Человек— гармония— природа - Анатолий Алексеевич Горелов

читателя и живым, описание природы, как любое другое, должно пройти через душу писателя и обрести отпечаток его личности. Однако в этом случае взаимоотношение человека и природы выражено в неявной форме, тогда как для создания экологически значимого произведения оно должно присутствовать в таком произведении, как это часто бывает в фольклоре, действующим лицом, а не фоном.

В современной художественной литературе, как отмечал С. П. Залыгин, говоря о «Царь-рыбе» В. П. Астафьева, природа начинает выступать в роли действующего активного начала (как тут не вспомнить о соответствующем понимании природы современной наукой). Интересно, что это издавна было характерно для искусства, но в последние века подзабылось. Природа в сказке — активное действующее лицо сюжета, а не просто место действия и окружающая среда; она помогает герою, сочувствует ему, сопереживает вместе с ним или, наоборот, активно противодействует.

В программной статье «Литература и природа», отмечая, что отношение человека к природе — это сам человек, С. П. Залыгин переворачивает привычный установившийся в литературе порядок вещей и берет в качестве первичного не отношение человека к человеку, а отношение человека к природе. Подчеркивая, что герои экологически передовой литературы относятся к природе совестливо, С. П. Залыгин утверждает, что литература обязана быть более, чем прежде, «природной».

Важная особенность экологической художественной литературы и заключается в том, что если в традиционных произведениях искусства (опять-таки чаще в тех, которые следуют западной традиции) отношение героя к природе было второстепенным придатком и порой представало как следствие его социального поведения (хороший человек, значит хорошо относится и к природе), то в экологической художественной литературе дело обстоит наоборот: первичным оказывается отношение человека к природе, а его специфические индивидуальные характеристики определяются из экологического поведения (хорошо относится к природе, значит хороший человек в других отношениях).

Яркие примеры экологической художественной литературы: «Не стреляйте в белых лебедей» Б. Васильева, «Белый пароход» Ч. Айтматова, «Белый Бим Черное Ухо» Г. Троепольского, «Трава» Вл. Солоухина. Предтечей подобной литературы можно считать произведения М. М. Пришвина. Недаром в последнее время так возрос интерес к его дневникам и вообще к его творчеству. Из зарубежной литературы напомним хотя бы последние романы К. Оэ и о том внимании, которое вызывает сейчас творчество Г. Торо.

Впрочем, и традиционные жанры литературы модифицируются в содержательном плане под влиянием современной экологической ситуации. Сопоставим, например, содержание «Старика и моря» Э. Хемингуэя и центральный эпизод «Царь-рыбы» В. П. Астафьева. Сюжет примерно одинаков в обоих произведениях: единоборство человека и рыбы. Однако если Хемингуэй целиком на стороне старика, которому противостоят не вызывающие какой-либо симпатии кровожадные акулы, губящие в конце концов надежды человека на удачный улов, что придает всему рассказу трагическую ноту, то в эпизоде, переданном В. П. Астафьевым, тот же сюжет экологически переосмыслен до наоборот. Рыбак предстает перед читателем в качестве хищного браконьера, а рыба (даже не конкретизированная по виду) — как символ уничтожаемой им природы. Все симпатии автора и читателей здесь на стороне рыбы (природы), и ее избавление от человека предстает как заключительная мажорная нота и кульминация всей повести.

Другой, еще более убедительный пример: сопоставление фильма А. Довженко «Поэма о море» с повестью В. Распутина «Прощание с Матерой». В фильме создание искусственного моря максимально поэтизируется; жители районов, отводимых под будущее водохранилище, с радостью покидают насиженные места. Пафос преобразовательных усилий человека выражен как нельзя более романтично и приподнято. Для контраста даны образы двух стариков, сожалеющих о родных местах и не рвущихся переселяться. Однако к концу фильма и они подхватываются общей радостной волной и признают свои ошибки и отсталость. В итоге все довольны.

Тот же сюжет у В. Распутина, но содержание экологически перевернуто на 180 градусов. Теперь уже подавляющее большинство жителей деревни, в основном стариков и старух (молодежи почти нет), не хотят покидать обжитых мест, где находится возделанная ими земля и останки предков. На их стороне полностью симпатии автора, и их нравственная сила и правота выражены необычайно энергично. Среди отрицательных персонажей фигурирует начальство, которому поручено организовать переезд, да несколько пришлых людей, вместе с местным оторвавшимся от корней пьяницей рубящих и сжигающих деревню, уничтожающих жизнь и память Матеры. Коренные жители и сама природа что есть силы сопротивляются все той же преобразовательной мощи человека и терпят поражение, повергая читателей в скорбь и раздумья.

Можно также вспомнить, что в фильмах 50-х годов было штампом, давая на экране панораму завода, показывать густые клубы черного дыма (чем гуще и чернее, тем лучше, так как свидетельствует о масштабах предприятия). Так называемые производственные поэты воспевали трубы и дым, валящий из них. Весьма красочно описал «симфонию дымов» в незаконченном романе «Черная металлургия» А. Фадеев. В современных фильмах, поэзии и прозе такого уже не встретишь. Скорее наоборот.

Конечно, экологическое переосмысление взаимоотношений человека и природы возникло не на пустом месте. За ним стоит мощная традиция классической русской литературы. В поэзии та же тенденция тянется к Брюсову и Есенину, который в период восхищения «стальной конницей» и «обузданием» сил природы тонко подметил обостряющееся противоречие между человеком и природой («как в смирительную рубашку одеваем природу в бетон») и призвал к заботе о «братьях наших меньших».

Современная поэзия подводит неутешительные итоги неумеренному вторжению в природу: охоте, превращающейся в поголовное истребление дикой природы: «Страсть к убийству, как страсть к зачатию, ослепленная и извечная. Она нынче вопит: зайчатины! Завтра взвоет о человечине» (А. Вознесенский); оскуднению и загрязнению природной среды: «И тоскуют о человеке лес редеющий, черный снег, дождь отравленный, мертвые реки, да и сам человек» (Е. Евтушенко). Здесь почти неожиданно звучит признание в том, что уничтожение природы ведет к уничтожению самого человека, к гибели человечного в нем. И не надо понимать эти стихи как некое поэтическое преувеличение, вольность фантазии. В них интуитивное «схватывание» сути вещей, которое, по-видимому, в столь острой форме присуще только поэтам. Лучше воспринимать эти строки буквально и делать соответствующие выводы. Современная экологическая ситуация, возможно, не была бы столь трагична, если бы сто с лишним лет назад с большим доверием и серьезностью отнеслись к вопросам поэта Тютчева: «Откуда, как разлад возник? И отчего же в общем хоре душа не то поет, что море, и ропщет мыслящий тростник?»

Тенденция экологизации проникает и в литературную публицистику, причем, часто в очень острой форме. В. Солоухин как бы недоумевает: как можно, называя природу матерью, тут же говорить об ее успешном покорении. Недвусмысленно выражают свою экологическую позицию Ю. Бондарев, Ф. Абрамов и многие другие. Передовая литература выполняет сейчас важную миссию авангарда экологического движения.

А. Мицкевичу принадлежат такие строки, посвященные поздней осени: «Дни миновали счастливые, нет их. Было цветов, сколько сердце захочет. Легче сорвать было сотни букетов, нежели ныне цветочек… Будь же доволен последним листочком.