Devil ex machina - Марьяна Куприянова

бритья волосы на больших пальцах, плоские пластины прямоугольных ногтей, бледно-розовые лунулы. Связки и вены загуляли под бледной кожей голеностопа, когда девушка поднялась с постели и сделала пару шагов. Будто впервые пробовала ходить.

Ночнушка висела на ней, как на вешалке. Сейчас Фаина чувствовала себя обычно, но все равно налила воды из фильтра и промочила горло парой глотков. Хотелось достать из запасов самый дорогой алкоголь и выпить его залпом. Напиться, забыться, вырубиться. И проснуться где-нибудь в Исландии – счастливой женой лесоруба и матерью забавного белокурого мальчугана с красивым скандинавским именем. И чтобы кругом – нетронутые природные ландшафты восхитительной красоты, минимум цивилизации и людей.

Звенящая пустота в голове, непривычная тишина снаружи. Нет, это нельзя оставлять вот так. Я не куплюсь на все эти трюки, не подумаю, что, верно, схожу с ума, не приму произошедшее за сон, как бы кто ни хотел выдать события за игры моего разума. Я в здравом уме и хорошо помню, что делала и чего не делала.

Фаина решительно грохнула стаканом о стол, развернулась на розовых пятках и направилась к двери. Но уже обувая тапочки, поняла, что вся дрожит от страха – узкая ступня никак не попадала в прорезь, обувь то отскакивала от ноги, то никак не позволяла ей пройти внутрь. Ощутив слабость, девушка опустилась на пол, схватила себя за волосы на висках и тихонько завыла.

Не было сомнения, что она психически здорова. Как не было и адекватного объяснения тому, что с ней происходит. Реальность ушла в жестокий диссонанс с правдоподобием. Фаине пришло в голову, что любой ненормальный убежден в своей адекватности, зато весь остальной мир для него – сходит с ума. Она испугалась и поднялась, опираясь о стену трясущейся рукой.

Минуту спустя она, стиснув зубы, буравила взглядом грязную дверь в 405-ую. После серии яростных ударов вместо двери вырос темный проем, и на пороге появился Кирилл. Майка «I love San-Diego», растянутые трико, взлохмаченный вид, легкая небритость. Наверняка оторвали от сериала или видеоигры – больно нетерпеливый взгляд. Присмотревшись к гостье уставшими глазами, парень остыл.

– Не рановато для сна?

– Где Ян?

– Ян? – Кирилл нахмурился. – Да его с утра нет.

– Как это?.. – Фаина сморгнула с ресниц недоумение.

– Ну как? Ушел утром и до сих пор не вернулся.

– А где он может быть?

– Не знаю. Он меня в свои дела не посвящает, – лениво отозвался Кирилл.

Фаина поняла, что он врет и больше ничего ей не скажет.

– Ладно, – смирилась она и пошла к себе.

– А что ты хотела?

«Да как ты не видишь, что с тобой живет чудовище, Кирилл?! Очнись! Раскрой глаза! Здесь происходит что-то странное! С Яном что-то не так. Он… он вряд ли человек. Понимаешь? Нам надо отсюда сваливать. Как можно скорее».

– Уже ничего.

– Вид у тебя какой-то… – парень сморщился, подбирая слово.

Фаина оглянулась через плечо, ожидая продолжения.

– Испуганный, – добавил Кирилл и развел руками. – Что случилось все-таки?

– Об этом можно узнать только у Яна.

Кирилл пожал плечами и захлопнул дверь. Редко ему удавалось понять Фаину полноценно, так что, можно полагать, ничего особенного не произошло. Временами она вела себя слишком странно; говорила мало, а то, что говорила, было похоже на ребусы, разгадывать которые Кирилл не умел и не желал учиться. Особенно сейчас, когда обрел свое счастье и потерял какой-либо интерес к чужим проблемам.

Порой ему казалось, что эта девушка сама себя не понимает. Неудивительно, что ее поведение озадачивает окружающих. А с тех пор, как здесь поселился Ян, больше ничему не приходится удивляться. В этом Кирилл давно убедился на собственной шкуре. Может, с Фаиной сейчас происходит то же самое? Никто не знает, что у Яна на уме.

Глава 15, в которой Фаину оклеветали

«Я познал радость, хотя ее было слишком мало, но разве радости бывает достаточно? Конец страданий не оправдывает страданий, потому-то у страданий и не бывает конца…»

Джонатан Сафран Фоер – «Жутко громко и запредельно близко»

Когда Гена впервые назвал нового соседа хамелеоном, кто мог себе представить, чем это обернется? Сейчас, став невольным свидетелем пугающего перевоплощения, Фаина размышляла о том, что лучше бы Гена промолчал в свое время, и мысль о смене цвета кожи никогда бы не побеспокоила ее разум, не материализовалась, обдуманная сотню раз. Конечно, Гена не виноват. Он имел в виду социальную адаптацию, но оказалось, его слова можно воспринимать и буквально.

Фаина навсегда потеряла душевное спокойствие. Ей до безумия хотелось рассказать обо всем, что она видела своими глазами, Гене или хотя бы Денису (девочек она в расчет не брала), но нельзя было. Почему нельзя? Сложно объяснить этот запрет даже самой себе. Сидело в ней некое иррациональное предчувствие того, что если поделиться переживаниями хоть с кем-то, расчесать этот волдырь до огромного красного пятна, к ней уже не будут относиться, как прежде, а Ян снова выйдет сухим из воды.

А так хотелось освободиться от гнета узнанного, выложить все подчистую, облегчить зацементированную душу, сорвать с себя оковы безумия. В дневнике тоже не стоило ничего записывать – откуда-то Ян мог узнавать его содержимое. Осталось лишь одно место, где можно безопасно хранить информацию – собственный разум.

После пережитого страха Фаина не собиралась заговаривать с Яном, даже если он первый начнет диалог. Отвращение к нему, смешанное с опасением и беспомощностью, превысило все допустимые нормы, перехлестнуло высшую отметку. Она больше не будет смотреть в его сторону, требовать объяснений, вваливаться в его комнату, дышать рядом с ним, стоять в одной очереди. Может, если не нарываться, тогда он оставит ее в покое. Ведь если упорно игнорировать проблему, она исчезнет сама по себе. Верно?..

В том, что ей пришлось увидеть и испытать, Фаина винила только себя. Стоило раньше понять, что никто не собирается отвечать на ее вопросы и объяснять сложные вещи, происходящие вокруг. Никого не волнует, что сама она слишком глупа и слепа, чтобы сложить картинку воедино. Или же привыкла лгать себе, чтобы признаться: картинка давно сложена и маячит перед глазами оскаленным краснокожим лицом.

Лучше бы Ян действительно просверлил ей голову в тот вечер, избавив от неизбежности увидеть его таким, каким он может быть. Стоило вспомнить нечеловеческую жестокость, с которой он до хруста сжимал ее тело, чудом не сломавшееся пополам, и волоски шевелились на шее и висках. Белые зубы и глаза, черный разрез прямо напротив ее рта, безумие сочится из каждой поры на глянцевой терракотовой коже…

То, что Ян сотворил с ее психикой, стало апогеем их взаимоотношений и одновременно финальной точкой, которую Фаина решила поставить со всем напором, на который способна. Больше ничего не будет, как прежде, это очевидно. И хуже уже точно не