Запретные наслаждения - Сара Рэмзи

В кабинете он сел за массивный стол отца. Вернее, сел за свой стол — очевидно, потребуется несколько лет, чтобы к этому привыкнуть, — и провел рукой по прохладной дубовой столешнице. Интересно, где росло это дерево? В детстве стол казался невероятно огромным и очень нравился ему, особенно когда отец позволял забираться себе на колени и просматривать вместе с ним почту. Может, ему стоит заказать другой стол — как знак его нового высокого статуса? Или лучше оставить этот, который — вместе с титулом — достался ему в наследство?

Фергюсон поморщился. Снова неприятные мысли не давали ему покоя. Это всего лишь мебель, через нее не передаются человеческие качества. К тому же стол годился для особого рода развлечений. Он представил, как на нем выглядела бы Мадлен — лежа с распущенными волосами или стоя на коленях и с его членом во рту. Но об этом сейчас, определенно, не следовало думать. Момент, когда его фантазии могли бы осуществиться, был весьма далек. Важнее сейчас было не спугнуть ее. А для начала ему предстоит помириться с сестрами или хотя бы спокойно поговорить с ними. Он не ждал, что они простят его, но было бы неплохо, если бы они перестали каждый вечер запираться в своих комнатах, обрекая его на тоскливые ужины в одиночестве. Он чувствовал себя прокаженным.

Появился лакей с тележкой, на которой стоял поднос с принадлежностями для чаепития. Он осторожно поставил поднос на столик рядом с креслами, стараясь держаться так, чтобы не наступать на новый персидский ковер в центре комнаты. Обстановка кабинета осталась прежней, но ковры заменили. Фергюсон был рад этому: знакомые до боли узоры живо напоминали ему о бесконечных ссорах с отцом. Щепетильность лакея позабавила его (в этом, как в капле воды, отражалась сущность их взаимоотношений): вещь, казавшуюся слуге чрезвычайно ценной, герцог считал ничего не стоящей. Лакей поклонился и поспешно вышел. Все слуги старались побыстрее покинуть кабинет. Может, они считали, что он недостоин занимать место хозяина, или боялись, что он такой же тиран, как его отец? Или они просто настолько привыкли бояться, что это стало нормой их жизни? По крайней мере Беррингс сумел справиться со страхом и спокойно разговаривал с молодым герцогом.

Фергюсон нервно барабанил пальцами по столу. В Лондоне даже в собственном доме он чувствовал себя чужаком.

Вошли сестры. Мэри и Кейт по-прежнему были в черных платьях. За ними шла Элли. Разумеется, она не носила траур. Голубое платье подчеркивало ее прекрасную фигуру, но темно-рыжие локоны были спрятаны под чепцом вдовы. Фергюсон был поражен: сейчас она была вылитая мама. Он видел портрет матери, который дед наотрез отказался уничтожить, несмотря на неоднократные требования отца. Элли словно сошла с этого портрета. Неудивительно, что отец возненавидел ее, снедаемый желанием стереть с лица земли любое напоминание об умершей жене. Как же тяжело было ему каждый день видеть перед собой ее точную копию!

Близнецы остались стоять у двери. Они держались за руки, как маленькие девочки. Кейт смотрела на Фергюсона со злобой, а Мэри прикрыла глаза и, похоже, дрожала от страха. Она сдавлено всхлипнула, и Кейт сильнее сжала ее руку.

— Ваша светлость, мы хотели бы вернуться в гостиную. Не соизволите ли перейти туда вместе с нами?

Кейт по-прежнему называла его «ваша светлость», будто видела в нем только герцога, но не брата.

— Мне нравится здесь. Отец пришел бы в ярость, если бы узнал, что мы сидим в его кабинете. Будет справедливо, если о вашем счастливом будущем мы поговорим именно здесь. Вы так не считаете?

Ему не следовало так говорить. Кейт и Мэри побледнели, а Мэри к тому же, казалось, готова была разрыдаться. Элли первой нарушила молчание.

— Эта выходка слишком жестока, даже для вас, — заявила она, огибая кресла и подходя к столу.

— Элли, рад снова видеть тебя! — сказал Фергюсон. — Прости, но я не считаю жестоким пообщаться в этой комнате, даже если у каждого из нас хватает неприятных воспоминаний о ней.

Элли нахмурилась, но ее взгляд немного смягчился.

— Значит, вы заставили нас перейти сюда не из-за того, что произошло в этой комнате?

— О чем речь? Я не понимаю.

— Отец погиб здесь, тупица! — Элли злилась и не подбирала слов. — Ричард застрелил отца, когда тот сидел за этим письменным столом, а потом застрелился сам. Мэри нашла их. Когда она вошла, пистолет все еще дымился в руке брата.

Фергюсону сделалось не по себе. Это объясняло и новые ковры, и то, почему никто, кроме него, не пересекал середину комнаты. Отец умер за этим столом. Фергюсон резко встал, стул за ним со стуком опрокинулся. Мэри разрыдалась.

— Хорошо, давайте перейдем в гостиную, — сдавленно произнес Фергюсон.

Элли бросила на него уничтожающий взгляд, потом развернулась на каблуках и направилась к двери. Она хотела успокоить Мэри, но та отвернулась от нее с тем же презрением, которое демонстрировала по отношению к Фергюсону. Элли равнодушно пожала плечами и прошла мимо, но Фергюсон заметил, как неестественно прямо она держала спину. Значит, ей было не так уж все равно. Они переместились в гостиную. Дамы выбрали ту, что была оформлена в светло-бежевых и красных тонах и украшена оружием с гербами Ротвелов. Расправив юбки, Кейт и Мэри устроились на диване. Элли небрежно откинулась на спинку кресла. Десять лет назад, отчаянно стремясь угодить отцу, она вела себя совершенно иначе.

За годы, проведенные в Шотландии, Фергюсон не раз тосковал о настоящей семье, которой был лишен с ранней юности. И вот его семья была перед ним, и он не знал, как себя вести. Перед ними были чужие озлобленные люди. Девушки отказались от чая, Фергюсон воспринял это как знак того, что предстоит серьезный деловой разговор, а не легкая салонная беседа. Скрестив руки на груди и прислонившись к каминной полке, он посмотрел на Элли.

— О чем вы хотели поговорить со мной?

Элли указала на сестер:

— Спросите Мэри и Кейт. Похоже, им нужна помощь, но от моей они отказываются.

Кейт посмотрела на нее.

— Я просто не знаю, чем вы можете помочь, учитывая наши планы. Мы хотим кое-что узнать о жизни в обществе, но не хотим опозориться, как вы.

Возможно, упрек и был справедлив, но Фергюсон должен был защитить сестру. Кейт и Мэри он едва знал, а с Элли они вместе выросли. Он не позволит оскорблять ее.

— Не забывайтесь, Кэтрин. Элли может научить вас многому.

— Папа говорил, что ваше влияние ужасно, — резко бросила Кейт. — И именно из-за вас двоих отец держал нас в строгости. Он говорил, что отправил бы нас в монастырь, но не хотел из-за нас превращаться в паписта[19]!