В тех материалах, которые были розданы, там фигурируют фамилии некоторых товарищей, которых называли враги, – это Векличев, Тодорский. Мне кажется, надо потребовать, чтобы они рассказали, почему в устах врагов народа фигурируют их фамилии, почему враг называет их имена, почему он делает на них ставку.
Сталин. Мы как решаем вопрос об аресте? Бывают случаи, что называют фамилии, но могут назвать случайно. Мы проверяем. На пример, Ефимов назвал Кулика. Мы спросили: правильно он назвал? Он сказал, что он ошибся. «Почему?» – «Мне казалось, что его можно было бы завербовать». Вы говорите о Векличеве. Как он его назвал? Как человека, которого можно было бы завербовать.
Левандовский. Тодорский.
Сталин. Правильно. Они в ряду преступников могут назвать и наших людей. Многие из них, сидя, продолжают с нами борьбу, не всех выдают. Вы знаете, что Тухачевский часть выдал, потом стал больше выдавать. Фельдман часть выдал, потом стал больше называть. Корк не сразу назвал. Поэтому мы чувствуем большой долг ответственности, как бы не ошибиться. И мы вовсе не думаем, что каждая строчка показаний преступника для нас закон. Мы это проверяем перекрестно, всячески, потом совещаемся и после этого решаем вопрос.
Левандовский. Тов. Сталин, я не говорю об аресте сейчас же, я говорю, поскольку враги называют их фамилии, надо, чтобы они в своем выступлении облегчили положение и партии, и Красной армии и сами сказали. Какое может быть доверие к этим людям?! Я думаю то, что я сказал, переживает большинство из нас.
Сталин. Я вам скажу больше, если некоторые товарищи разовое заявление сделают, то это для нас не закон. Мы все проверяем перекрестно.»
Сталин указывал на то, что враги могут оговаривать честных людей и надо все тщательно проверять. Эту часть не цитируют в своих работах такие авторитетные историки, как Черушев, Сувениров, Печенкин и другие рьяные «обличители» Сталина. Не вписываются в их картину истребления «безвинных» военных. Еще одна деталь, это то, что арестованный Ефимов назвал главу ГАУ Кулика заговорщиком, но ему не поверили и эта была ошибка. Кулик на самом деле был предателем. Левандовский завершил первое заседание военного совета.
Военный совет 2 июня
Утреннее заседание открыл Леонид Петровский, он до мая 1937 г. командовал 1-й пролетарской стрелковой дивизией в Москве и на момент выступления на совете занимал должность командира 5-го стрелкового корпуса, лоялист, один из немногих честных военных, которые выступили там. Его выступление несколько отличалось от речей говоривших ранее военных, он сослался на Ивана Тюленева (также лоялиста), заместителя инспектора кавалерии РККА: «Я приведу некоторые случаи. Вот здесь сидит Тюленев. Мы с ним долгое время тому назад говорили о том, что у нас что-то неладное, что дело упирается не только в кучку каких-то людей, но идет дальше, что оно упирается в Якира и даже в Гамарника. Мы находили смелость обсуждать эти вопросы между собой, но не ставили их дальше. С Иваном Панфиловичем Беловым мы тоже откровенно говорили о том, что вопрос упирается, очевидно, не только в Туровского, но идет значительно дальше, потому что мы наблюдали жизнь этих людей, видели, кто с кем связан. Иван Панфилович даже говорил, что он прямо ненавидит, не может равнодушно смотреть на Уборевича, а я ему говорил, что вопрос на Украине затрагивает и Якира. Но дальше этого дела мы не повели. Не хватило большевистской смелости пойти и поставить вопрос, где следует». Он признал, что знал об ошибочных, как ему казалось тактических установках Якира, когда еще служил в КОВО, а затем перебрался в Москву. Он говорил, что была полная запущенность политической работы, после еще много говорил о запущенности тактической работы в войсках.
Далее выступал Иван Неронов, бывший глава политупра Северо-Кавказского военного округа, с конца 1936 г. помощник начальника политчасти Военной академии имени М. В. Фрунзе и заговорщик. Он с ходу назвал более десяти фамилий троцкистов в академии разоболаченных недавно, но пока не всех арестованных, которые подрывали обучение: «Тимошков – бывший троцкист; Кадышев – бывший троцкист, раньше писал учебник по истории партии, возглавляя троцкистскую группу, а
