Изгой - Лев Пучков

Когда публика наконец-то притихла и расступилась, образовав некое подобие арены, Федя вытолкнул пленного на середину и напутствовал его:

– Бегать не надо. А говорить можешь все что хочешь. Защищаться тоже можешь – твое право.

Ленка двинула короткий, но прочувствованный спич:

– Вот эта рожа глумилась над русскими девчатами, записывала этот глум на видео и выкладывала в Сеть. Вы все видели эти ролики – всего их девять штук. В процессе этих развлечений он сломал трем девчонкам руки, одной – челюсть, а у последней, которую он шарахнул школьной доской – прямо в классе, кстати, – треснули ребра...

А, так вот это кто такой!

Толпа угрожающе загудела, задвигалась и тотчас же принялась излучать отчетливые флюиды ненависти к человеку, которого минуту назад она любвеобильно тискала в объятиях.

– Тихо! – призвала к порядку Ленка. – Мы не садисты и не будем им уподобляться. Мы постановили, что будет достаточно сломать ему обе руки. Вы знаете, это наша «фишка» – руки, которые творят зло, должны быть сломаны! Так что приступайте, он в полном вашем распоряжении...

Честно говоря, я опасался, что нам придется поработать миротворцами: сейчас толпа разом бросится, начнет дубасить пленного смертным боем, и нам придется спасать его, чтобы не забили насмерть.

Однако этого не произошло.

Леха растерянно баюкал в руках тяжелый прут – никто не тянул к нему вожделеющие ручонки, не пытался отнять силой и даже не попросил: а дай-ка, я попробую...

Парни стояли и молча переглядывались – никто не решался начать, тогда три девчонки (а, по-моему, это как раз те, что давеча скакали топлес!) с криками бросились к пленному, желая вцепиться в его роскошную шевелюру. Расул, не задумываясь, «на автомате» отшвырнул их, причем сильно и грубо – одна упала, больно ударилась и пьяно заплакала, размазывая по лицу тушь.

Из офисных парей нашелся только один, посмевший присоединиться к девичьему порыву: веснушчатый рыхлый толстяк неуклюже подскочил к Расулу, попробовал его ударить и, тотчас же получив в нос, спиной вперед вернулся в толпу.

Рецидива не последовало: толстяк, запрокинув голову, принялся посвистывать кровоточащим носом, остальные даже расступились слегка, как бы отстраняясь от него.

Борман-Рома, стоявший в толпе, посунулся было к центру круга, но, напоровшись на запрещающий жест вождя, остался на месте.

Опасливо покосившись на Федю, Расул понял, что «можешь защищаться» – это не пустые слова, расправил плечи и мгновенно обнаглел:

– Да я вас зубами загрызу, овцы! Давай, выходи, кто тут самый борзой?

И знаете: никто не вышел.

Все-таки надо было толпой бросаться, когда девчата начали – тогда был шанс на успех.

А сейчас всем ясно, даже сквозь хмельной угар: Расул – хоть и пацан совсем по возрасту, но вполне развитой боец, «на раз» уложит любого из присутствующих здесь офисных сидельцев.

Иными словами, публика-то, конечно, была пьяна – но не настолько, чтобы не осознавать, что у каждого есть реальный шанс уйти с этого замечательного «праздника» со сломанной челюстью.

– Интеллигенция вшивая... – в наполненной бессильной ненавистью тишине процедила Ленка. – Счастье, что вы детей делаете не руками – давно бы вымерли с вами... Все, давай, заканчиваем это шапито.

Федя кивнул: Борман-Рома с готовностью устремился к пленнику.

Ошибочно приняв Бормана за очередного офисного мальчугана, Расул сунул ему навстречу кулак и тотчас же рухнул на пол от страшного удара в челюсть.

Рома подтащил стул, уложил его рядом, вытянул правую руку пленного, выворачивая и укладывая предплечьем на ножку.

Борман обошелся без прута – он обеими ногами прыгнул на вытянутую руку пленного.

Раздался отчетливый хруст – толпа охнула и отпрянула назад.

– А-а-а, сссуки!!! – страшно завыл Расул. – Вы все сдохнете!!!

– Вторую?

– Да.

– Давай.

Юнги деловито проделали ту же процедуру со второй рукой пленника и отошли, игнорируя проклятия в свой адрес: команды «реагировать» не было.

Ленка еще с минуту снимала корчившегося на полу Расула, затем выключила камеру и, не прощаясь, пошла к выходу.

– Так, а вы тоже – хорош уже зависать, – выступил на прощание Федя. – Это не ваша победа, так что не хрен тут праздновать. Идите лучше, качайтесь – а то ведь передавят вас всех скоро, дрищи вы рахитные...

Мы тоже пошли к выходу, Леха с понурым видом увязался следом.

– Давай, убирай отсюда все стадо, – распорядился Федя, задержавшись в дверях. – Только бегом, чтоб за пять минут все слиняли. Потом вызови «Скорую» и проследи, чтоб ничего с этим козленышем не случилось.

– Да-да, конечно, – Леха – совесть «движения», чувствовал себя вдрызг виноватым. – Сейчас же валим отсюда. Я прослежу, вы не сомневайтесь...

И мы ушли под гробовое молчание толпы: лишь сломанный пленник завывал на полу да пьяный сторож что-то радостно пел на родном языке нам вслед.

В итоге, как видите, получилось все скверно.

Зря мы вообще сюда вломились: пользы от этого никакой, да вдобавок испортили овцам праздник...

Домой возвращались молча и сердито.

Федя был зол на всех подряд.

На Ленку.

На малодушных офисных бездельников.

На Борман-Рому.

В салоне пахло шоколадом и шампанским: наших юнг слегка мутило – оказывается, они на пару слопали здоровенный торт и таки запили шампанским.

– Да это ничего... – желчно заметил Федя. – «Десяточка», и все выветрится на хрен.

– Это брют был, – мученически сообщил Рома (Борман даже рот открыть постеснялся.) – Не шампанское – газировка.

– Да мне параллельно. Команда была «ни грамма спиртного». Значит – «десяточка»...

Ленка была задумчива и совсем не рада.

Похоже, она сожалела о том, что устроила незапланированное представление из рядовой акции. Получилось все глупо и неправильно: тоже мне, разыграли комедию, сорвались на людях, которые, в принципе, этого не заслуживают... Да, эти люди слабые и трусливые, но они хоть что-то делают, пусть и на зачаточном уровне, как-то участвуют, предпринимают какие-то попытки – в то время как вся страна вообще забила на это дело, а только и делает, что бухает и смотрит тупые сериалы...

В общем, нехорошо получилось. Мелко, неприятно, недостойно: ворвались к людям, которые в нас видят героев, поглумились над их чувствами, поставили в стойло и, вообще, все испортили.

Есть это у нас: умеем мы мастерски плюнуть в душу...

Приехали домой, помылись, собрались. Мы вяло поужинали, Борман-Рома вещи уложили – «тревожные мешки» в машину, мелочи разные, в том числе и трофейные стволы. Бросать здесь нельзя, по дороге надо будет выкинуть.

После ужина Федя дал команду: всем отдыхать. Спать осталось недолго.

Перед сном мы с Ленкой немного посидели на крылечке, посекретничали насчет перспектив моих отношений с Ириной.

Подъехал я к этой теме вполне на белом коне и в сияющих латах: рыцарски озаботился, что даже если не брать во внимание реальную угрозу со стороны наших супостатов, то карьера Ирины наверняка зависла на волоске. И что поступок ее с равным успехом можно считать как гражданским мужеством, так и самоубийственной акцией...

– Глупости все это, – небрежно отмахнулась Ленка. – Насчет кавказдюков – да, не спорю, но с карьерой у нее все будет в полном ажуре. Это, если хочешь, расчетливый риск: тут все продумано до мельчайших подробностей.

– В каком плане? – не понял я.

– У нее программа-минимум: добиться преследования властей, одномоментно прославившись на весь мир, свалить в Лондон, получить политическое убежище и устроиться работать на «эн-эн-си». У нее там уже есть «подвязки», как, впрочем, и у Олега Самойлова – на этой почве у них и возникли отношения.

– А может, это какой-то жест отчаяния? – не сдавался я. – Почему она все это время спокойно работала, а именно сейчас решила...

– Успокойся, это не жест, – Ленка ядовито хмыкнула. – Это не оттого, что она увидела тебя, втрескалась по самые уши и поняла, что ей тоже надо немедля шпарить в изгои – или изгойши? – в общем, в нелегалы, чтобы быть с тобой на одном уровне и без помех отрабатывать семнадцатую позицию где-нибудь в тайном подземном убежище...

– О боже...

– Ну, короче, она и до этого неоднократно пыталась оскоромиться – да все никак не выходило: то власти не реагируют, то злые родители вмешиваются, решают вопросы, палки в колеса вставляют. А в этот раз – очень хороший шанс: интервью с беглыми преступниками, такого у нее еще не было.

– Что-то верится с трудом... – мне почему-то стало обидно – как-то все это утилитарно и прозаически, по-моему, так быть не должно. – А что ж она на меня так смотрела?

– Как?!

– Ну...

– Она смотрела на тебя сугубо с профессиональной точки зрения.

– Ну, не знаю...

– Вот с этой самой точки, ты – очень интересный типаж. Идейный борец, одухотворенный и тонкий, декабрист, короче, из тебя можно не один хороший сюжет выжать.